Моне и Камилла испытывали невероятные лишения. Казалось, полуголодное существование и поиски пристанища будут продолжаться вечно. Но Камилла никогда не жаловалась. Она верила в мечту своего мужа.
И среди всех этих волнений, разочарований и страданий Моне продолжал создавать яркие, полные жизни полотна. Камилла стала героиней его творчества. Высокая и статная, она появляется на многих его картинах — в полях, в саду, на морском берегу, с сыном Жаном на руках. Ее глубокие темные глаза излучают грусть и спокойную решимость.
Но переутомление, вызванное жизнью на грани прозябания, сделало свое дело. Здоровье Камиллы пошатнулось. Моне был в полном отчаянии. Она должна немедленно поправиться. Но как? Он не мог заставить себя перестать писать и найти какую-нибудь другую работу, приносящую доход. Моне испытывал мучительное чувство вины, но одержимость живописью влекла его вперед.
После рождения второго ребенка болезнь Камиллы обострилась. Теперь они уже знали, что это туберкулез. Моне лихорадочно продолжал писать, вопреки всему надеясь на победу. Наверняка кто-нибудь скоро признает его талант; его картины будут продаваться; они смогут обосноваться в более комфортабельных условиях, и все наладится.
Но победа запоздала. В 1879 году туберкулез оборвал жизнь Камиллы. Мастерская Моне по-прежнему была загромождена непроданными картинами. Камилла никогда не жаловалась; она всегда поддерживала мужа в его творчестве. Но теперь ее больше не было.
И еще что-то важное было утрачено, хотя сначала Моне этого не сознавал. Как выразился один биограф, «со смертью Камиллы его удивительный глаз потерял свою непревзойденную творческую остроту». Теплота, человечность и глубина чувства в его картинах косвенно шли от Камиллы.
Спустя несколько лет победа наконец была одержана. Публика начала признавать импрессионизм. Картины Моне стали продаваться. Его слава росла. В конце концов он добился ее как художник — но без Камиллы. Моне терзала мысль: «Может ли даже борьба за подлинное искусство стоить жизни такой женщины?»
Продавая свои старые работы, Моне с большим трудом писал новые. «Я соскоблил краску со всех своих последних холстов, — писал он. — Терплю невыносимые муки». Позднее, переехав в другую местность, он скажет: «Я уничтожил шесть холстов с тех пор, как приехал сюда. Из всего, что я сделал, мне нравится только один. Я устал от всего этого».
Моне хотел писать только то, что ему нравилось, и это продавалось за любую назначенную им цену, но он ощущал все возрастающую горечь и беспокойство. «Я напряженно работаю, — писал он, — но отвращение доводит меня чуть ли не до болезни: меня страшно беспокоит все, что я делаю».
Моне утратил незаменимую часть своего вдохновения. У него были причины испытывать горечь, но, вероятно, у него были еще и причины критически пересмотреть свое прошлое. Моне принес свою жену в жертву искусству, но обнаружил, что без нее значительное искусство почти невозможно. Великолепный глаз Моне совершенно не разглядел того, что Камилла сама была его искусством; если бы он пошел на компромисс ради ее лечения, он сохранил бы и свое искусство.
Достойное восхищения стремление к совершенству в живописи не оставляло энергии на то, чтобы быть совершенным в семье — там, где был источник его вдохновения.
У многих из нас похожие проблемы. Далеко не всегда удается уравновесить требования, предъявляемые нам призванием или профессией, с нуждами семьи — того, что по-настоящему незаменимо. Тому, кто успел сделать это открытие до того, как стало поздно, еще повезло.
Том работал техником на телевидении. К нему часто обращались за помощью при записи особо важных событий. Том гордился своей работой; он прекрасно разбирался во всех премудростях телевизионной электроники, а кроме того обладал редким даром выявлять и устранять неисправности в процессе записи.
Однажды профсоюз Тома и компания, на которую он работал, не смогли договориться при возобновлении контракта. Профсоюз объявил забастовку. Том и остальные члены его бригады покинули рабочие места.
