Индии, Африке, Америке с совершенно незнакомыми мне людьми, которые, однако, как и я, хранят верность Главе Тела.
И мы мгновенно становимся сестрами и братьями — братскими клетками одного Тела. Мы вместе радуемся, что являемся частью Вселенского Тела Христова, которому принадлежат все, в ком пребывает Бог.
Вместе с огромными преимуществами, которые нам дает смена личности, на наши плечи ложатся и сложные обязанности. Когда в миру мы совершаем какие–либо поступки, то буквально «вмешиваем» в них Бога. Павел провел аналогию с телом, чтобы показать развратным коринфянам, какую именно новую личность они теперь обрели. Вы — члены тела Христова, — предупреждал он их. — Так неужели можно взять члены Христовы и слить их с проституткой? Да никогда! Неужели вы не знаете: тот, кто ходит к проститутке, становится един с ней в теле ее? Не знаете ли, что вы не свои? Вы куплены дорогою ценою, поэтому прославляйте Бога телами вашими (см. 1 Кор. 6:15–16,19–20).
Невозможно представить себе более сильный аргумент против греха. Павел не старается запугать, говоря: «Бог все видит». Но он хочет, чтобы верующие четко поняли: мы — воплощение Бога в миру. Это огромная ответственность — быть в миру Телом Христовым.
Сам процесс присоединения к Телу Христову может, на первый взгляд, показаться отказом от самого себя. Я перестаю быть независимым. Но, как это ни смешно, отказываясь от прежней системы ценностей, основанной на конкуренции, силе, богатстве и таланте, я посвящаю себя Христу — Главе — и мгновенно становлюсь свободным! Пропадает тяга к соперничеству. Мне не приходится больше галопировать по жизни в поисках способов самовыражения. Мое новое естество таково: я хочу теперь жить так, чтобы окружающие видели Христа во мне. Видели Его любовь, а не мои собственные достоинства и таланты. Все достоинство мое, вся ценность моя — в Нем. Я понял, что этот процесс самоотречения и последующего самообретения очень полезен и совершенно хорош сам по себе.
Отдавать то, что мы получаем; прощать за то, за что мы прощены; умереть, чтобы родиться свыше, — это путь к вечной жизни.
Святой Франциск Ассизский
Я закрыл глаза и мысленно перенесся назад в прошлое. Мне вспомнились те редкие моменты, когда я испытывал огромное удовольствие, можно даже сказать, счастье, от результатов выполненной работы. К моему удивлению, моя память обошла стороной пышные застолья, наполненные впечатлениями поездки во время отпусков, волнующие церемонии награждения. Вместо этого я припомнил дни, когда мы — несколько врачей — сплоченно работали всей командой ради спасения жизни людей. Нам приходилось прилагать колоссальные усилия, чтобы, преодолев разрушительное воздействие проказы, сохранить человеку зрение или спасти ногу от ампутации. В то время это давалось нелегко. Условия работы были тяжелейшими: хирургические операции делались в примитивной обстановке на раскладном столе, когда за окном стояла 45–градусная жара. Не было электричества, и, чтобы хоть что–то можно было разглядеть во время операции, ассистент светил на пациента карманным фонариком. Но тогда у нас была великая цель: помочь нуждающимся, и все мы работали с необычайным подъемом.
Я очень хорошо запомнил одного из своих пациентов. Его звали Садагопан, друзья называли его Садан. Он родился на юге Индии в интеллигентной, принадлежавшей к высшей касте семье. Садан получил хорошее образование, имел утонченную натуру. Но проказа сделала его отверженным. При виде его воспаленных язв прохожие на улицах не могли скрыть своего отвращения. Он постоянно слышал оскорбительные слова в свой адрес. Его не обслуживали в кафе, не пускали в автобусы.
Садана охватило отчаяние. Когда он был доставлен в Веллор в нашу больницу, его лицо еще выглядело нормальным, а вот пальцы рук не могли двигаться, кончики пальцев уже отсутствовали; ноги были усыпаны кровоточащими язвами: куда бы он ни наступал, везде оставались мокрые темные пятна. Непрекращающийся инфекционный процесс поразил и костную ткань: ступни этого молодого человека уменьшились почти вдвое. Садан был болен классической проказой в тяжелой форме. Болезнь достигла уже такой стадии, что он не мог шевелить ни руками, ни ногами. Наша команда врачей начала отчаянную борьбу за его жизнь.
Мы догадывались: больной проказой теряет осязательные ощущения — он не чувствует боли. При ходьбе человек опирается, в основном, на пальцы ног. Пальцы больного испытывают чрезмерную нагрузку и ничего при этом не чувствуют. В результате они просто стираются. Мы пришли к этому выводу на основании исследования обуви пациентов. Язвы располагаются у них по всей ступне, а мокрые пятна от них остаются только на передней половине внутренней части ботинок. Если бы нагрузка на ступню распределялась равномерно по всей поверхности, то больная кожа смогла бы ее выдержать, и у наших пациентов не было бы таких страшных последствий.
Садан идеально подходил для эксперимента по проверке наших предположений. Он с готовностью согласился поселиться в соломенной хижине, принадлежащей расположенному в отдаленном районе нашему Центру Новой Жизни. Он соглашался на все, что могло бы улучшить его состояние. Сначала ему был прописан постельный режим — пока язвы на ногах не зарубцевались. Потом мы снабдили его специальными мягкими сандалиями. Он был несказанно счастлив, когда снова смог ходить. Но меньше чем через неделю у него на ноге появился мокнущий красный волдырь, и ему снова пришлось лечь в постель. Изо всех сил мы старались не падать духом. Наша бригада врачей проводила длительный эксперимент, стараясь определить: какой тип обуви больше всего подходит в данном случае.
Этот эксперимент продолжался три года. Невозможно описать в нескольких словах, сколько надежд и разочарований нам пришлось пережить. В качестве лечебной обуви мы испробовали: ботинки со специальными подошвами, изготовленными из пластырей; деревянные сабо; пластиковые ботинки, выполненные методом литья в восковых формах. Я искал подходящий материал для ботинок. Для этого мне пришлось поехать в Калькутту, где я учился получать смесь поливинилхлорида. Потом я ездил в Англию на испытания распыляемых пластмасс.
Я все искал и искал. Терял терпение и опять начинал все сначала: я был обязан сделать что–то для спасения жизни своих двух горячо любимых друзей. Одним другом была теория, точнее, предположение, родившееся и оформившееся в моем мозгу: деформацию тканей, вызываемую проказой, можно предотвратить. Я уже знал: болезнь поражает, в основном, нервы. Следовательно, надо искать способ защиты пациентов от саморазрушения именно в этом направлении. Мы собрали огромное количество подтверждений моей теории, добились значительных успехов в лечении незапущенной стадии болезни. То, на что мы тратили немалые усилия, было не просто бездушной научной теорией —
