На следующий день, проводив Фею, Джи и Петровича в Москву, я тихо возвращался в избушку, надеясь поработать над дневником. Войдя в калитку, я увидел, что перед окном кухни пляшут на снегу яркие отсветы. Я рванул дверь: пламя газовой плиты вздымалось до потолка. Гиацинта, с распущенными волосами и холодным отсутствующим взглядом, читала заклинания и водила руками над огнем.
– Чем это ты занимаешься? – спросил я не своим голосом.
– Ну что ты, Ласаро, подозреваешь меня в колдовстве? Я просто жарю мясо на огне по-грузински, – улыбнулась Гиацинта, мгновенно очеловечившись.
Я не нашелся что ответить, но стал внимательно приглядываться к своей необыкновенной жене. А Гиацинта, странно улыбаясь, кормила нас вкусными блинчиками с килькой. По ночам при свете луны я часто замечал голубоватое свечение вокруг тела спящей Гиацинты, затем туманный призрак отделялся от нее и улетал в ночь. Иногда я наблюдал приходивших к ней странных существ, похожих на предрассветный туман.
Однажды я почувствовал в домике мрачноватую атмосферу, как будто низко, на пределе слуха, вибрировала струна. Мы с Петровичем бросились осматривать дом и нашли в углах каждой комнаты воткнутые иглы и грязные перчатки с отвратительным запахом.
– Это могла сделать только твоя любимая! – заявил Петрович.
– У нее такие услужливые глаза, – отвечал я, – что мне трудно тебе поверить.
– Вот что значит взять в жены воспитанницу московского андеграунда, – назидательно прошептал он.
– Ничего, брат Касьян, зато ты проходишь настоящее обучение, – заверил Джи. – Гиацинта – великая магисса.
– Зачем тебе простая женщина, – добавила Фея, – она только испортит тебя.
Вечером, по совету Феи, я долго изучал историю буддизма в древнем Китае. Ночью она подошла ко мне и забрала в сновидение, показав инкарнацию из далекого прошлого. Я увидел себя младенцем на руках прекрасной китайской дамы, которая подносила меня к статуе Будды. В облике этой женщины, прижимающей меня к груди, я различил тонкие черты Феи.
На следующее утро госпожа Гиацинта исчезла и вернулась лишь к вечеру. Она была чем-то озабочена; ее глаза бегали по сторонам, не находя покоя.
– Такое впечатление, – сказал я, – что ты совершенно забыла о Пути!
– А ты знаешь, Ласаро, – выразительно произнесла она, – я была у следователя. И Данила наконец-то признался, что все деньги, взятые обманом у богатых москвичек, он хранил в дымовой трубе моей квартиры. Следователь с понятыми обыскал всю квартиру, но ничего не обнаружил.
"Так где деньги?" – спросил меня следователь, поглаживая дуло пистолета.
"Не знаю", – сказала я.
"Идите и хорошо подумайте, – сказал следователь, – а когда вспомните что-нибудь, позвоните мне".
И вот, Ласаро, смотрю я на тебя и вспоминаю, что в начале зимы ты переделывал трубу, ибо она плохо пропускала дым.
– Так ты думаешь, это я взял деньги? – разозлился я.
– Не знаю, не знаю, – усмехнулась Гиацинта, – я вот думаю, когда мне следователю звонить: сейчас или до завтра подождать?
Ледяной холод, струясь из глаз Гиацинты, охватил мою душу.
В этот момент из спальни высунулась голова Петровича.
– Ну что, Петруша, может быть, и ты замешан в этом деле?
– недобро произнесла Гиацинта.
Петрович слегка побледнел и быстро скрылся за дверью. Я пошел за ним. Он сидел в спальне, голодный и злой, и читал "Робинзона Крузо".
– Как дела? – спросил я. – Что же, тебе даже курочки съесть не хочется? Голоден ведь небось?
– Ты что-то подозрительно внимателен ко мне, – сказал Петрович, – но пока Гиацинта на кухне, я лучше у себя отсижусь.
– Я ставлю бутылку водки, – сказал я, – а ты целый час говори Гиацинте одни комплименты.
– Только водку вперед, – нахмурился Петрович, – и полкурицы на закуску.
Я вытащил бутылку "Кубанской" и поставил перед его носом.
Через пять минут на кухне появился заметно повеселевший Петруша и, вальяжно развалившись на стуле, сказал:
– Как поживаете, прекрасная Гиацинта?
– Неплохо, деревянный человечек, – ответила она. – А ты как, в дурдом еще не собираешься? Могу тебя отвезти.
– Ах, дорогая Гиацинта, без тебя мне там будет скучно!
– Неужто ты желаешь, чтобы я с тобой в дурдоме поселилась?
– Да, и непременно в той же палате, ибо я вас безмерно обожаю.
– Это когда же ты, Петруша, успел влюбиться? После стакана водки?
– Влюблен я в вас давно, а осмелел только сейчас.
