небеса и горы под небесами. Ты, Который посылаешь с этих гор ручьи, которые превращаются в потоки для того, чтобы на их берегах вырастали травы и деревья. Травами питаются олени, а в ветвях деревьев поселяются птицы, поселяются и поют. Выше всех – гнездо аиста. Ручьи стекают с гор, превращаются в потоки. Животные прибегают утолять жажду из этих потоков. Дикие ослы, а рядом скалы, среди этих скал роют для себя норы кролики. Спускается ночь, темнеет. Солнце уходит на запад. Выходят на охоту дикие звери и бродят по этим горам до рассвета. Но вот солнце вновь появляется на небе, и они устраиваются спать в своих логовах. Но зато в этот момент на дело свое и на делание свое до вечера выходит человек. Господь растит травы для скотов и растит хлеб для человека, хлеб, который укрепляет наше сердце. Как же великолепны Твои дела, о Господи! Ты всё сотворил премудростью. Но мало того, что Ты сотворил эту землю с горами и потоками, травами и деревьями, с оленями, которые бегают по горам, и ослами, которые пьют воду из этих рек, с птицами, которые скрываются в ветвях деревьев, и кроликами, которые живут в норах среди камней, – Ты сотворил и море. Море, полное животных: малых и великих. Море, в котором плещутся дельфины, изгибая свои, как будто змеиные, спины, выпрыгивая из воды и играя в ней. Море, по которому плывут корабли. Все ждут, что Ты дашь им пищу, и Ты посылаешь им эту пищу. Ты отверзаешь Свою руку, и все насыщаются благами. Да будет слава Господу во веки! Да веселится Господь о делах Своих. А я буду петь Богу моему, пока я жив, буду веселиться о Господе, Которого благословляет моя душа…» [3]
Вот с этой картины – удивительно яркой, только нарисованной не красками, а словами, – начинается вечерня. Не случайно картина эта, столь нам дорогая, удивительная и яркая, так нарисована именно в Библии, а не где-нибудь в другой книге: не в гомеровской «Илиаде» или «Одиссее», не у индийских поэтов и не у средневековых европейских или российских книжников, а именно в Библии. Потому что народ Библии, народ Божий не знал живописи, не знал скульптуры, и всё то, что другие народы вкладывали в изобразительное искусство, вложил в искусство слова и сумел словами, которые переведены на сотни других языков, так потрясающе ярко и безупречно нарисовать нам картину земли, на которой мы живем, на которую мы иногда все-таки смотрим по вечерам для того, чтобы понять, что она прекрасна и что она дана нам. И в нашей воле эту красоту уничтожить или, наоборот, приумножить.
Вот с этих размышлений начинается вечерня. Мы благодарим Бога за этот мир и просим у Него помощи для того, чтобы этот мир сохранить, для того, чтобы этот мир не разрушить, для того, чтобы не превратить этот мир в выжженную пустыню, для того, чтобы не превратить этот мир в отвратительное болото, как превращено в болото Верхнее Поволжье, там, где некогда был монастырь преподобного Макария Калязинского. Одна только разрушающаяся колокольня торчит из воды некогда водохранилища, а теперь самого настоящего болота. Мы не хотели «ждать милостей от природы». Мы решили взять от нее эти милости сами. В результате мы леса и поля Верхнего Поволжья в болото превратили. Мы уничтожили всё, что только могли уничтожить, и, наверное, не потому, что XX век – это век технического прогресса, но потому, что мы забыли о Боге. Карл Маркс говорит где-то о том, что философы до сих пор пытались объяснить мир, а дело заключается в том, чтобы его переделать [4]. Вот мы и начали переделывать Божье творение без Бога, и переделывать начали только по одной причине: потому что мы забыли об ответственности, к которой Бог нас призывает, о той ответственности за мир, которая лежит в основе самого существования рода человеческого. Мы в ответе за этот мир. Я всегда думаю об этом, когда вслушиваюсь в слова 103-го псалма или когда читаю его сам вечерами по книжке или по памяти.
Прочитан псалом, начинается пение 140-го псалма «Господи, воззвах к Тебе, услыши мя!» после ектении, которую священник произносит перед Царскими вратами. И во время этого псалма совершается каждение. Как дым, который некогда поднимался от лица земли, только что сотворенной Богом, поднимается к небесам кадильный дым – как пар, восходящий от лица земли. Мы всё еще вспоминаем о первых страницах книги Бытия, мы всё еще вспоминаем о той первой странице истории человечества, когда юный еще человек глядел на этот мир. Вспоминаем и просим у Господа сил, и просим у Господа мудрости, и терпения, и смирения. И, наверное, именно с этими чувствами писал некогда либо священномученик Афиноген, которому иногда приписывается эта песнь, либо кто-то другой, неизвестный нам по имени святой или мученик, песнь «Свете тихий святыя славы безсмертнаго Отца Небеснаго».
Я только хочу вам напомнить, если вы об этом знаете, и рассказать, если вы не знаете об этом, что на самом деле этот свет не тихий, а радостный: ἱλαρуν – это значит «радостный». Радостный свет святой славы бессмертного Отца Небесного. Тот свет, который нам открывает Христос, – действительно радостный свет. И невозможно не радоваться, когда в эти предвечерние часы смотришь на землю, открывающуюся перед твоими глазами.
Я вспоминаю сейчас, как этим летом мне довелось побывать в городе Зарайске. По дороге на Рязань есть такой древний город, в котором особо почитается святитель Николай. Так и называют его местные и окрестные жители здесь: не Мирликийским, а Зарайским. Кремль стоит посредине города, и от кремля спускается вниз, к реке Осётр, улица. Выходишь на берег реки и видишь поля, за полями – леса, какую-то деревеньку, холмы. Поворачиваешь голову – мост через реку, а выше – город, кремль, собор и улицы, улицы, улицы с маленькими домами. И в каждом доме – своя жизнь, и около каждого дома – двор, а во дворе – куры, гуси, утки. Собаки лают. Коровы… Жизнь. И очень хорошо понимаешь, когда смотришь на эту жизнь, что это Божий мир, который создан для нас и нам отдан. Не так хорошо это понимаешь, когда идешь по каменным улицам Москвы. Не так хорошо это чувствуешь среди наших многоэтажных домов на раскаленных летом или на холодных, замерзших зимой улицах Москвы. В таком маленьком городе, как Зарайск, это чувствуется гораздо лучше, это поражает нас гораздо глубже. Поэтому, наверное,
