22.
Хроническая боль
Интересно, что станет с обществом, в котором будут искоренены некоторые формы страдания в соответствии с идеалами представителей среднего класса? Я имею в виду такое общество, в котором брак, воспринимаемый как нечто невыносимое, быстро и безболезненно заканчивается разводом; отношения между отцами и детьми не приводят к постоянному напряженному противостоянию; периоды печали и скорби становятся заметно короче; больные и люди с физическими недостатками незамедлительно выдворяются из дома, а умершие из памяти. Если поменять одного супруга на другого станет так же легко, как старый автомобиль на новый, то опыт неудачных отношений останется невостребованным. Если не будет страданий, то мы ничему не научимся, так как учиться будет нечему.
Дороти Соэль, «Страдание»
Очень редко, но все–таки случалось со мной и такое: я сталкивался с болью, не поддающейся объяснению. Создавалось впечатление, что такая боль бессмысленна. Но она поглощала все внимание человека, и он не мог думать ни о чем другом. Именно такая боль преследовала индианку Раджамму. К тому моменту, как она обратилась ко мне за помощью, я прожил в Индии чуть больше года. Во время врачебной практики в Лондоне, если ко мне обращался пациент с заболеванием не по моему профилю, я направлял его к другому специалисту. Но в Индии я не мог позволить себе такую роскошь.
Раджамма вошла в мой кабинет, еле передвигая ноги, с выражением страха на лице. Прежде чем сесть на стул, она обвела подозрительным взглядом мой кабинет, будто ожидая столкнуться в нем с врагом. Ее недругом становилось все, что могло вызвать испуг или стать причиной неожиданного пугающего шума. Это мог быть даже порыв ветра, дунувший ей в лицо. Передо мной сидела изможденная, худая женщина со впалыми щеками: она находилась в состоянии физического истощения. В глаза бросались круглые точечные следы ожогов на ее лице; я догадался, что это последствия лечения. Все ее лицо было каким–то неестественным и перекошенным и напоминало жесткую мездру кожи животных.
Такое заболевание называется невралгией тройничного нерва, или лицевой невралгией [74], причем у Раджаммы оно было в самой тяжелой форме. При этом заболевании человек периодически испытывает приступы спазматической боли, затрагивающей одну сторону лица. В мгновение ока лицо перекашивается. Или наоборот, мучительная боль возникает из–за того, что лицо приняло какое–то выражение. Это подергивание лицевых мышц называется «тик». Иногда он начинается без всяких видимых причин, а иногда его вызывает инфекция, например, гнилой зуб. Хотя Раджамма не помнила, чтобы у нее болели зубы, доктора на всякий случай удалили ей все зубы с поврежденной стороны лица.
Женщина медленно рассказывала мне все, что ей довелось пережить. Во время рассказа она старалась не закрывать до конца рот и очень осторожно шевелила губами, чтобы нечаянно не вызвать даже малейшего движения щек. Раджамма жила в небольшой земляной хижине вместе с мужем и четырьмя детьми. Она сказала, что ее дети больше не играют ни в доме, ни рядом с ним. Они ходят на цыпочках, никогда не смеются и не шутят из–за боязни спровоцировать неожиданный приступ маминой болезни. Куры (которые в индийских деревнях обычно беспрепятственно разгуливают по дому) помещены в специальный загон, чтобы не испугать хозяйку неожиданным хлопаньем крыльев или кудахтаньем. Раджамма страшилась даже есть, поэтому стала такой худой. Она боялась делать глотательные движения и жила на одной воде, не слишком горячей и не слишком холодной.
Несмотря на все меры предосторожности, бедняга оставалась в полной зависимости от мучительной боли. Приступы боли случались по нескольку раз в день, они полностью лишили женщину трудоспособности. Иногда от отчаяния она соглашалась на лечение деревенских «докторов»: они накаливали на огне металлическую трубку и прижигали ею болезненные места на лице женщины в надежде уменьшить боль. Ее душевное равновесие, естественно, тоже оставляло желать лучшего. Супруг поначалу мужественно переносил все это, пытаясь понять, откуда возникает такая беспричинная боль. Но бесконечное состояние напряженности, в котором постоянно находилась семья, начинало приближаться к критической отметке — взрыв был неминуем.
