Ричард вернулся домой в большом волнении. Все его сомнения сосредоточились теперь в одном вопросе: а существует ли Бог? И Ричард не увидел никаких доказательств существования Бога.
Тут Ричард ненадолго прервался. На западе солнце закатилось за большое здание, тени и яркие полоски света в комнате смягчились, надвигались сумерки. Прикрыв глаза, Ричард покусывал нижнюю губу. По том он с силой надавил пальцами себе на веки. Похоже, он пытался мысленно воспроизвести события той ночи, как можно точнее передать их.
— Что же было дальше? — спросил я несколько минут спустя. — Что произошло в ночь, когда вы утратили веру?
Ричард кивнул и продолжил свой рассказ, но уже не так возбужденно.
— В ту ночь я допоздна не мог заснуть. Все соседи давно улеглись. Я живу на тихой улочке в пригороде, так что казалось, будто я остался один во всем мире. Я чувствовал — надвигается нечто серьезное. Мне было плохо. Бог уже столько раз подводил меня! Я ненавидел Его и в то же время боялся: я же все–таки изучал богословие. Что если Бог все–таки существует, просто я чего–то не понимаю? Как проверить? Я стал перебирать весь свой опыт веры с самого начала.
Я вспомнил первую вспышку веры в университете. Тогда я был молод и доверчив. Быть может, я просто услышал пару избитых фраз и тоже захотел вкусить «жизнь с избытком»? Быть может, я подражал другим людям, подпитывался их опытом? Быть может, я обманул самого себя, поверив в Бога?
И все же — как отбросить все, во что я верил? Я решил дать Богу последний шанс.
В ту ночь я молился так искренне и так усердно, как только мог. Я молился на коленях, я простирался ниц на полу.
— Боже! Вспомни обо мне! — взывал я. — Я же не пытаюсь учить Тебя, как следует править миром! Об одном прошу: дай мне знак, что Ты существуешь.
Четыре года я мечтал о «личных отношениях с Богом» — все только и говорят об этом, — а Бог поступил со мной хуже, чем враг. И вот все сошлось в одном последнем вопросе: как говорить о личных отношениях с Богом, если ты не уверен, что Он существует? Я никак не мог убедить себя в том, что Бог есть.
Я молился по крайней мере четыре часа. Порой мое собственное поведение казалось мне глупым, но потом вновь наступала полная искренность. Мне казалось, будто я иду по узкому карнизу в полной темноте и не знаю, смогу ли оказаться на земле целым и невредимым — пусть Бог решает.
Наконец, около четырех часов утра я пришел в себя. Ничего не произошло. Бог не откликнулся. Так зачем себя мучить? Не лучше ли забыть о Боге и жить своей жизнью, как все нормальные люди?
Внезапно на меня нахлынуло ощущение свободы, несказанное облегчение, словно я только что сдал экзамен или получил водительские права. Борьба завершена. Моя жизнь принадлежит только мне.
То, что я сделал после этого, может показаться нелепым: я взял Библию и еще пару христианских книг и спустился во двор. Я тихонько прикрыл за собой дверь, чтобы никого не разбудить. Во дворе у нас стоит кирпичный очаг, туда я свалил все книги, полил их жидкостью для розжига и чиркнул спичкой. Ночь была безлунная, пламя поднялось высоко. Страницы Библии и богословских книг свернулись в трубочки, почернели, рассыпались золой и поднялись вместе с дымом к небу. С ними рассеялись и остатки веры.
Я еще раз сходил наверх и принес еще одну охапку книг. За час я сделал восемь ходок к книжному шкафу: комментарии, семинарские учебники, моя собственная рукопись — все обратилось в дым. Я бы сжег все свои книги, но мне помешал сердитый пожарник в оранжевом плаще. Он подбежал ко мне и принялся орать: «Что это вы тут делаете?!» Кто–то, видимо, увидел огонь и дал сигнал тревоги. Я не знал, как объяснить пожарнику происходящее, и забормотал, что просто сжигаю мусор.