– Сладко поешь, – сказала она, – но что-то не очень верится.
– Вы тонки, изящны и непредсказуемо алертны, вы покорили мое сердце… – и Петрович стал разливаться медовыми реками, описывая достоинства Гиацинты.
Я наблюдал, как змеи в ее глазах отступили и уснули в глубине души. Когда ее сердце оттаяло и потеплело, я налил ей в рюмку водочки и спросил:
– Не могла бы ты, дорогая Гиацинта, поведать о том, как просветлялась мифическая Нимфетка?
– Ну хорошо, – ответила она. – Нимфетку так прозвали за необычайное выражение ее глаз. В семьдесят седьмом году ее отыскал Костюня в одном из московских кафе. Она была поразительно тонка и изящна. Ей едва исполнилось семнадцать лет, а сейчас уже двадцать четыре. Он тут же притащил восточную красавицу в элиту, где все стали за ней ухлестывать. Затем ею увлекся Мэтр, был у него с ней роман, в течение которого он ввел ее во все дома Москвы. Когда Али увидел Нимфетку, он тут же в нее влюбился. Она прожила у нас в Очаково два месяца. Али неистово любил ее, а она старалась перенять тайное знание, только Али ничего ей не рассказывал.
Тогда она стала гоняться за мной. "Научи меня попадать в потусторонний мир", – умоляла она. Она лизала мне ноги, ползая за мной по земле в магазин, обдирая себе все лицо об асфальт. Я пряталась от нее в туалете, а она лежала под дверью и поджидала меня.
"Тебе, дорогая, не надо никаких иных миров, – отвечала я, – ты, как никто из предыдущих барышень, фанатически стремишься сделать карьеру в эзо-элитарном круге Москвы. Поэтому я тебе ничего не скажу".
Но из Очакова ее невозможно было выселить. Однажды Сахарный пришел к Али и, увидев Нимфетку, влюбился. А в качестве признания в любви прыгнул, как кот, на нее сзади, обхватив талию ногами. Она заметалась по хате, ища помощи, и, стеная, упала на пороге. Сахарный сжимал ее и не отпускал. Я была рада: наконец-то она попалась. Сахарный отпустил ее под обещание, что Нимфетка придет к нему жить, а он объяснит ей тайный смысл труда Ницше "Так говорил Заратустра". И она ушла на три месяца к Сахарному, и провела их любовно и преданно. Она слушала про Заратустру и училась играть на фоно, тыкая тонким пальцем три месяца в клавиши. Вдруг Сахарный понял, какая у нее низкая душа, и прогнал ее навсегда. Далее она безумно влюбилась в Адмирала и пыталась у него чему-то научиться, а через несколько месяцев Нимфетка уехала просветляться в пустынь к отцу Тавриону. За две недели она ввергла обитель в смуту. Монахи стали уговаривать ее вернуться в Москву, а она отвечала: "Изыди, сатана". Наконец, сам отец Таврион сказал: "Сестра, надобно вам покинуть сию святую обитель".
Нимфетка стала скитаться по Москве, жалуясь на жизнь, и вновь поселилась у нас. Но на этот раз она бесконечными истериками так достала всех соседей, что они стали каждый день вызывать милицию, пока с нас не содрали огромный штраф. А Нимфетка, как всегда, вовремя смылась и сдала экзамены за десятый класс. И хотя она ничего не знала, по всем предметам ей поставили тройки. Но, как я догадываюсь, только для того чтобы не видеть больше ее рожи в школе.
– Для ускорения своего времени, – встрепенулся Петрович, – я хотел бы повидаться с Нимфеткой!
– И ты туда же, деревянный человечек! – рассмеялась Гиацинта и отправилась в свою комнату.
– Давай-ка, Петруша, лучше сыграем в польского дурака, – сказал я, – и уравновесим твое эмоциональное поле.
Мы еще сидели за картами, когда на кухне появился Джи. Было уже два часа ночи.
– Хватит вам расслабляться, – сказал он, – пора заняться более серьезными делами. Почему вы не используете благоприятного времени для работы над собой, а устраиваете из Школы некий балаган? У каждого человека, включая и вас, есть свой особенный талант, и если вы его не разовьете, то он от вас отымется.
Каждая картина Феи – это окно в Нагваль, но если она свой талант будет подвергать сомнению и полному забвению, то и он у нее отымется.
Вы находитесь в таком фантастическом пространстве Школы, в котором каждый ваш талант может расцвести прекрасным цветом. Вам остается только работать засучив рукава, развивая его.
Внешним символом вашего внутреннего развития является путешествие в составе Школы по просторам необъятной России. Школа пытается посеять семена нового импульса, и вы можете ей в этом помочь. А матрица внутреннего развития задана еще в Махабхарате, священном писании индусов, и включена во все космические Пути. Взаимоотношения Кришны и Арджуны бессмертны и являются лучшим примером. И всякое внутреннее развитие может происходить только по этой схеме.
