задул его. Дальше укреплять можно тем, чтобы заботливо обхаживать, окапывать и поливать зерно или росток, как это делает садовник… Борьба же против неправды начинается с того, чтобы себя спросить: сколько я могу сделать, чтобы воспротивиться ей? Я помню свою первую исповедь у отца Афанасия. Я пришел к нему, к монаху-подвижнику, и думал: вот, я поисповедуюсь, и он мне точно скажет, что надо сделать, чтобы стать святым, – это путь самый прямой и быстрый… Когда я кончил исповедь, он мне сказал: вот что надо было бы сделать; а теперь постой, подумай, а потом скажи: сколько из этого ты готов сделать и способен сделать? И я был разочарован. А потом я обнаружил, что он был прав, потому что со всей задачей я бы не справился, но тут я мог начать, как мышь, натачивать зубы на краях, чтобы убрать меньшие элементы, которые мне были под силу, пока я не наберусь больше сил и не смогу взяться за большее.
И так, обнаруживая свое подлинное – или относительно более подлинное – «я», и вслед за этим – уродующие его элементы, мешающие нам быть тем, что мы есть по существу, мы можем постепенно получить видение и понимание того, что мы есть на данный момент, и из него потом двигаться в следующий момент.
Одна из вещей, которых мы должны избегать, это стремиться обнаружить больше, чем сейчас действительно стоит на нашем пути. Есть очень замечательный отрывок в сочинениях Иоанна Кронштадского, где он говорит, что Бог дает нам видеть неправду в нас, лишь когда Он обнаружит, что в нас есть достаточно веры и достаточно надежды, чтобы быть способными на такое лицезрение; прежде мы сломились бы под его тяжестью. Поэтому, если сегодня мы видим себя более уродливыми, чем видели вчера, мы можем быть уверены, что это новое задание, которое Бог поручает мне, потому что теперь. Он мне может доверять больше, чем прежде; до этого я еще был слишком хрупок и неспособен видеть, теперь же Он говорит: ты достаточно силен, чтобы выдержать это, – справляйся!
Все это раскрывает нам постепенно очень многогранную картину о нас самих и позволяет бороться на двух уровнях: с одной стороны, чтобы нам становиться все больше и больше купиной неопалимой, и с другой стороны – искоренять все, что стоит на пути к нашей цельности, исцеленности.
Разумеется, что это можно делать только в просвещающем свете Божием: Один только Бог может нам открыть наше родство с Ним, открыть нам, что мы – Его образ, что мы подобны Ему в том или другом; Один только Бог может пролить луч Своего света, в котором мы увидим темноту или зло в самих себе. И когда мы все это обнаружили, мы можем начать думать о том, чтобы овладеть своей душой, бороться властно и побеждать. Конечно, мы не всегда будем победителями, но мы будем на Божией стороне и вместе с Ним. И тогда, если мы поняли всю красоту, какая в нас есть, и все, что в нас есть уродливого, мы можем взять это все и целиком, охапкой отдать Богу. Принести Богу то, что прекрасно, что правдиво, что цельно, не составляет проблемы; но как быть с тем, что и не красиво, и не праведно, и не цельно? Те из вас, кто читал «Дневник сельского священника» Жоржа Бернаноса, помнят, может быть, разговор этого молодого священника с пожилой графиней, полной горечи, полной гордости, полной надменности и разочарования. Он говорит ей, что есть только один выход: отдаться Богу. Она возражает: но мне нечего дать, все что у меня есть – гордость, горечь, озлобление!.. И тогда он говорит ей: отдайте это Богу, если нечего отдать другого; бросьте Ему в руки все это, и пусть Он поступит с этим по-своему [56].
Мы ничего не можем достичь собственным произволением, собственной силой. Христос ясно говорит: без Меня вы не можете ничего (ср. Ин 15:5). Нам нужна не та сила, которая требуется, чтобы справляться с материальными обстоятельствами жизни, потому что эта область борьбы – вне такого рода сил. Апостол Павел, который знал о предстоящем ему служении, молил Бога о силе, и Господь ему ответил: Моей благодати тебе довольно, Моя сила проявляется в немощи (ср. 2 Кор 12:9). Какая же это немощь? Не расслабленность, не лень, не беспечность – нет! Но податливость ребенка, доверчиво себя отдающего в руки матери; хрупкость того, что прозрачно; гибкость того, что может принять силу извне: как парус наполняется силой ветра и несет тяжелый корабль через моря, а парус – самая хрупкая снасть корабля. Перчатка хирурга – самое хрупкое, что только можно себе представить, а она может творить чудеса, если ею действует умная, опытная рука. Вот в такой «слабости» Бог может совершить Свою силу. Если мы дадим Ему так действовать, то многое действительно может стать реальностью. Тот же Павел, после этих слов Христовых, прибавляет: поэтому ни о чем не буду ликовать, кроме как о слабости моей, так, чтобы все было силой Божией… И в другом месте он говорит еще: все мне возможно в укрепляющей меня силе Христовой (Флп 4:13).
Вот что мне хотелось передать вам. Действительно, нет разделения между физическим, душевным и духовным, хотя каждое из этих начал имеет свою функцию и свое место; но они взаимосвязаны, взаимопереплетаются. Но у нас есть власть над их сердцевиной: той областью в теле, в чувствах, в эмоциях, в движениях воли, которую сознательным усилием мы можем обнаружить, осознать. И если мы раскроем сознательно это «сердце» действию силы Божией, тогда благодать и сила Божии смогут хлынуть в нас, изменить нас и, поистине, преобразить нас.
Созерцание и деятельность [57]
Есть две темы сейчас на Западе, которые в духовной жизни представляются трудными и вызывают напряжение. Это, с одной стороны, вопрос о том, как жить и действовать христианину, и с другой стороны – есть ли еще какое-нибудь место для созерцательной жизни; каким образом можно жить в гуще жизни и выполнить свое призвание к созерцанию; как можно быть созерцателем и вместе с этим не уйти куда-то внутрь себя или в какую-то вещественную, пространственную пустыню.
И вот мне кажется, что Евангелие нам дает творческое и замечательное разрешение этого противоположения, только при условии, что мы не будем изначально определять деятельность и созерцание в несовместимых терминах. Если мы начнем с
