Ознакомительная версия.
Вместе с тем (оставаясь онтологически тождественным сквозь всю историю) тирания меняет формы своего применения к объекту угнетения и вместе с этим модифицируется цивилизационное обличие, в котором выступает правящий класс. Для него (правящего класса) во все времена стояла сверхзадача добиться такой организации общества, при которой были бы исключены кризисы и потрясения, бросающие вызов гегемонии наследственной сверхэлиты. Такая задача выходит за рамки обычных политических технологий и является чем-то большим, нежели даже политическая стратегия в классовой борьбе. Решение проблемы бескризисной власти, которая навсегда избавлена от угрозы вызова со стороны угнетенных низов, — это фактически религиозная сверхзадача. Именно поэтому понимание собственной власти высшими кругами социальной метапирамиды всегда носило — и носит! — религиозный и метафизический характер.
Последние четыреста лет в западном мире началось формирование окончательной сверхэлитарной корпорации, которая была призвана решить вопрос главного противоречия человеческой истории между тиранами и угнетенными через организацию глобальной социально-политической системы. Ядром этой корпорации стала часть наследственной знати, которая пошла на модернизацию и отказ от традиционалистского феодального порядка во имя открытия бескризисной перспективы для тирании «без берегов». Это ядро интегрировало в свои «ряды» международную финансовую элиту, крупнейшие торговые семейства, доказавшие свою способность к преемственности и росту в исторических масштабах времени, в результате чего образовалась тесно связанная система сверхэлитарных кланов, которая, уходя корнями в традиционный слой западной истории, вместе с тем является глобальным инициатором постоянной модернизации.
На последнем этапе формирования эта клановая корпорация расширилась за пределы собственно «Запада», включив в себя верхушки российской и азиатских элит, чему послужили модернизационные трансформации, прошедшие одновременно по всему миру в XIX веке: революция Мейдзи в Японии, упразднение крепостничества в России, интеграция индийской аристократии в британскую правящую верхушку после подавления восстания сипаев и т.п.
Главная характеристика сверхэлиты, правящей сегодня человечеством, по сути, так же, как тысячи лет назад правили фараоны, состоит в том, что она находится по ту сторону социальных и экономических потрясений, не завися как от перемены политических форм правления, так и от передела собственности. Конституционная монархия может сменяться парламентской республикой или национал-тоталитарной диктатурой, дикий капитализм может сменяться «государством социального благоденствия», которое, в свою очередь, уступает место неолиберальному диктату фондовых спекулянтов — все это не имеет никаких последствий для принципиального субъекта господства, который при всех обстоятельствах является главным и окончательным бенефициантом любых финансовых и политических процессов в обществе.
С исчезновением с политической карты соцлагеря эта метаисторическая неуязвимость корпорации современной знати вошла в новую триумфальную фазу, на которой отпадают как ненужные многие механизмы опосредованного влияния и манипулирования низами. Одним из таких механизмов, которые сегодня отбрасываются за ненадобностью, оказывается институт представительной демократии, вслед за которым обрушиваются связанные с ним «ценности»: права человека, национальный суверенитет, равенство возможностей и т.п. Мир входит в эпоху открытой глобальной олигархической диктатуры, для которой характерна уже не философия социалдарвинизма, как во времена «досоциалистического» капитализма, а открытая метафизика неравенства, которая возвращает нас в ценностную систему глубокого архаического прошлого.
Именно с новыми потребностями прямой диктатуры в первую очередь (а не с развитием производительных сил) связано формирование постиндустриального информационного общества и сопутствующей ему так называемой интеллектуальной экономики. Информационное общество есть та последняя стадия тирании, при которой субъект господствования посягает на внутреннюю свободу зависимых и угнетенных низов, не довольствуясь только внешней эксплуатацией. На этом этапе в сферу отчуждения попадает уже наиболее внутренний интимный ресурс человеческого существа — его сугубо персональная экзистенция. В информационном обществе впервые в человеческой истории исчезает жесткое разграничение между внутренним пространством человеческого индивидуума и внешним миром, представленным для современного человека в виде информационного потока. Отношение между личностью и средой превращается из классической замкнутой ленты, где внутренняя сторона является границей обороны «я» против давления внешнего мира, в ленту Мёбиуса, в которой не существует ни внешнего, ни внутреннего. Человек становится «терминалом» в информационном потоке, который при ближайшем рассмотрении есть поток управляемого количества.
Лента Мёбиуса как новая модель отношений человека со средой есть та парадигма, которая на корню исключает саму возможность оппозиции и протеста, делая, таким образом, тиранию — царство несвободы — беспросветной.
Конец марксистского дискурса
К 40-м годам XIX века молодые интеллектуальные силы Европы, ненавидящие монархо-помещичье окружение, феодально-капиталистический истеблишмент, устали от бесплодного интеллектуализма университетских кафедр. Им казалось, что философия, существовавшая к тому моменту двадцать три столетия, только вспахала почву, но не способна чисто интеллектуальным ресурсом осуществить прорыв к преображению человеческой истории, потому что в нее, философию, встроен изначальный дефект: идеализм.
«Идеализм» для тогдашних борцов со старым миром означал пребывание в виртуальном, бесплодную схоластику. «Философы различным образом объясняли мир, — говорил Маркс, — дело же заключается в том, чтобы его изменить». С марксистской точки зрения, невозможно было изменить мир путем постижения его сути, когда интеллектуальное понимание мира господствует над опытом. Казалось, что ответ на «основной вопрос философии» в пользу материи дает возможность вырваться из виртуального дискурса на оперативный простор работы с «веществом», будь то «вещество» человеческое, экономическое или социальное.
Материализм главных сил тогдашней оппозиции был обусловлен тем, что на первый план выдвигался примат организации, даже более конкретно — организационных форм. Именно работа со структурами эмпирического мира позволяла впервые для сил контрэлиты подготовить прорыв к политическому господству.
Сегодняшняя цивилизационная ситуация характеризуется совершенно противоположными акцентами. Приоритет в методиках интеллектуального авангарда перешел с «организации» на «смысл»: сегодня главное — это работа со смыслами, осознание смыслов, рассмотрение смыслов как доминантной, непосредственно данной в опыте реальности. Современная деятельность в мире — будь то революционная или консервативная — рассматривает «вещественный» план как виртуальный, а «смысловой» как реальный.
Марксизм как универсальный язык оппозиции буржуазному истеблишменту основывался на том, что предметом отчуждения в процессе эксплуатации рабочего класса являлся конкретный материальный ресурс, перераспределяемый в пользу эксплуататоров. Однако именно ограниченность этой позицией привела к стратегическому поражению протеста, построенного на марксистских предпосылках. Выше мы отметили, что истинный субъект господства стоит над взаимоотношениями чисто экономического порядка и не зависит от распределения материального ресурса в рамках непосредственной организации как производственного, так и рыночного процессов. Более того, суперэлитарная глобальная корпорация сама использует класс собственников и организаторов производства как посредников по предоставлению им необходимого материального ресурса по требованию. Современный капиталист является объектом политического рэкета со стороны подлинных господ, так же как и в феодальные времена. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно рассмотреть роль наблюдательных советов при транснациональных корпорациях, в которых заседают персоны с архаическими титулами и громкими историческими фамилиями.
Ознакомительная версия.