Я очень старался выяснить причину заболевания, но у меня ничего не получалось. Дважды я пытался умертвить саму область, которая являлась источником возникновения спазмов. Мне казалась, что она находится непосредственно перед костью правой щеки. В первый раз один лишь вид приближающейся к ее лицу иглы вызвал у Раджаммы один из самых тяжелых приступов. Вторую попытку я предпринял уже с применением анестезии, но успеха вновь не добился.
День и ночь я размышлял об этом случае. Наконец пришел к выводу: единственный надежный способ прекратить возникновение жуткой боли — сделать трепанацию черепа и перерезать нервы, расположенные в правой части лица. Это решение было для меня неприемлемым, так как я не только никогда не принимал участия в проведении нейрохирургической операции, но даже не видел, как это делается. Однако у меня не было другого выхода. К счастью, когда мы изучали анатомию, у нас была практика, на которой мне приходилось разрезать черепно–мозговые нервы. Я знал, в каком именно месте искать Гассеров нервный узел, расположенный на поверхности мозга сразу под черепом.
Я объяснил все это Раджамме и ее мужу, обратив особое внимание на то, что существует двойная опасность. Во–первых, может просто ничего не получиться, так как я не умею делать подобные операции. И, во–вторых, самое страшное: я могу случайно перерезать большее количество нервов, чем нужно. В этом случае глазное яблоко вместе со щекой потеряет чувствительность, что может привести к слепоте. В общем, я нарисовал подробную картину возможных последствий.
Однако ни одно из моих слов нисколько не поколебало решимость этих людей. Их страдания были настолько велики, что, если бы я им даже сообщил, что операция неизбежно приведет к потере глаза, они бы согласились на это, не раздумывая ни минуты.
В течение всей последующей недели я штудировал различные медицинские учебники и справочники, которые мне только удалось найти. Затем вместе с нашим анестезиологом доктором Гвендой Льюис мы распланировали стратегию проведения операции. Я хотел иметь возможность во время операции общаться с пациенткой, поэтому мы выбрали такое анестезирующее средство, которое обеспечило бы женщине возможность отвечать на мои вопросы. И вот наступил день операции.
Мы решили, что Раджамма должна находиться в сидячем положении — это сведет до минимума давление в венах головы. Ей была сделана анестезия, и через положенное время я начал рассекать ткани. Гассеров нервный узел находится в венозной полости, окруженной костью. Внутри этой полости образуется крестообразное пересечение вен и нервов, представляющее собой самый настоящий клубок спутанных ниток. При малейшем прикосновении к этой зоне скальпелем она полностью заливается кровью. Я отпилил кусочек кости, препятствующей проникновению в нужную зону, вошел в полость и стал продвигаться вглубь нее, проходя один слой за другим. Наконец моим глазам предстало основание полости. Сплетение нервной ткани сантиметра в два шириной и в полсантиметра глубиной лежало передо мной во всей своей красе, очень напоминая светящийся в ночи серп луны. Из него, будто притоки реки, веером расходились в разные стороны пять нервных волокон, направленных в сторону лица.
Одно из волокон являлось двигательным нервом, и любое, даже самое незначительное его повреждение привело бы к параличу челюсти пациентки. Изо всех сил я старался не задеть его. Но все остальные волокна выглядели абсолютно одинаково: они представляли собой пучок, в котором все было так переплетено и запутано, что я не мог разобраться, где какой нерв. Я проделал электростимуляцию одного из этих тончайших волокон и спросил Раджамму, что она почувствовала. Она ответила: «Вы дотронулись до моего глаза». В тот момент, когда я клал на место эту тонюсенькую нервную ниточку, мне на лоб стекло несколько капель пота.
