Те, что идут Путем Веры и желают пить из Чаши Достоверности, должны освятить душу свою и очистить ее от всего случайного, т. е. отрешить уши свои от слов человеческих, сердце – от сомнения, порожденного великими завесами, ум – от мирских попечений, очи – от вида вещей тленных, и, положившись на Бога и взывая к Нему непрестанно, следовать путем своим, доколе не удостоятся принять Свет Божественного Знания и стать вместилищем явления бесконечных Благ.
Ибо, если вздумает человек оспаривать поучения Бога и Избранников с помощью слов, либо действий тех, кто ему подобен, ученых ли, или невежд, – никогда не войдет он в Сад Знания, никогда не приступит к Источнику Мудрости и Познания Единого Царя и никогда не достигнет вечного Становья, не вкусит из Чаши Приближения и Утомления.
Оглянитесь на прошлое: сколько людей всякого звания ждали проявления Бога в чистом образе, молясь и надеясь ежемгновенно, что повеет дыханием божественной милости и Жених, выйдя из таинственного облака, сойдет на землю! И когда отверзлась дверь Благости, то облака Милосердия поднялись, Солнце Истины взошло на небосклоне Силы, но никто не уверовал в Него, и все отвратились от взора Его, и однако – то был взор Божий! Вот, что являют нам священные книги. Поведайте ныне, почему те, что взыскали Его и ожидали, стали прекословить Ему так, что не выразить того ни пером, ни словом? Ни одно из чистых проявлений, ни одна из Зорь единства Божия не могла показаться, не возбуждая противодействий и ненависти повсюду. Ведь сказано Богом: «О, как несчастны сии люди! К ним приходит пророк, и они только смеются над ним. Каждое из тех племен составляло умыслы против посланника к нему, чтобы взять верх над ним: они вступали с ним в споры, чтобы ложью опровергнуть истину».
И слова, как бы нисшедшие из Облаков Силы и Неба Величия, столь многочисленны, что их всех не познать. Перечтите главу эту со вниманием и размыслите, пока не поймете назначения Пророков и противодействий, которым подвергались они со стороны проклятого. Быть может, тогда удастся заставить людей бежать от состояния беспечности, в котором обретается душа их, к Гнезду Единства и Знания, заставить их пить Воду вечного Ведения и обрести Плоды Познания Божия величия.
То жребий святой и вечный, удел чистых душ за божественной трапезой, нисшедшей с небес».
* * *
Намаз в пустыне. Среди многих трогательных обликов вы не забудете также и одинокую фигуру путника, разостлавшего на розовых песках свой ковер и склонившегося в поклоне. Именно эта одинокость среди безграничных рдеющих песков, она может быть более запоминаема, нежели сама тамга Тамерлана.
В пустыне нелегко представить себе бесчисленные орды, но одинокая фигура как нельзя более отвечает. «Бегство в Египет», «Агарь с Измаилом». Все эти образы за пределами веков и народов всегда убедительны.
Белая пустынная кость, которая сверкает издалека, и пустынный орел, и где-то такой же пустынный дикий конь, а может быть, вовсе и не дикий, а отбившийся. Вся пустыня именно пустынностью своею собирает внимание даже на малейшем кустике тамариска. А если увидите в пустыне голубя, то какие необыкновенные образы свяжутся с этим неожиданным появлением! Некоторые слова должны звучать в горах, другие требуют ковыльно-шелковую степь, третьи нуждаются в зеленом лесном шуме. Так есть и слова, которые рождаются лишь в пустыне. К тому же Богу, к тому же средоточию воззовут слова и из песков. Если сердце приветливо знает слова, пещерные и нагорные, если оно бережет в себе подводные и надоблачные грады, оно ласково улыбнется и словам пустынь. Не в буране и вихре, и смерче, но в закатном рдении барханов сердце улыбнется тому одинокому путнику, который прервал путь, оставил земные дела, не поторопился к кишлаку, но воззвал к Высочайшему.
Бесчисленны рисунки барханов; где она, дорога шелковая? Где путь воинств? Где путь посланников мира? В иероглифах пустыни стерлись пути и тропинки. Пел Джелал Ал-дин Руми: «Мое место – безместно, мой след – бесследен». Где-то, тоже в пустыне, стоят дворцы царицы Савской. Берегут их арабы, но железные птицы уже чертят воздух над ними. Неужели уже не безопасны сокровища?
* * *
Вабиса бен Мабад повествует: «Я предстал однажды перед пророком. Он угадал, что я пришел, чтобы спросить его, что есть добродетель? Он сказал: спроси свое сердце; добродетель это то, на чем успокаивается душа, на чем успокаивается сердце; грех это то, что возбуждает беспокойство в душе и что поднимает бурю в груди, что бы ни думали об этом люди». «Положи руку на сердце и спроси его, что доставляет беспокойство твоему сердцу, – того не делай».
