говорим: Фома неверный. А надо бы сказать: Фома не маловерный. Потому что Фома здесь показывает нам не отсутствие веры, а нежелание свое верить чужому слову, нежелание свое поверить по рассказу, поверить не по собственному опыту. Здесь как раз Фома открывает нам, что такое вера. Вера – это прежде всего наш личный опыт, верить чужому слову нельзя. Потому что вера – это доверие, а доверять мы можем Христу только в том случае, если мы знаем Его лично, если наша с Ним личная встреча состоялась. Фома отказывается верить, потому что его личная встреча с Воскресшим еще не состоялась. Проходит неделя, и вновь является Иисус ученикам и Фоме, который теперь уже был среди них. Является и говорит: «Подай сюда твой палец и посмотри Мои руки. Давай сюда руку твою и вложи в ребра Мои». И Фома, видя эти язвы на Теле Христа, восклицает: «Господь мой и Бог мой!» Итак, Фома открыл для себя Христа воскресшего, увидев Его язвы, увидев раны на Его Теле, открыл Его в личной встрече. И тем самым Фома показал нам дорогу, идя по которой, и мы с вами тоже непременно встретим Христа воскресшего, если только прикоснемся к Его ранам, встретим Его через прикосновение к Его язвам.
Наша вера иногда бывает слишком благополучной, слишком респектабельной. Мы боимся прикоснуться к страданиям другого. И вот именно поэтому нам так трудно поверить в то, что Христос воскрес. Нам легко принять православие с его красотой, с его богослужениями, с его песнопениями, с его историей, но нам очень трудно принять веру во Христа воскресшего, нам очень трудно воскликнуть вместе с апостолами: «Воистину воскресе!» – воскликнуть не устами, а сердцем. Потому что устами мы очень часто восклицаем: «Христос воскресе! Воистину воскресе!» – но это еще не значит, что сердце наше восклицает эти слова вместе с устами. Почему? Именно потому, что нам трудно прикоснуться к Его язвам.
А это возможно. В 25-й главе Евангелия от Матфея Господь говорит: «Всё, что вы сделали одному из малых сих, вы Мне сделали» (ср. 25: 40). Мы можем встретить Христа на улице, мы можем встретить Христа в больнице, в доме престарелых, иногда даже у себя дома – если только мы прикоснемся к страданию другого. А нам это очень страшно сделать, мы этого боимся. Мы пытаемся при мысли о страданиях другого зажмуриться и уши заткнуть. Смотрите, ведь у нас даже морги спрятаны. В больнице всегда самая большая проблема – найти, где находятся усопшие. Потому что важно, чтобы так это место было спрятано, чтобы никто и никогда не догадался, что здесь умирают. У нас о похоронах никогда не объявляется. Во всех странах мира в городских газетах две-три страницы бывают заняты сообщениями о том, что такой-то или такая-то скончался (скончалась) и что похороны состоятся тогда-то. У нас таких объявлений в газетах не бывает. Советские люди вроде как не умирают. Смерть табуирована была в нашем обществе. Во многом она остается табуированной и теперь. И страдание тоже табуировано. Как-то не принято говорить о страданиях, не принято видеть на улицах инвалидов. Вот только теперь появились инвалиды на улицах.
Лувр – это дворец средневековых французских королей. Французы очень бережно относятся к его архитектуре, к его внутреннему состоянию, но в Лувре по всему музею сделаны лифты для того, чтобы больные люди на колясках могли подняться на любой этаж музея и посмотреть любую из его коллекций. Когда я первый раз оказался во Франции [9], меня больше всего поразило то, как много на улицах Парижа инвалидов. А одну даму из Финляндии, которую я видел по телевидению, так же поразило, когда она впервые попала в Советский Союз (это было лет десять тому назад), что на наших улицах инвалидов вообще не видно. Потому что мы с вами пытаемся спрятать человеческое страдание как можно глубже, чтобы невзначай к нему не прикоснуться, чтобы не расстроить наших близких, чтобы не расстроить наших детей, не расстроить самих себя.
И вот, наверное, именно из-за того, что мы боимся прикоснуться к страданиям другого, нам так трудно поверить в Христа воскресшего: мы боимся прикоснуться к Его язвам. А через это прикосновение, действительно болезненное, Господь входит в нашу жизнь. Жизнь перестает быть театром, становится подлинной, открывается во всей своей трагичности и одновременно красоте. Да, конечно, прикасаясь к страданию, мы прикасаемся к вечности, и это прикосновение страшно болезненно, здесь всё без наркоза. Но в этом безнаркозном прикосновении к реальности открывается не только боль этой реальности, но и Бог, в ней присутствующий, но и Христос, из мертвых воскресший и нас совоскресающий вместе с Собой. Очень важно это понять, очень важно это почувствовать сердцем.
Канон, сложное песнопение из восьми песней, тоже повествует нам о Воскресении. Восемь гласов – восемь разных канонов. Читается на клиросе канон, поются его ирмосы, и читаются остальные строфы – тропари. А священник в это время помазывает елеем подходящих к Евангелию прихожан и лобызающих Святое Евангелие. Утреня продолжается, продолжается пасхальная служба. Так вот, давайте помнить всегда, когда мы приходим на службу в субботу вечером, что это Пасха, это наша встреча с Христом воскресшим. Повторяю, это непросто – почувствовать себя вместе с апостолами и вместе с Фомой в той горнице, где собирались они по вечерам «две-рем затворенным», заперев двери. Но если мы не сумеем прорваться сквозь внешнюю роскошь, сквозь внешнюю торжественность этого богослужения к его сути, то мы никогда не станем христианами. Мы так и останемся язычниками, которые в форме христианства, в форме православия исповедуют какую-то свою языческую веру. А если мы с вами сумеем преодолеть это искушение красотой и торжественностью и сумеем, вслушиваясь в каждое слово богослужения, понять его, тогда оно нам даст невероятно много, тогда мы действительно будем слышать сквозь эти песнопения голос Самого Христа-Спасителя. Мы действительно станем тогда не просто участниками богослужения, но свидетелями Его Воскресения.
Поэтому давайте постараемся преодолеть искушение торжественностью. А для этого прошу вас, возьмите молитвослов, вчитайтесь в каждое слово тех песнопений, о которых мы говорили сегодня, постарайтесь выучить их на память. И мне бы хотелось, чтобы вы взяли не просто молитвослов, а репринт дореволюционного издания, где все песнопения даются в двух вариантах: по-славянски и в русском переводе. Поэтому постарайтесь найти этот старый молитвослов. Он несколько лет назад был переиздан, еще не так давно его можно было найти в книжных лавках. Постарайтесь его найти и по нему
