Слово "пратьякша" двусмысленно, так как оно употребляется как для обозначения результата, то есть познания истины, так и для обозначения процесса или операции, которая ведет к этому результату. Хотя слово "пратьякша" первоначально обозначало чувственное восприятие, оно скоро стало обозначать всякое непосредственное познание, как приобретаемое с помощью чувств, так и без их помощи [74]. Гангеша определяет пратьякшу как прямое познание [75]. Это есть познание, инструментальная причина которого сама не является познанием [76]. В выводе, сравнении и устном свидетельстве мы имеем в качестве наших данных посылки, или сходство, или нечто условно принятое. В памяти мы имеем знание того, что познали раньше. В пратьякше знание не является антецедентом (предшествующим условием). Познание бога, например, является прямым, непосредственным и цельным и не обусловлено каким-либо другим познанием.
Гаутама определяет чувственное восприятие как
"такое знание, которое возникает из "контакта" чувствующего органа с его объектом, не выразимым в словах, безошибочным и вполне определенным" [77].
Это определение имеет в виду различные факторы, участвующие в акте восприятия: 1) чувства (индрии), 2) их объекты (артха), 3) контакт чувств с их объектами (санникарша) и 4) познание, порождаемое этим контактом (джняна). О наличии органов чувств мы заключаем посредством вывода. Познание цвета невозможно, если нет органа зрения [78]. Чувств насчитывается пять, соответственно пяти видам познания (буддхиракшана): зрение, слух, обоняние, вкус и осязание [79]. Они занимают различные места (адхиштхана) – глазное яблоко, слуховое отверстие, нос, язык и кожу. Из различной природы процессов (гати), форм (акрити) и составных частей (джати), из которых они состоят, очевидно, что чувств всего пять. Пять органов чувств – глаз, ухо, нос, язык и кожа – той же природы, что и пять элементов: свет, эфир, земля, вода и воздух, специфические качества которых – цвет, звук, запах, вкус и осязаемость – выявляются ими [80].
Взгляд, подобный взгляду Демокрита, что все чувства суть только модификации осязания [81], отвергается на том основании, что слепой человек не может видеть цвета [82]. Если отдельные части осязания имеют природу различных чувств, тогда чувств много; если же нет тогда мы должны признать, что цвет, звук и т.д. не познаваемы чувствами [83]. Если имеется только одно чувство, тогда различные функции – видения, слышания, обоняния – могут порождаться одновременно. Кроме того, осязание может воспринимать только близкие объекты, тогда как зрение и слух воспринимают далекие. Отвергая теорию единства органов чувств, ньяя вместе с тем признает особый характер осязания (твак). Относительное сознание возможно только тогда, когда имеется связь между манасом и тваком, а когда манас находится в пуритате вне сферы твака, как бывает в сушупти (или во сне без сновидений), тогда имеет место бездействие сознательной жизни вообще [84].
Манас (ум) есть условие восприятия. Когда мы бываем глубоко погружены в какое-нибудь занятие, мы не слышим звука ветра, хотя звук и касается органа слуха, в всепроникающее собой я связано с ним. Более того,
"даже когда имеет место контакт более чем одного органа чувств с их соответственными объектами, тогда все-таки не бывает одновременного восприятия всех этих объектов. Это происходит потому, что когда есть близость или контакт ума (манаса) с одним объектом, то не бывает контакта с другими объектами, что показывает, что действие манаса необходимо в каждом акте восприятия" [85].
Манас является посредником между я и чувствами. Этим и объясняется неодновременность актов познания [86]. Быстрая смена впечатлений создает иногда видимость одновременности. Когда мы прокалываем булавкой несколько листов, нам кажется, что мы прокалываем одновременно их все, в то время как на самом деле прокалывание совершается последовательно [87]. Из этого следует, что если манас связан с одним органом чувств, он не может быть связан с другим. О нем говорят поэтому, что по размерам он подобен атому. Если бы манас был всепроникающим (видху), тогда нельзя было бы объяснить последовательный характер нашего чувственного опыта. Как только чувство вступает в контакт с объектом, манас сейчас же, с быстротой молнии, стремится к соприкосновению с чувством. Кроме того, контакт между двумя всепроникающими субстанциями непостижим.
"Воспоминание, вывод, познание со слов, интуиция (пратибха), грезы, воображение (уха), так же как и восприятие удовольствия и все остальное, указывают на существование манаса" [88].
Различные познания, которые имеет душа, не самоочевидны, за исключением анувьявасайи [89]. Мы отдаем себе отчет в них, так же как в эмоциях и желаниях, только благодаря манасу.
Ватсьяяна включает манас в число чувств. Он называет его внутренним чувством, благодаря которому мы понимаем внутреннее состояние – эмоции, желания и познание. В то время как солнце на небе и чернильница на столе воспринимаются непосредственно как принадлежащие к иному миру, чем я, чувства удовольствия и страдания, радости и горя и акты хотения и вожделения испытываются непосредственно как качества души. Я воспринимает свои внутренние состояния с помощью манаса, тогда как для понимания внешних, не субъективных состояний необходимо взаимодействие чувств [90]. Различие между внутренним и внешним не совпадает с различием между субъективным и объективным, так как желание писать на бумаге является в такой же мере объектом непосредственного восприятия, как и сама бумага. Отношение познания будет совершенно одинаково, независимо от того, является ли объект внешним предметом, как например бумага, или внутренним, как желание. Объект в первом случае познается так же прямо и непосредственно, как и во втором [91].
Ватсьяяна считает, что манас такой же орган чувства, как глаз и прочие, хотя и имеются определенные отличия. Внешние чувства состоят из материальных или элементарных субстанций, действуют только на некоторые специфические объекты и способны действовать только в качестве органов, наделенных специфическими качествами. Манас же нематериален, действует на все объекты и способен действовать в качестве органа, не будучи наделен каким-либо специфическим качеством [92]. Уддьйотакара не во всем придерживается этого взгляда. Вопрос о материальности или нематериальности приложим только к тому, что создано, а манас не является чем-то созданным. Он считает что манас действует в отношении всех предметов, тогда как чувства функционируют только в ограниченной сфере. Манас, согласно мнению этого писателя, сходен с я в роли субстрата того контакта, который является причиной воспоминания, как и контакта, который приводит к познанию удовольствия [93]. Каждое я имеет свой собственный манас, который вечен, хотя и неуловим и не имеет каких-либо размеров. В каждом я имеется только один манас, ибо если бы в каждом я их было много, то было бы много одновременных актов познания, много желаний одного и того же я, чего на самом деле нет [94].
