Более того, приверженец «И-цзин» мог бы поставить нас в тупик, сравнив относительные достоинства двух подходов к серьёзным решениям. Нам кажется, что мы принимаем решения рационально, потому что опираемся на веские данные, непосредственно связанные с нашей проблемой. Наш выбор не зависит от таких неуместных пустяков, как орёл или решка, рисунка чаинок или трещины на панцире черепахи. Однако сторонник «И-цзин», пожалуй, спросил бы нас, откуда мы знаем, какая информация полезна, поскольку наши планы постоянно меняются вследствие непредвиденных обстоятельств. Он также спросил бы нас о том, как мы узнаём, что собранных сведений достаточно для принятия решения? Ведь если бы мы собирали сведения строго «научным» образом, на собирание необходимой информации ушло бы столько времени, что действовать было бы поздно уже задолго до того, как эта работа была окончена. Так откуда же мы узнаём, что располагаем достаточным количеством сведений? Может быть, сами сведения сообщают нам об этом? Отнюдь нет. Мы сугубо рационально собираем необходимые данные и вдруг, — то ли по наитию, то ли устав от размышлений, то ли просто потому, что пришло время решать, мы действуем. Сторонник «И-цзин», вероятно, спросил бы нас, не зависит ли это от тех же «неуместных пустяков», которые играют роль при гадании на стебельках тысячелистника.
Другими словами, «строго научный» метод предсказания будущего может иметь место лишь в особых случаях — там, где нет необходимости в срочных действиях, где существенные факторы носят в основном механический характер или последствия настолько незначительны, что становятся тривиальными. Гораздо чаще наши важные решения зависят от «наития» — иначе говоря, от «периферийного зрения» ума. Поэтому надёжность наших решений в конечном счёте зависит от способности «ощущать» ситуацию, от степени развития этого периферийного видения.
Каждый последователь «И-цзин» знает это. Он знает, что эта книга сама по себе не содержит точных сведений, она скорее полезный инструмент, который послужит ему, если у него хорошо развита «интуиция», если он, как выразился бы он сам, находится «в Дао». Поэтому, прежде чем обратиться к оракулу, следует должным образом подготовиться, медленно и дотошно выполнить весь подписанный ритуал так, чтобы привести ум в состояние покоя, в котором легче будет проявиться «интуиции». В общем, если истоки даосизма содержатся в «И-Цзин», то они не столько в самом тексте книги, сколько в том, как этой книгой пользоваться, и почему такой подход оказался возможным. Опыт интуитивного принятия решений убедительно доказывает, что периферийная способность ума лучше всего проявляется в тех случаях, когда мы не вмешиваемся в неё, когда мы доверяем ей действовать ‘спонтанно’ — дзу-жань, само собой.
Так начинают вырисовываться основные положения даосизма. Во-первых, существует Дао — не поддающееся определению, конкретное «движение» мира, Путь жизни. Это слово на китайском означает собственно ‘путь’, ‘дорогу’, а также иногда ‘говорить’, так что первая фраза книги «Дао Дэ Цзин» содержит игру слов, основанную на этих двух значениях:
«Высказанное Дао не есть вечное Дао». [2]
Пытаясь, однако, хотя бы намекнуть, что он имеет в виду, Лао-цзы говорит:
Вот вещь, в хаосе возникающая, прежде Неба и Земли родившаяся! Как беззвучно! Как пусто! Одиноко стоит она и не изменяется. Повсюду действует и не знает усталости. Её можно считать матерью всего сущего под небесами. Я не знаю её имени, но я называю её словом Дао.
И ещё:
Дао туманно и неопределённо.
Какое неопределённое! Какое неясное!
В его туманности и неопределённости
содержатся образы.
Какое неясное! Какое неопределённое!
Но в нём скрыты вещи.
Какое туманное! Какое непонятное!
Но в нём рождается сила ума.
Поскольку эта сила самая подлинная,
В ней есть уверенность.
‘Сила ума’ — это цзин, слово, которое включает значения существенного, тонкого, психического или духовного, а также искусного. Смысл здесь, по-видимому, в том, что так же, как собственная голова — ничто для глаз, и тем не менее является источником разума, — смутное на вид, пустое, неопределимое Дао является разумом, который оформляет мир, причём с искусством, превосходящим возможности нашего понимания.
Важнейшее отличие Дао от обычного представления о Боге в том, что Господь создаёт мир актом ‘творения’ (вэй), тогда как Дао создаёт его ‘недеянием’ (у-вэй), что приблизительно соответствует нашему слову ‘вырастание’. Ибо вещи сотворённые — это отдельные части, собранные воедино как механизм или предметы, сделанные руками в направлении снаружи — вовнутрь, как, например, скульптура. И напротив, разделение на части всего растущего происходит изнутри и направлено вовне. Поскольку в мире природы всё развивается пр принципу роста, китайскому уму представляется более чем странным вопрос, как был сотворён мир. Если бы мир был создан, то разумеется, существовал бы некто знающий, как он был создан; и он сумел бы объяснить, как строился мир, — постепенно, по частям, точно так, как инженер может последовательно рассказать, как собирается какой-либо механизм. Но мир, который растёт, исключает какую-либо возможность узнать с помощью языка неуклюжих слов и понятий, как он растёт. Поэтому даосу никогда и в голову не придёт вопрос, знает ли Дао, как оно создаёт мир. Ведь Дао действует не по плану, а спонтанно. Лао-цзы говорит:
Принцип Дао — спонтанность.
Однако спонтанность ни в коей мере не означает беспорядочный слепой порыв, чистый каприз. Дело в том, что ум, привыкший к альтернативам конвенционального языка, не имеет доступа к постижению разума, который действует не по плану, не в соответствии с ходом последовательных, одна за другой возникающих мыслей. Хотя конкретное доказательство возможности такого разума у всех под рукой — это наше собственное тело, организованное без участия мысли. [3] И Дао «не знает», как оно создаёт мир, точно так же, как мы «не знаем», как создаём свои умственные способности.
Говоря словами Чжуан-цзы, великого последователя Лао-цзы:
Всё происходит вокруг нас, но никто не знает, каким образом. Всё является перед нами, но никто не видит источника. Все вместе и каждый в отдельности, люди ценят ту часть знания, которая уже известна. Они не умеют пользоваться неизвестным, чтобы с его помощью достичь знания. Разве это не заблуждение? [39, с. 345]
Конвенциональное отношение познающего к познаваемому чаще всего представляет собой отношение контролёра к тому, что он контролирует, т. е. отношение хозяина к слуге. Но в отличие от Господа Бога, который является Господином Вселенной, поскольку «Он знает всё! Он знает! Он знает!», Дао относится к тому, что оно создаёт, совершенно по-другому:
Великое Дао растекается повсюду,
и вправо, и влево.
Благодаря ему рождается и существует
всё сущее,
и оно не прекращает своего роста.
Оно совершает подвиги,
но нельзя выразить в словах,
в чём его заслуги.
С любовью оно взращивает все вещи,
но не считает себя их властелином.
В традиционном европейском понимании Господь Бог к тому же полностью осознаёт себя: Он абсолютно понятен и ясен Самому Себе и являет пример Того, чем хотел бы быть человек — сознательным руководителем, контролёром и абсолютным властелином Своего тела и ума. В противоположность ему Дао ‘таинственно’ и ‘тёмно’ (сюань). Вот что говорит Дзэн-буддист позднейшего периода:
