class="p1">– И нет спасения? – вздохнул я.
– Спасется тот, кто заземлен, – коротко ответил Ангел и после паузы добавил: – Как Ной в Потоп или как Лот в Содоме.
– Но как возможно отказаться от себя?
Ангел перепрыгнул мне на грудь: – Нарушая Заповеди.
– Заповеди? – переспросил я, недоумевая.
– Заповеди – это маяки самоопределения, самоидентификации души по отношению к Божественному началу.
Ангел запустил медленное вращение над моим солнечным сплетением: – Божественная Суть Человека имеет форму тетраэдра, каждой грани соответствует своя Заповедь.
– Но граней в тетраэдре двенадцать, а заповедей десять, – возразил я, припоминая одновременно и Библию, и геометрию.
– Тот, кого люди зовут Моисеем, сокрыл два завета, не по своенравию, но по воле Всевышнего, – ответил Ангел, остановив свое вращение. – Каждая Заповедь (грань) ограничивается (охраняется) шестью добродетелями (ребрами тетраэдра).
Ангел посветил мне в глаза и, верно определив, что мне не понятно, уточнил: – Ну, например, первая грань – Почитай Бога. Что может «растворить» ее? Антипод – Безразличие к Богу, которое имеет шесть антиребер: беснование, нервозность, тревога, суетливость, озабоченность и лукавство. Душа же, идущая за Светом Божьим, противопоставляет беснованию просветленность, нервозности – спокойствие, тревоге – доверие, суетливости – выдержку, озабоченности – терпимость, а лукавству – правду. Если будет желание, – «светлячок» задорно подмигнул мне, – таким же манером распишешь все грани и найдешь соседние (общие) добродетели/пороки для разных Заповедей, а сделав эту работу верно (истинно), получишь ребра, ограничивающие «пустые» для тебя две Заповеди.
Картина начинала проясняться, мысленно я проворачивал в руке тетраэдр Божественной Сути, любуясь блеском его граней, каждая из которых была заповедана нам для охранения… А чего? Того, что внутри?
Я очнулся:
– Ангел, а что внутри тетраэдра?
«Светлячок» взорвался снопами искр, словно праздничный фейерверк: – Наконец-то. Внутри находится Бог. Он видит все добродетели и пороки, всю суть человека, в отличие от души, находящейся снаружи. Ей сложно обозреть разом (единым взором) все свои грани.
– Почему так? – удивился (и, надо добавить, огорчился) я.
– Будь она рядом с Богом, в чем смысл?
– Для кого?
– Для обоих.
– Значит, Апокалипсис наступает, когда все грани «размыты» у большинства душ и Земля не видит их? – мне показалось, что очевидная истина сама сорвалась с губ.
– Когда произойдет «подмена» Заповедей на антиграни и по нити к ядру Земли поползет энергия антиматерии. Мать Земля (Суть сферы) вынуждена будет стряхнуть с себя, как стряхивает человек песчинки после бури со своего тела, все ненужное, лишнее, вредное, дабы не быть разрушенной самой.
– А при чем здесь мой Армагеддон?
Ангел прекратил усеивать искрами мою грудь, а заодно и «облако»:
– Когда из десяти известных человеку граней подменены девять и чистой остается всего одна, приходит время последней битвы, с самим собой.
– Но я не убивал, не воровал, не лжесвидетельствовал, да и с кумиром не могу вспомнить ничего серьезного, моих чистых граней больше одной, – я так возмутился, что даже привстал на своем нежнейшем ложе.
– Речь не идет об одном воплощении, – подсказал Ангел совершенно беспристрастно.
Я, конечно же, догадывался, что все происходящее в моей жизни не есть акт прямого управления Господом Богом моей несчастной души, чье благостное расположение можно выпросить долгой молитвой или искренним покаянием, а беды, сыплющиеся мне на голову, – просто результат Его отвлечения от моей персоны в сторону кого-то другого, кто, по всей видимости, более громко и истово читает свою просьбу, извините, молитву, а исключительно расплата, если речь о неудачной стороне бытия, и пожинание плодов в случае принятия подарков судьбы. Но возникший сейчас со мной Армагеддон стал полной неожиданностью. Знаете ли, у любого полезли бы глаза на лоб, когда после долгого подъема на незнакомый холм с целью обозрения местных красот и достопримечательностей, вы, сложив парусиновый зонтик от солнца, вдруг наблюдаете в долине выстроенное по всем правилам военного искусства войско, готовое к атаке на… вас. И, кстати, во главе неприятеля, на белом арабском скакуне, в золотом шлеме на челе, их предводитель, с двуручным мечом и вашей физиономией. Вот такой Армагеддон: то ли отмахиваться парусиновым зонтиком, то ли прикрываться им.
– Что будем делать? – спросил я с надеждой.
Огонек на груди одной фразой эту надежду уничтожил:
– Ты ведущий, я – ведомый.
– Вот тебе раз! – попытался возмутиться я.
– Но ведь это твой Армагеддон, – парировал Ангел, – тебе вырабатывать стратегию сражения, а мне – отклонять копья и стрелы, летящие в тебя.
С чего же начать? Карта местности отсутствует, а враг спрятал свои легионы за дымовой завесой. Я встал во весь рост на своем «облаке», копируя позу Наполеона, и обозрел окрест: кругом все было белое, этакий антарктический пейзаж, только не холодно.
– Определи сначала оставшуюся грань, от нее и двинешься, – снова дал подсказку Ангел.
– Куда? – чертыхнулся я в сердцах.
– К себе, – передразнил меня заумный Хранитель, – ты же там.
Я перестал пялиться в белизну пространства и сел на «облако», надо было собраться с мыслями.
– Я умер?
– В том виде, как сейчас, почти.
– Я живой?
– В том виде, как надо бы, нет.
– Здорово прояснил, – усмехнулся я, понимая, что запутываюсь окончательно.
Светящийся комочек весело скакал по костяшкам пальцев, исполняя то ли детскую считалку, то ли танец какого-то дикаря.
– Сколько у меня времени? – спросил я неожиданно сам себя.
Ангел перестал прыгать:
– Для себя Здесь – вечность, для себя Там – два воплощения. Кстати, в следующем ты – хорошенькая.
Огонек быстро замигал, и я догадался, что мой Хранитель хохочет.
– Ну, что выберешь?
– Ладно – согласился я сам с собой – если хорошенькая, давай назад…
Утром я проснулся в своей кровати, рассохшиеся, скрипящие ставни старого дома были распахнуты настежь, и внизу, под окнами слышались возбужденные голоса. Со странным чувством потерянного во сне чего-то особенного, я высунулся наружу. Роскошный дуб, знакомый и любимый с детства, развалился на две уродливые части, словно неведомый великан разломал его просто так, ради забавы, и ушел, довольный своей выходкой.
Садовник, задрав голову, увидел меня и прокричал:
– Сэр, ночью была гроза, молния разрезала старину Джорджа (так мы называли дерево), как пирожное.
Он с восторгом указал на обломки исполина и, помявшись, добавил:
– Вам повезло, сэр, что Джордж не выбрал дом.
Согнув руку в локте, садовник изобразил, как дуб мог рухнуть на мою спальню.
Я усмехнулся и ответил:
– Это не Джордж, это выбор молнии.
После чего взглянул на руку, и мне показалось, что костяшка указательного пальца слегка осветилась.
– Спасибо, – кивнул я «светлячку» и отправился на… свой Армагеддон.
P. S. Иногда безумство автора полностью излечивается талантом и наличием воображения у Читателя, на что я искренне надеялся,
