В шиизме духовенство имеет иерархию и организацию, во главе которой стоят аятоллы. Самые уважаемые из них являются «источниками для подражания» («марджа-е таклид»). Будучи получателями занята., аятоллы пользуются большой независимостью, прежде всего финансовой, от политической власти, к которой они демонстрируют лишь показную лояльность (кетман). Иначе обстоит дело в суннитском исламе, где власти обычно удается завязать тесные отношения с наиболее видными улемами. Государство назначает их на различные должности, выплачивает им вознаграждение, получая взамен их благословение. В годы правления Мохаммеда Резы Пехлеви к шиитской традиции держаться подальше от власти иранское духовенство добавило специфическую враждебность, порожденную тем презрением, с которым шах относился к муллам. Таким образом, в 70-х годах базар и народные кварталы были средоточием религиозной буржуазии и неимущей городской молодежи — легко узнаваемых слоев, культурно чуждых идеологии игнорировавшего их государства. Эти слои находились под сильным влиянием шиитского духовенства, индифферентного и враждебного к режиму, который не располагал надежными союзниками среди шиитских иерархов — в противоположность ситуации в большинстве суннитских стран.
В своей массе духовенство не разделяло революционных концепций Хомейни, желавшего заменить империю Пехлеви теократией (велаят-е факих), в которой верховная власть принадлежала бы факиху — знатоку исламского закона (за ним просматривалась фигура самого Хомейни). Большинство представителей духовенства во главе с великим аятоллой Шариат-Мадари выступали против этого. Всё, чего они хотели, — это максимальная автономия, возможность верховодить в своих школах, социальных учреждениях и самостоятельно распоряжаться финансовыми ресурсами, на которые претендовало государство. Но они совершенно не помышляли о том, чтобы контролировать власть, теологически рассматривавшуюся как нечистая — до возвращения сокрытого имама, мессии, который наполнит мрачный и низменный мир светом и справедливостью.
Несмотря на проявления политического недовольства и разочарования, имперская система продолжала функционировать без особых проблем до того момента, когда снижение (временное) доходов от нефти в 1975 году (—12,2 %), сменившееся подъемом, вызвало экономическую и социальную напряженность, на которую режим отреатировал широкомасштабной кампанией «борьбы со спекуляцией», нанесшей чувствительный удар базару. Самые известные торговцы были брошены в тюрьмы и публично унижены. С этого времени последние перешли в активную оппозицию к шаху. Их гильдии (аснаф) превратились в мощный канал мобилизации населения на борьбу с монархом. В то же время шах беспокоил и современную буржуазию, заставляя владельцев компаний продавать часть своих предприятий работникам, однако при этом ему не удавалось завоевывать сердца трудящихся. В тот момент, когда его изоляция от вышеназванных, социальных групп возросла, шах понял, что пошатнулась и главная внешняя опора его режима: в ноябре 1976 года в Белый дом пришел Джимми Картер. Бесчинства Савак стали одной из мишеней политики защиты прав человека, проводившейся новым американским президентом. Эта политика выразилась в давлении на Иран с целью добиться политической либерализации режима. Средний класс воспринял этот поворот как конец безусловной поддержки шаха со стороны США. 1977 год явился годом митингов и демонстраций либеральной оппозиции, которые впервые за столь долгое время не подавлялись властями: это была «тегеранская весна» — духовенство почти не заявляло о себе. [551]
Пробудившись первыми от политической апатии, светски настроенные средние классы оказались, однако, неспособными возглавить сопротивление монарху: у них не было партии, которая сумела бы мобилизовать толпу под лозунгами, близкими народным массам, новым горожанам и базари (торговцам). Лидерам Национального фронта не хватало харизмы для привлечения на свою сторону других социальных слоев и классов. Марксистские движения были ослаблены, репрессиями и ссылками. Всё это способствовало разворачиванию активной деятельности той части духовенства, которая шла за Хомейни.
Дальнейшие события, приведшие к бегству шаха и провозглашению Исламской Республики, стали результатом союза исламистской интеллигенции с религиозной буржуазией и неимущей городской, молодежью — союза, сохранявшего прочность до тех пор, пока длился революционный процесс. В противоположность тому, что происходило в эти годы в Египте, исламистское интеллектуальное поле в 1978 году очень быстро перешло под контроль Хомейни, сумевшего свести к минимуму противоречия в собственном лагере. Молодые бородатые инженеры и врачи, египетские собратья которых столкнулись в конце садатовской эпохи с противодействием улемов Аль-Аз-хара, объединились вокруг аятоллы, который смог «перехватить» социалистическую шиитскую риторику Шариати, заговорив об «обездоленных» (мостадафин):у Хомейни этот термин звучал достаточно туманно, обозначая всех, кроме шаха и членов императорского двора.
Слияние молодых интеллектуалов-исламистов и революционного духовенства (при доминировании последнего) породило мобилизационную идеологию: ее лозунги объединяли базари и народные слои в общем ожидании исламской республики и введения шариата. При этом никак не проявляло себя весьма различное понимание данными группами этих лозунгов, обусловленное естественным несовпадением классовых интересов. Динамика же этого альянса между религиозной буржуазией и неимущей городской молодежью под эгидой Хомейни втянула в него и светские средние городские слои, которые, будучи неспособными утвердить свою культурную идентичность, были вынуждены подхватывать господствующий исламистский дискурс, дабы занять свое место в ковчеге революции.
Уникальной чертой иранской революции стала ее способность в борьбе за власть сплотить под своими знаменами различные социальные слои, даже антагонистические по своей природе, и превратить исламистскую идеологию в основной инструмент мобилизации масс в битве против шахского режима. Исламизм не оставил ни единого шанса чуждым своей идеологии идеям. Социальные различия и противоречия дадут о себе знать сразу же после победы революции. Вчерашние союзники один за другим будут устранены от власти единственной группировкой, которая выйдет из этой схватки победителем: набожной буржуазией.
Кульминационным моментом, превратившим всеобщее недовольство шахским режимом в революционное движение под руководством исламистов, которое пошатнуло шахский трон, явилось, казалось бы, незначительное событие — публикация в январе 1978 года одной из столичных газет бранной статьи в адрес Хомейни, находившегося тогда в ссылке в Неджефе (Ирак). Вся оппозиция, включая и средние светские классы, и духовенство, враждебное к концепции велаят-ефаких, встала на сторону аятоллы. И тот не замедлил бросить в бой свои силы: базар закрылся, а демонстрации в священном городе Кум обернулись многочисленными жертвами. Затем в поминальный сороковой день после гибели людей [552] новые демонстрации начались в Тебризе — столице иранского Азербайджана, — которые также закончились жертвами. Так раскручивалась спираль провокаций, репрессий и проявлений солидарности, которые нарастали вплоть до бегства шаха из страны. Благодаря непрерывным манифестациям протеста против имперского режима, Хомейни и его сторонникам удалось возглавить революционное движение. Под прикрытием религиозных лозунгов они смогли вывести на улицы учащихся медресе и представителей неимущей городской молодежи — мучеников, гибнувших под пулями полиции, в то время как торговые гильдии базара выплачивали деньги жертвам и их семьям. Радикализация движения позволила исламистам привлечь на свою сторону широкую сеть мечетей, текийеш хейат. [553] Многие муллы, прежде относившиеся сдержанно к доктрине Хомейни, перешли на его сторону.
