Эльза Баркер - Письма живого усопшего

Этого я не мог сказать, но тут мы заметили, что все смотрят в одном направлении. Мы тоже стали смотреть вместе с другими и увидели яркий свет, подобный солнечному, только свет был мягче и не так ослепителен, как у материального солнца.

«Вот, — сказал я мальчику, — что видят те, кто видит Бога».

А теперь я должен сказать вам нечто очень странное: пока мы смотрели на этот свет, между ним и нами начала медленно образовываться фигура, которую мы на Земле привыкли называть Христом. Он с нежностью смотрел на людей и протягивал к ним Свои руки. Затем Его образ изменился, и на Его правой руке оказался ягнёнок; а затем — Он стоял, как бы преображённый, на горе; после этого Он заговорил и начал учить их, мы могли слышать Его голос. А затем Он исчез, и видение прекратилось.

Когда я впервые перешёл сюда, я был так заинтересован всем увиденным, что не расспрашивал, как следует относиться к окружающему; но позднее я начал замечать разницу между предметами, которые на первый взгляд кажутся состоящими из одной и той же субстанции. Так, я начинаю видеть разницу между тем, что, несомненно, существовало на Земле, как, например, форма мужчин, женщин и детей, и между другими вещами, которые, хотя и видимы, и кажутся осязаемыми, но тем не менее должны быть, вероятнее всего, мыслеобразами.

Эта мысль пришла мне, когда я смотрел на драмы, разыгрываемые в «небесной стране», и она недавно снова явилась ко мне с ещё большей силой, когда я проводил исследование в той области, которую назвал «миром первообразов».

Позднее я буду, вероятно, различать и тот, и другой вид с первого взгляда. Например, если я встречу здесь существо или то, что покажется существом, и мне скажут, что это известный герой романа вроде Жана Вальжана Виктора Гюго, я буду иметь основание думать, что это всего лишь мыслеобраз, но настолько жизненный, что он кажется настоящим существом в этом мире разреженной материи. Но до сих пор я ещё не встречал таких героев.

Таким образом, пока я не удостоверюсь, что встреченное существо слышит меня и может отвечать мне или другим, к нему обращающим, я не смогу окончательно решить, что оно действительно существует. Отныне я буду исследовать всех встречающихся мне. Герой романа или иное создание мысли, как бы живы они ни казались, не могут отвечать на вопросы, ибо не имеют души, не имеют реального центра сознания.

Когда я вижу странную форму дерева или животного и могу его осязать, ибо чувства действуют здесь совершенно так же, как и на Земле, я знаю, что она существует в тонкой материи астрального плана.

Я думаю, что все существа, которых я видел здесь, реальны; но если я встречу такое, которое не смогу осязать и которое не сможет отвечать на вопросы, тогда я получу подтверждение своей гипотезы, что частицы материи, из которых составляются мыслеобразы, обладают достаточной степенью сцепления, чтобы казаться реальными.

Несомненно, нет духа без субстанции, и нет субстанции без духа, скрытого или выявленного, но нарисованный человек на далёком расстоянии может казаться самим человеком.

Могут ли здесь существовать сознательные, преднамеренные мыслеобразы? Я думаю, да. Такая форма мысли должна быть очень интенсивна, для того чтобы сохраняться в течение длительного времени.

Недавно я попросил моего Учителя показать мне архивы, где могли бы храниться записи наблюдений живших здесь, если такой архив существует. Он сказал:

— Ты был большим любителем книг на Земле. Пойдём.

Мы вошли в большое здание, подобное библиотеке, и у меня захватило дух от изумления. Меня поразила не архитектура здания, а количество книг и рукописей. Их, должно быть, было множество миллионов.

Я спросил Учителя, все ли книги здесь. Он улыбнулся и сказал:

— Неужели тебе всё ещё мало? Ты можешь выбрать всё, что хочешь.

Я спросил, по какому принципу расположены книги — по предметам или как-то иначе.

— Здесь есть определённый порядок, — ответил он. — Какую ты хочешь?

Я сказал, что хотел бы видеть книги, в которых записаны наблюдения над этой, все ещё малознакомой для меня, страной.

Тогда он взял с полки объёмистый том. Текст был напечатан крупным чёрным шрифтом.