Его ничуть не привлекала такая свобода. Ему было не по себе оттого, что он торчит дома. Но Том был уверен, что компания быстро возобновит контракт. В конце концов, как они обойдутся без него и его бригады? За годы работы Том изучил чуть ли не каждую деталь, имеющую отношение к производству телевизионных программ. Где они найдут другого такого же компетентного специалиста?
Забастовка, однако, затянулась. Казалось, компания вовсе не стремится пойти на компромисс. А вскоре Том узнал, что на его место взяли другого. Это был настоящий удар — кто-то другой, исполняющий его роль! И что самое ужасное — компания продолжала выпускать программы точно так же, как и раньше.
Том упал духом. Если его так легко заменить, то много ли значит его жизнь? На что он в самом деле годен? И он бесцельно слонялся по дому. Но семья Тома во время депрессии сплотилась вокруг него. Все его успокаивали и подбадривали.
Именно тогда он начал воспринимать самого себя в новом свете. Он как будто заново увидел тех, кто зависел от него изо дня в день — свою жену и детей. И тут Тома осенило, что это единственная роль в жизни, которую не мог исполнить никто, кроме него. Существует только одно место, где он всегда будет незаменим: его дом.
Если бы Том, муж и отец, объявил забастовку, никакой замены не нашлось бы. Никто другой не испытал бы заботу и ласку, которыми он так наслаждался в кругу семьи.
В конце концов сложилось так, что Том вернулся на работу и продолжал свою успешную карьеру на телевидении. Но его уверенность в себе больше не зависела от служебного положения. Он понял, где он действительно незаменим.
А сделали ли вы такое открытие? Преданны ли вы исполнению своей незаменимой роли? Или карьера не оставляет вам времени для семьи? Не придаете ли вы первостепенное значение продвижению по службе, вместо того чтобы проявлять интерес к своей жене (своему мужу)?
О, я знаю, что на словах все мы согласны с тем, что самое главное — это семья. Это легко СКАЗАТЬ. Но ответьте себе на такой вопрос: если бы пришлось сделать выбор между требованиями, которые предъявляет работа, и потребностями семьи, то всегда ли вы предпочли бы последние? Вы когда-нибудь отменяли деловое свидание по той причине, что обещали провести время с семьей?
Вероятно, не очень часто. Поверьте, я знаю. Мы, священники, нередко бываем самыми злостными обидчиками — мы так заняты стараниями спасти мир, что не замечаем тех, кто нам ближе всех.
Господь Бог, однако, больше всего дорожит тем, что мы часто оставляем без внимания. Он великолепно показывает это в маленькой книге под названием «Руфь». В самом начале этой ветхозаветной истории мы встречаемся с тремя вдовами, которым предстоит далекий и трудный путь из Моава в Иудею. Это Ноеминь и две ее снохи — Руфь и Орфа. В земле Моава свирепствовал голод, и Ноеминь решила вернуться в Иудею, где пищи было в изобилии.
Но идя по пыльной дороге, Ноеминь начинает размышлять. Руфь и Орфа, обе моавитянки, никогда не смогут выйти замуж в Иудее. Как чужеземки они там никогда не будут полностью приняты. Лучше им вернуться и оставаться в земле Моава. По крайней мере, среди своего народа они имеют возможность вырастить детей.
Поэтому Ноеминь останавливается и говорит им: «Пойдите, возвратитесь каждая в дом матери своей. Да сотворит Господь с вами милость!»
Но Руфь и Орфа отвечают: «Нет, мы с тобою возвратимся к народу твоему». Как бы там ни было, но кроме них у этой старой женщины никого не осталось. Как она выживет одна? Тем не менее Ноеминь настаивает: «Возвратитесь, дочери мои; зачем вам идти со мною? Разве еще есть у меня сыновья в моем чреве, которые были бы вам мужьями?» (Руфь 1:8—11).
Наконец, Орфа обнимает свою свекровь и с плачем прощается. А Руфь просто не может ее оставить. Ее преданность слишком велика. Эта молодая женщина дает незабываемое обещание: «Куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты жить будешь, там и я буду жить; народ твой будет моим народом, и твой Бог моим Богом. И где ты умрешь, там и я умру» (Руфь 1:16, 17).