Пожарник залил мой огонь какими–то химикатами, забросал его землей и позволил мне уйти. Я поднялся по лестнице и рухнул на кровать. От меня пахло дымом. Уже светало, а я обрел покой, словно огромная тяжесть свалилась с души. Я больше не лукавил. Я мог честно говорить с самим собой. Ничто больше не вынуждало меня поддерживать в себе веру в то, в чем я не был убежден. Я как бы заново пережил обращение, но обращение не к Богу, а от Бога.
Как хорошо, что я не стал профессиональным душепопечителем. Я всегда теряюсь, когда человек обнажает передо мной душу, как это сделал Ричард. В тот вечер я почти ничего не говорил. Наверное, так даже было правильнее. Если б я и нашел какие–то неправильности в том испытании, которому Ричард подверг Бога, пользы нам обоим от этого бы не было.
Ричарда больше всего угнетало то, что его книга об Иове должна была выйти в свет уже через несколько недель. Он известил издателя о том, как изменились его богословские взгляды, но печатные станки было не остановить. Я сказал, что по–прежнему готов поддержать его книгу, ведь меня интересует в первую очередь ее содержание, а не личная позиция автора.
— К тому же я и сам пересмотрел многие из своих взглядов и не совсем согласен с тем, о чем писал десять лет тому назад, — сказал я ему.
Длинный монолог изнурил Ричарда. Но к концу нашей встречи он казался спокойнее.
— Может быть, вся беда в том, что я взялся именно за Иова, — предположил он. — Я так любил его: Иов не боялся быть честным с Богом и добился ответа. В этом вся разница между нами: Бог пришел на помощь Иову после пережитых им страданий, а мне Он так и не ответил.
Сгущались сумерки, на улице уже зажглись фонари. Ричард тряхнул мою руку и быстро сбежал вниз по лестнице. Мне было грустно. Молодой, загорелый, здоровый парень. Многие сочли бы, что у него нет ни малейших причин предаваться отчаянию, но я слушал его, видел как сжимаются и разжимаются его пальцы, как напряжено лицо, и понял наконец, в чем причина его гнева.
Ричард испытывал сильнейшую боль, какую только может причинить человеку предательство. Это была боль влюбленного, обнаружившего внезапно, что он брошен. Вся его жизнь сосредоточилась на Боге, а Бог оставил его.
3. Вопросы, которые не принято задавать вслух
Важнейшие вопросы, которые на протяжении всей нашей жизни как бы плавают в смутном тумане, способны в одночасье принять четкие формы. Визит Ричарда послужил для меня такого рода катализатором. Его беды — развал семьи, проблемы со здоровьем, неудавшийся роман, ускользнувшая работа — едва ли можно отнести к подлинным несчастьям, но в ту ночь у полыхавшего костра он облек в драматическую форму сомнения, которые преследуют каждого из нас. Думает ли о Нас Бог? А если да, то почему Он не спустится на землю и Не приведет в порядок все, что вышло из–под контроля? Почему хотя бы отчасти не поправит наши дела?
Ричард, охваченный болью и гневом, не систематизировал свои сомнения, он чувствовал себя преданным и не облекал свои ощущения в богословский вопрос. Однако обдумывая наш разговор, я все время возвращался мыслью к тем трем насущным вопросам о Боге, которые проступали сквозь его смятение чувств. Чем дольше я размышлял над проблемой, тем яснее понимал: эти вопросы таятся в душе каждого из нас. Большинство людей не осмеливается задать их вслух, считая их как минимум невежливыми, а как максимум кощунственными.
Справедлив ли Бог? Ричард хотел следовать Богу, но его жизнь разваливалась на части. Как осмыслить свои несчастья в свете библейских посулов счастья и благополучия? А сколько людей преспокойно отрицают существование Бога — и процветают? Эта жалоба знакома нам еще из Книги Иова и Псалтиря, но для многих она по–прежнему остается препятствием на пути к вере.
Почему Бог молчит? Трижды в наиболее критические моменты учебы, выбора карьеры, романа Ричард просил Бога дать ему четкие указания. Каждый раз ему казалось, что он угадал волю Бога, но всякий раз выбор приводил его к поражению. «Разве отец поступает так с детьми? — повторял Ричард. — Неужели Ему нравится смотреть, как я разбиваю себе нос? Меня учили, что Бог любит меня, что следуя Его замыслу, я обрету счастье. Так что же Он не откроет мне Свой замысел?»
