ГЛАВА ПЯТАЯ
МАССЫ
"Этот народ невежда в законе, проклят он"
Христос (Иоанн 7, 49)
"Какое счастье для правительства, что люди совершенно не думают".
Гитлер (HTG 08. 01. 1942)
И Христос, и Гитлер, очаровывали массы. Разница только в количествах этих масс. Наибольшая аудитория которую удалось собрать Христу — 5000 человек, и еще один раз его собралось послушать 4000. (Мтф. 14, 21; 15, 38) А вообще, нельзя утверждать что Христос был оратором, все-таки во время проповедей он предпочитал окружать себя небольшими группами, насчитывающими, максимум, несколько десятков человек, а два вышеуказанных случая — исключение. С позиции наших современных знаний о психологии, а они не намного выше тех, которыми обладали избранные индивиды две тысячи лет назад, для пропаганды религиозных учений такой размер групп-наиболее оптимален, сейчас примерно столько собирается в среднестатистической церкви во время воскресной религиозной проповеди.
Гитлер, напротив, испытывал необходимость в максимально большой толпе, но начинал он подобно Христу, с маленьких групп, постепенно увеличивая их размер, по мере обретения опыта. Будучи начинающим, никому не известным политиком, он собирал в мюнхенских пивных и цирках по две-три тысячи человек, а для помпезных массовых инициаций, Гитлер, после прихода к власти, поручил своему молодому придворному архитектору Шпееру построить специальный открытый комплекс в Нюрнберге (т. н. "Цеппелиновы поля") где собиралось по полмиллиона человек, и, Дворец Нации, — вмещающий двести тысяч (проект остался нереализованным). Сложно представить как без всяких технических средств Христу удалось выступить бы перед полумиллионной аудиторией если бы такая и собралась, но абсолютно ясно что очень большое число слушателей ему было не нужно. Объяснение данной «нестыковки» следующее. Хотя Гитлер и Христос апеллировали к массам и периодически нуждались в контактах с ней, все же их речи воздействовали на разные области массового подсознания. Христос всегда стремился максимально сакрализировать свои появления перед толпой, — внезапно появлялся и внезапно исчезал, часто говорил притчами, загадками, настойчиво повторял одни и те же выражения, обращался к высшим силам, делал туманные предсказания, оставляя массе возможность их толковать самостоятельно и часто категорически запрещал отдельным индивидам рассказывать о проделанных чудесах. Это положение было усугублено первой неудачной попыткой появления Христа в Иерусалиме в качестве мессии (Иоанн 7, 2-52; 8, 2-59) на праздник Кущей (октябрь 30 г.). После данной авантюры пыл Иисуса несколько поостыл и он отчетливо осознал невозможность реального провозглашения себя иудейским царем, да и вся затея чуть было не стоила ему жизни (Иоанн 8, 59). Христу даже не удалось завербовать новых сторонников, в отличии от своего первого мимолетного пребывания в Иерусалиме в апреле того же года, на Пасхе, где его взгляды нашли отклик у фарисея Никодима, правда Никодим никому о дискуссии с Христом не рассказывал, что тоже вполне оправдано. (Иоанн 3, 1-21) Эту осеннюю попытку Иисуса можно уподобить неудавшемуся мюнхенскому путчу Гитлера, который как мы помним произошел так же осенью-9 ноября. С тех пор, до своего второго пришествия в Иерусалим в качестве мессии, Христос проповедует по маленьким городам, но эффективность подобных проповедей невысока. Невысока потому, что Христос так и не научился говорить с массой. По сути, все, — и те кто стали его ближайшими сподвижниками, и те кто просто "уверовали в него", — оказались таковыми испытав грандиозное впечатление чудесами которые он непременно демонстрировал. Небольшое исключение составляет самарянка с которой Христос провел весьма странный диспут у колодца вырытого по преданию Яковом (Иоанн 4, 1-42), после чего самарянка всю оставшуюся жизнь «благовествовала» пока в 66 году не была брошена в колодец (интересно, не в тот ли самый?), и, некоторые апостолы, о вербовке которых толком ничего не говориться. Но зная психологию Христа, можно предположить, что в таких людях он мгновенно распознавал родственные души и демонстрация «чудес» в данном случае была попросту излишней.
Гитлер в подобных сложностях не нуждался. С массой он всегда говорил открытым текстом, в эпатирующей манере, и, собственно, не так важно было что он говорит, гораздо важнее было как он это говорит. И если Христа собирались слушать, то Гитлера приходили не только слушать, но и смотреть. Его выступление предварительно анонсировались, так что к началу собиралась достаточная толпа. Первые, кто видел его, моментально передавали по толпе "Гитлер идет! " (при таких обстоятельствах, например, Гитлера впервые увидел Геббельс, после чего ему сразу стало ясно что он может быть в лучшем случае "только вторым" — слова самого Геббельса).