— Кто написал эту книгу? — спросил я.

— Здесь есть подпись.

Я посмотрел в конец книги и увидел подпись, которую употреблял Парацельс.

— Когда он написал это?

— Вскоре после переселения сюда. Это было написано между жизнью Парацельса на Земле и его следующим воплощением.

Книга, которую я раскрыл, представляла собой трактат о духах человеческих, ангельских и элементальных. Она начиналась с определения человеческого духа как духа, имевшего опыт жизни в человеческой форме; а элементальный дух определялся как более или менее развитое самосознание, не имевшее ещё такого опыта.

Затем автор определял ангела как духа высокой ступени, который не имел и, вероятно, в будущем не будет иметь переживаний в материи. Затем он утверждал, что ангельские души разделяются на две резко различающихся группы — небесные и преисподние; первые принадлежат к тем ангелам, которые работали в гармонии с законами Бога, последние — к тем, которые работали против этой гармонии. Автор утверждает, что каждая из этих групп необходима для существования другой, что если бы все были добрые, то вселенная прекратила бы своё существование, что и само добро перестало бы быть добром из-за отсутствия своей противоположности — зла.

Парацельс утверждает, что в архивах царства ангелов есть указание на то, что добрый ангел стал злым, а злой ангел — добрым, но что это были редкие случаи.

Далее он предупреждает те души, которые будут пребывать в той области, где он это писал и в которой сам я нахожусь в настоящее время, чтобы они не вступали в контакт со злыми духами. Он заявляет, что в более тонких формах здешней жизни больше соблазнов, чем в жизни земной, что сам он был неоднократно осаждаем злыми ангелами, убеждавшими его присоединиться к ним, и что их аргументы были иногда чрезвычайно благовидны.

Он продолжает, говоря, что во время своей земной жизни имел частые общения с духами — и добрыми, и злыми; но что пока он был на Земле, он никогда — насколько ему известно — не беседовал с ангелом из породы злых.

Он указывает своему читателю, что есть только один способ определить, принадлежит ли существо здешнего Тонкого Мира к ангелам или же к человеческим или элементальным духам — отличить ангела можно только по большей силе сияния, окружающего его. Он говорит, что и добрые и злые ангелы окружены необычайным сиянием, но что между ними есть разница, заметная при первом же взгляде на их лица: глаза небесных ангелов горят любовью и разумом, тогда как смотреть в глаза ангелов преисподней чрезвычайно тяжело.

Он говорит также, что ангел тьмы может ввести в заблуждение смертного человека, явившись пред ним под видом ангела света, но что такой обман невозможен по отношению к душе, освободившейся от своего физического тела.

Возможно, в другой раз я продолжу эту тему, а теперь я должен отдохнуть.

Особенно интересной делает для меня эту страну отсутствие условностей. Здесь нет двух людей, одетых одинаково; или нет, это не совсем точно. Очень многие одеваются так необыкновенно, что их наружный вид придаёт здешнему миру большое разнообразие.

Моя собственная одежда похожа на ту, что я носил на Земле, хотя однажды, в виде опыта, остановившись мысленно на одной из моих прежних жизней, я облёкся в платье того времени.

Здесь проще простого приобрести нужную одежду. Я не могу сказать, каким образом я обрёл то, в чем оказался при переходе сюда; но когда я начал обращать на эти вещи внимание, я обнаружил себя одетым так же, как и прежде.

Здесь многие носят костюмы древних эпох. Но я не вывожу из этого, что они были здесь все эти истёкшие века. Возможно, они носят такую одежду потому, что она им нравится.

Как правило, большинство остаётся вблизи тех мест, где они жили на Земле; но я предпочёл с самого начала скитаться. Я быстро передвигаюсь из одной страны в другую. Одну ночь (у вас это — день) я могу провести в Америке, другую — в Париже. Я нередко отдыхал на диване в вашей гостиной, а вы и не знали об этом.

Хотя думаю, что вы, наверно, почувствовали бы моё присутствие, если бы я оставался так же долго около вас в состоянии бодрствования.

Но не подумайте из этого, что нам необходимо опираться во время отдыха на твёрдую материю вашего мира. Вовсе нет. Мы можем отдыхать на тонкой субстанции нашего собственного мира.