Я прихожу к выводу, что в целом любое учение — будь то психоанализ, психотерапия или дзэн — не так уж эффективно, если оно не помогает человеку почувствовать, пережить и утвердиться в собственной силе, в своей истинной сущности, в своей природе будды, во внутренней свободе и безопасности, уникальности и всеобщности, в себе самом. Невротики или нормальные люди — все мы принадлежим к роду человеческому. Ведь участь у всех одна. Невротики — просто крайний случай. Но, как учит буддизм, все мы схожи в том, что не знаем самих себя, однако в наших силах избавиться от незнания путем освобождения. Буддизм уже с самого начала своей длинной истории признал сущность человека и начал искать пути к освобождению его от страданий. Дзэн, насколько можно понять, преследует ту же цель.
Я сделал попытку показать, как дзэн ведет нас к самовыражению через сидение. Эта практика помогает сосредоточиться, во-первых, концентрируя нашу психическую энергию, а во-вторых, усиливая ее постоянной ежедневной практикой и выводя ее на ту ступень, где можно зарядиться жизненной энергией спокойно и уверенно, т. е. в состоянии полного отсутствия мысли. «Я», как правило, случайно выражается в нашем сознании. Опыт просветления созревает в сидении так же естественно, как на дереве появляется плод или цветок. Корни же такого просветления питаются плодотворной почвой сидения.
Разговоры о просветлении стали уже почти общим местом. Это высшее проявление практики дзэн, и, безусловно, оно имеет огромную важность. Но надо ли беспрестанно говорить о просветлении, если для достигших его эти разговоры не имеют смысла, а для тех, кто еще на пути к нему, бессмысленны, а часто даже вредны, потому что они и так все время об этом думают? По-моему, в любом случае сидение полезно, обретается просветление или нет. А вот насколько полезно, каждый должен решить для себя сам.
Содзан, мастер дзэн, пришел к другому мастеру, Тодзану. Тодзан спросил: «Ты кто?» Содзан ответил: «Хондзяку меня называют». Тодзан сказал: «А точнее?» Содзан ответил: «Ничего больше не скажу». Тодзан спросил: «Почему?» «Сам себя я так не называю», — ответил Содзан.
После долгих бесед я спросил одну свою пациентку, которую угнетало сознание что она — незаконнорожденная дочь (она уже практиковала сидячую медитацию по моим указаниям): «Кем вы были до того, как стали незаконнорожденной дочерью?» Она озадаченно посмотрела на меня, потом вдруг разрыдалась и выкрикнула сквозь слезы:
— Я — это я! Я — это я!
И где же здесь истинная сущность?
Ю. Бенуа
Общее впечатление о дзэнском строе мысли [110]
Человек всегда размышлял над своим положением, думая о том, что он совсем не таков, каким хотел бы быть, более или менее точно оценивал свои недостатки, становился критиком самого себя. Эта беспрестанная работа, не всегда лицеприятная, переходит иногда в свою противоположность, по временам достигая поразительной глубины и тонкости. Тогда самые отвратительные движения души естественного человека [111] весьма точно распознаются и описываются.
При всем уважении к умело поставленному диагнозу можно только удивляться ничтожности лечебного эффекта. Школы, которые изучали и продолжают изучать Человека, после подробного разбора, что и почему не так с естественным человеком, неизбежно приходят к вопросу: «Как исправить его состояние?» Но здесь начинается полное смешение понятий и обнаруживается духовная нищета учений. Оказывается, что все они, за исключением лишь дзэн (и то нужно добавить — «некоторых его мастеров»), обнаруживают свою несостоятельность…
Основная ошибка всех ложных методов состоит в том, что предлагаемое ими лекарство не излечивает причину жалкого состояния, в котором пребывает естественный человек. Критический анализ состояния человека не касается его глубинных причин; он не прослеживает связь всех звеньев цепи, начиная с самого первого; он ограничивается лишь симптомами. Исследователь, который останавливается только на симптоме, чья мысль, уставшая анализировать, не в силах двигаться дальше, очевидно, не может найти другого способа изменить ситуацию, кроме предложения нового, искусственно созданного симптома, полностью противоположного тому, что лечится. Допустим, человек приходит к выводу, что он ничтожен потому, что позволяет себе гневаться, имеет о себе высокое мнение, предается чувственным удовольствиям и т. п., и начинает думать, что выход состоит в том, чтобы выказывать любезность, смирение, аскетизм и т. п. Или кто-то другой, поумнее, додумается, что его жалкая судьба — следствие умственного возбуждения, и будет считать, что выход состоит в том, чтобы любым способом успокоить свой разум. Одно учение скажет нам: «Ваше несчастье происходит оттого, что вы всегда чего-то желаете, вечно стремитесь чем-то обладать», и это закончится, в зависимости от того, насколько умен мастер, советом расстаться со всем своим имуществом или же внутренне отделить себя от того, что вы продолжаете считать своим. Другое учение увидит ключ к решению в том, что человек утрачивает контроль над собой, и предпишет упражнения йоги, направленные на тренировку тела, чувств, отношения к другим, знания или внимания.