Полностью понять выбор такой тактики общения с массами можно только если мы вспомним миссию Христа, а именно: разрушение и подавление воли отдельного индивида, его лучших чувств и побуждений, и Гитлера — последовательного волюнтариста, который эту волю пытался максимально высвободить, что представлялось совершенно необходимым для поднятия духа нации. Ведь внести «загрязнение» значительно легче, и саму продседуру трудно обратить. Вспомним, как легко смешать золото с минимальным количеством родственных металлов-платины или иридия, таких же драгоценных, но вот разделить, — совсем другое дело. Практически если что-то загрязнено, то полное очищение провести невозможно, следы все равно останутся. Вот почему христианское мышление нельзя искоренить до конца; даже в среде самых отъявленных рафинированных высших интеллектуалов, его можно только уменьшать от поколения к поколению, но сказать насколько затянется данный процесс невозможно. И в этом историческом витке генезиса воли европейского социума, — христианство стало началом процесса, национал-социализм — его завершением. И Гитлер, и Христос, общаясь с малыми группами, выдерживали схему речи аналогичную той, что применялась ими при общении с более значительной толпой, достаточно сравнить, например, диалоги Христа со случайными встречными или апостолами и речи произносимые перед толпами: одно и то же. Гитлер, в своих застольных разговорах, в еще более узком чем у Христа кругу, также ничего не менял в своих суждениях. А это важнейший показатель твердости убеждений.
Общая модель большинства речей Гитлера следующая: предварительная фабула в которой дается краткое содержание речи, затем убыстрение темпа, вновь краткая «успокаивающая» пауза, и, апогей: громогласный вывод из всего сказанного, после чего опять следует небольшая пауза, во время которой слушатели (если дело происходит на митинге) кричат «Хайль», после чего делается небольшое заключение, если не предполагается повторных «взрывов». Но откуда фюрер мог позаимствовать такую модель? Дуче и Геббельс строили свои речи совсем по-другому. Для меня не существует загадок в этом вопросе: по такому принципу строит свои увертюры к операм (да и сами оперы) Вагнер, у которого фюрер взял значительно больше чем многие думают. «Риенци», "Тангейзер", «Тристан», увертюра «Фауст», и, с некоторыми отступлениями, — «Голландец», "Мейстерзингеры", «Зигфрид» и «Сумерки» также чередуют вполне мягкое вступление, с постепенным убыстрением темпа, нарастанием внутреннего напряжения, после чего наступает кульминация: одновременные удары в литавры, колокольчики, тарелки, пронзительно-оглушительные звуки всех духовых инструментов и эффективные струнные пассажи. Говорят, в прошлом веке, люди во время исполнения вышеназванных произведений теряли сознание, подобно тому как это происходит на современных рок и поп концертах, но без предварительного «подогрева» наркотиками. Выдерживая такую модель фюрер доводил массы до откровенно исступленного состояния. Отхода от нее практически не наблюдалось, по крайней мере в тех речах которые мне довелось прослушать. Со стороны массы это выглядит следующим образом. Сначала ее вводят в курс дела (она приходит на встречу с фюрером уже заинтригованной), затем не давая ей опомниться подводят к моменту когда необходимо четко усвоить самые важные слова речи, после чего эти слова произносятся максимально громким голосом, не оставляющим ни малейшего сомнения в сказанном, что обеспечивает четкое программирование в подсознание, вызывая взрыв ответных эмоций. Ведь масса не только слушает, она еще и смотрит! А фюрер ведь не просто так специально отрабатывал движения при общении с массами!
Модель речи Христа во многом аналогична, но все-таки несколько иная. Когда он решает говорить с целью сформулировать очередной новый постулат, он начинает как бы ниоткуда. До того как им лично не сформулирован вывод из сказанного, совершенно не понятна цель его речи, да и сами эти речи более походят на кавказский тост, который всегда сопровождается небольшой притчей. Христос, правда, не произносит тостов (типа "так выпьем же за блудного сына! " (Лк. 15, 11–32) или "выпьем за здоровье милосердного самарянина" (Лк. 10, 30)), но выводы которые он делает запоминаются. Попробуйте прослушать речь Гитлера, а затем повторить ее. Ничего не получиться! А вот запомнить притчу или поучение Христа-совсем не сложно. Обобщая стиль взаимоотношений Гитлера и Христа с публикой, можно сделать вывод: по публике и пророк.