25 января 1935 г.Пекин.
Сказки про Василису Прекрасную, про Серого Волка и Ивана Царевича, про Щучье Веленье изданы в Харбине под редакцией Вс. Н. Иванова. Маленькая книжка, стоящая всего десять фен и таким порядком очень доступная. У Вс. Н. Иванова давно была прекрасная мысль об издании в самой доступной форме образцов русской литературы. И в сказках, и в былинах, и в великих творениях наших поэтов и литераторов действительно находятся те жемчужины, которые так неотложно нужно напоминать народному сознанию.
Возьмете ли вы, хотя бы в извлечениях, Гоголя, Пушкина, Достоевского, наконец, полузабытых-полунепонятных глубокомыслящих славянофилов – всюду находите все то, что так спешно нужно для целений сердца народа. Отрывки Гоголя, или листы дневника писаний Достоевского, или мысли Леонтьева, Хомякова и всех, кто доброжелательствовал России, – как всегда свежи эти мысли, ибо они рождались из великой самоотверженной любви и стремились помочь народу в трудных его путях.
Правильна мысль таких общедоступных книжек и потому, что им нужно сейчас проникнуть в самые глухие и удаленные места, где в ожидании трепещут сердца, и в рассеянии сущих, и угнетенных, и обездоленных, и все же горящих великою любовью к строению.
В одном текущем месяце, кроме названных сказок, изданы еще восемь народных русских сказок: про Волка, Медведя, Лисичку-Сестричку, про Козу и Козлят, про Журавля и Цаплю, про Кота да Петуха, про Муху, про Репку; а к двадцатому января уже успела выйти и «Шинель» Гоголя – одно из необыкновенно проникновенных, хотя и не всегда понятных, творений великого мастера.
А что, если бы сделать русским людям усилие, отбросить всю шелуху и наросшую шершавость и опять сойтись в труде. Одна эта мысль об общедоступных изданиях жемчужин народного самосознания, уже это помогло бы взаимопониманию.
И не только по-русски требуются эти маленькие книги. Их нужно дать на разных языках и в таких же общедоступных изданиях. Ведь должны они на разных языках проникнуть тоже в народные толщи. Должны проникнуть туда, куда не дойдет толстая, дорогая книга. Пусть они, эти жемчужины, сделаются совсем доступными и проникнут в далекие фермы, на далекие острова, в хижины – там, где подчас так ждут каждое печатное слово. В то время, когда мы думаем, что уже многое стало доступно и понято, то, на самом деле, действительность говорит нам о чем-то совсем другом.
Мы сами видели детишек, подбирающих картинки от спичечных коробок. Знаем, как за любую иллюстрированную измятую страницу газеты люди готовы дать продукты, лишь бы украсить стену своей хижины, а если возможно, то и прочитать. Говорю «если возможно» не к тому, чтобы попрекнуть кого-то в неграмотности, а к тому, что грамотность-то эта на многих языках, и на этих разных языках нужно говорить о прекрасном.
Нужно сказывать множеству различных людей, мысли и древние, и новые, ибо все они говорят о том же, что и не древне, и не ново, но вечно. Переведите наши сказки и былины на всевозможные западные и восточные языки, и сколько сердец возрадуется, восчувствовав себе близкое. Вот сказка про Василису Прекрасную, построенная на сказаниях о Терафиме, а Серый Волк для изменения образа бьется о землю, и по «щучьему», мысленному, веленью двигаются и действуют предметы. Ведь это все поймет и индус, и араб, и китаец, и еще один мост взаимопонимания – радушный, воздушный, но и прочный, соткется.
Скажите о Граде Китеже, и бретонский пастух закивает вам в ответ, прочтите «Песнь о Полку Игореве» в скандинавских странах, или расскажите в далеком Ассаме об оборотнях, или об Антее в Греции – всюду вам приложат свои понимания и дополнения. А разве не затрепещут в понимании сердца разных народов от образов Гоголя, а сколько неожиданных пониманий вызовут страницы дневника Достоевского! Но именно не нужно надеяться на многотомные дорогие издания, нужно давать как можно доступнее. Для этой доступности нужно изобрести наилучшие меры, и сказки станут сказаниями, а сказания очертят вечную быль.
Такие же совершенно общедоступные отрывки сокровищ восточной и западной мудрости должны быть даваемы и по-русски. Должны быть даны в том звучно-привлекательном переводе, на который способен русский язык. Вспоминаю, как Балтрушайтис прекрасно передавал песнь Тагора, как Бальмонт неповторимо звучал в образах лучших иностранных поэтов, как, наконец, «Бхагавадгита» прекрасно зазвучала именно на русском, может быть, лучше чем на некоторых других западных языках. И Эдда, и «Калевала», и Гаявата, и «Панчатантра» – все прекрасно поддается звучному и эластичному языку русскому.