Но все это, с точки зрения дзэн, своего рода дрессировка, которая приводит лишь к замене одного вида рабства другим (причем возникает обманчивое, радостное ощущение свободы). Человек основывается здесь на следующем, например, нехитром рассуждении: «У меня все идет не так потому-то и потому-то; значит, с сегодняшнего дня я начинаю поступать прямо противоположно». Подобный способ решения проблемы, мотивируемый тем, что плоха форма, ограничивает человека формальными рамками, мешает разглядеть за ними настоящую сущность. Ведь если я рассуждаю в категориях дуализма, никакой противоположный метод не избавит меня от дуалистических иллюзий и не вернет обратно в Единство. Это совершенно то же самое, что известная загадка об Ахилле и черепахе; способ постановки проблемы ограничивается как раз теми рамками, которые нужно сломать, и именно поэтому сама проблема становится неразрешимой.
Всепроникающая мысль дзэн, не останавливаясь, проходит сквозь все явления и не обращает внимания на их особенности. Она знает, что на самом деле с нами все в порядке, и мы страдаем от непонимания, что все идет так, как надо, ибо находимся в ложном убеждении, будто все плохо и надо что-то делать, чтобы исправить положение. Заявление, что все беды происходят оттого, что человек ошибочно считает, будто бы ему чего-то недостает, абсурдно, так как то, чего «недостает», не существует, и поэтому вообще не может быть причиной чего бы то ни было. Кроме того, если задуматься, у меня нет ощущения, будто мне чего-то не хватает (может ли вообще существовать иллюзорная вера в отсутствие?); я не могу утверждать точно то, что где-то внутри меня есть эта вера; если я что-то и ощущаю, то не потому, что вера есть, а потому, что я интуитивно чувствую, что нечто «достаточное» дремлет в глубине моего сознания, что это «нечто» еще не проснулось; оно присутствует, так как я не теряю ничего, в том числе и это непонятное, но оно спит и потому не может проявиться.
Все мое якобы «беспокойство» тревожит меня потому, что вера в совершенную реальность спит; во мне бодрствует лишь «вера» в то, что сообщили мне чувства и разум, действующие на уровне дуализма (вера в не-существование совершенной реальности, которая есть Одно); и эта «вера» создана иллюзией, а не реальностью — из-за того, что вера моя спит. Я маловер, точнее, человек без веры, еще точнее — человек спящей веры, не верящий в то, что незаметно на формальном уровне. (Эта идея веры, присутствующей, но спящей, позволяет нам понять, что для обсуждения, обучения, открытия необходим мастер; ведь состояние сна и означает именно лишенность того, что может пробудить.)
Иными словами, мне кажется, будто со мной все не так потому, что основополагающая идея о том, что все совершенно, вечно и положительно, спит в самой глубине моего существа, она не разбужена, не жива и не действует во мне. Здесь мы должны поговорить о первом, весьма болезненном симптоме, от которого происходят все другие болезненные ощущения. Сон нашей веры в совершенную реальность, которая есть Одно (вне которой ничто не существует) — это первое явление, первое звено в длинной цепи, первопричина; и никакое излечение иллюзорного человеческого страдания не может быть эффективным, если не лечится именно причина.
