нашего ради спасения сшедшего с небес…
ВРЕМЯ ОТЧЕТА
Ибо наступает время и настало уже, когда Слово будет требовать отчета о нашем уповании не на словах только, но по исполнению всего сказанного Иисусом. Ибо все наши волшебные и душистые слова конкретного зла не задевают, когда, охраняя горнюю природу и запредельность, они и пальцем не готовы пошевелить, чтобы сойти в низину и стать делом, трудом, риском, усилием. И коль скоро мы при крещении молимся о благословении и покрове над детьми, то не добавить ли нам еще молитовку о том, чтобы Господь вразумил нас, как благословение это провести в жизнь, не оставить лишь кимвалом бряцающим?
КОРЕНЬ ГРЕХА
…Но затем Он говорит нечто еще более удивительное: Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную (Ин. 12:25). Корень греха скрывается здесь: во влюбленности в душу свою. В ее «увеличении», разрастании, накоплении, проекции на все, что вокруг нее. В заключении в ней вселенной. В том, что Отцы называют «гордыней», хотя гордыня, которая осознаётся нами, лишь вершина айсберга подводной psyche.
Человек растет, взрослея и обретая себя, возводя стены вокруг себя, наполняя и заполняя всё собой. Жизнь «в поте лица», труд, рост, власть, успехи, достижение цели, обида, когда ничего не достигается, далее со всеми остановками на станциях восьми смертных, «бессмертных» грехов. Все это входит в нас и становится нами, делается той «душой», которую надо возненавидеть.
ДУША ИЛИ ЖИЗНЬ
В западных переводах (как и у В. Н. Кузнецовой) душа-psyche передается как жизнь, ибо забывший об аскетике разум не может, не хочет уразуметь, что значит возненавидеть душу. Но в этом суть: отрешиться от спонтанной разросшейся в нас змиевой «лжебожественности». Не только отречься, но в пределе распять ее внутри себя, дабы благодатью Божией вернуться к той Словообразной тварности, которая когда-то вошла в нас под видом законов естества. К тому, что ушло, растаяло в нас. Какой-то мутный приток влился в ручей, бывший когда-то прозрачным, берущий начало от любви Божией и текущий в Царство Его. И река жизни круто меняет направление.
…благословенна рана, одарившая нас познанием Бога в совести!
ТОТ, КТО БОЛЬШЕ СЕРДЦА
Вуподобляется ей. Если вера говорит с нами через безотчетное доверие и надеющееся зрение, то совесть дает знать о себе через суд. Мы сами избираем его для себя. Совесть не хочет снисходительности, не ждет, чтобы придирчивый Законодатель вдруг подобрел и похлопал бы нас по плечу: «Да выбрось ты из головы свою щепетильность, что уж такого страшного ты натворил?», – потому что только принимая осуждение, совесть может выздороветь. Через «мучение» вины перед кем-то из наших ближних она ищет путь к своей вести, как заболевшее животное ищет какие-то горькие травы с целебными свойствами. На таком самоосуждении был целиком сосредоточен Толстой в последнюю треть своей жизни, отстранив при этом исцеляющую правду о Боге, Который больше сердца нашего и знает всё (1 Ин. 3:20). Ибо покаяние может исцелить лишь тогда, когда в нем открывается нечто «большее сердца» и тем более превосходящее моральный закон, когда совести заключена та же весть, которая открывается вере, но не удваивает ее и не через опыт покаяния мы соприкасаемся с Тем, Кто судит нас, оставаясь нашим Подсудимым.
НАГОЙ ПЕРЕД ГОСПОДОМ
Св. Иоанн Златоуст уподобляет совесть чувству стыда, которое испытывал нагой человек перед Господом в раю. Но не заложена ли в этом чувстве некая связь, соединяющая их? Разве Царство Божие уготовано лишь для прилично одетых, твердой походкой прошедших по земле людей, которые никогда не стыдились Бога, не вступали в борьбу с Ним, не слышали голоса осуждения?
СОЗРЕВАНИЕ РАДОСТНОЙ ВЕСТИ
Может быть, именно в совести происходит созревание Благой Вести, вести о Царстве Божием, которое, прежде, чем утвердить себя, должно предварить себя очищением и покаянием. И на это дело – «дело закона»! – едва ли хватит всей человеческой истории в день Суда, который уже сейчас «предвосхищается» в нас. Тогда закон раскроется во всем, что нами сделано и прожито, и «Божий лик изобразится» в нем. Потому что Бог явится из всякого добра на земле, явится из всякой правды, исполненной верными и неверными Его сынами, явится из мученичества за веру, из «обвинений» совести и даже «стенаний» твари и ее красоты, и тогда уже не будут учить друг друга, брат брата, и говорить: «Познайте Господа», ибо все сами будут знать Меня, от малого до большого… (Иер. 31:34).
ОЖОГ ОТ ГРЕХА
Некогда в дальней стране Бог открыл глаза и посмотрел на мир Божий глазами Ребенка. И вслед за Ним все Его создания начали открывать глаза и обретать зрение, возвращаясь к первоначальному изумлению. Смотрим на Восток и видим тварь, едва вышедшую из рук Господних. Смотрим на Запад и видим лицо Человека на земле, в истории, среди других людей. Смотрим прямо перед собой и видим Крест. Не говорю только о мученичестве, приходящем извне, от рук или слов других, но прежде всего о муке души, которая ощущает себя песчинкой в пламени. Крестом обретая новое зрение – ибо слепые прозревают – душа видит себя в неприступности Божьей, но и… всегда в аду. Из ада всеми путями она хочет выбраться, от него исцелиться – не в этом ли смысл человеческого пути, как всеобщего, так и личного, каждого из нас? Возможно, мы даже не вышли из начальной его стадии, самой трудной и горькой. Писание говорит: Возлюбленные! Мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что́ будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему… (1 Ин. 3:2). Здесь расположен прииск трудной добычи золотого песка – святоотеческого учения об обожении, а за ним – внешне неожиданно, внутренне органично – врывается опыт резкого контраста, предельной своей небожественности, безмерного стыда. Тот, кто открыт обожению, ощущает ожог от любого греха, причиняющий острую боль. Боль делает его безумным Христа ради.
РАНА
В подражание Августину: «благословенна рана, одарившая нас познанием Бога в совести!» Она подобна соли, спасающей нашу плоть от гниения, или той горькой воде, которая способна утолить жажду лучше любой другой.
ЧЕЛОВЕК – ХРАМ…
Но именно человек есть как будто особо избранное место встречи, поскольку Бог избрал его и сделал Своим «храмом». Но этот «храм» – по замыслу Божию – не заброшен во вселенную как инородное тело, но представляет собой цветение и «сгущение» всего тварного космоса. Он по замыслу Творца есть «место прописки» Бога на земле,