Византийский император Константин Багрянородный (Х век) записал личные наблюдения над «россами»: они в походе на острове Хортица «у весьма великого дуба» приносили в жертву живых птиц (петухов), «как требует их обычай».
Дуб считался также священным деревом громовержца Перуна. В 1975 году со дна Днепра подняли древний дуб, в ствол которого было вставлено девять кабаньих челюстей. За семьдесят лет до того подобный же дуб был обнаружен на дне реки Десны.
Старинные источники сообщают о «моленьях в рощении» и принесении жертв деревьям. Древний обычай вешать на ветки священных деревьев ленты, платки, полотенца — с просьбами или благодарностью, — сохранялся очень долго. Фактически он существует и до сих пор. В том же «Житии Константина Муромского» осуждаются некие люди, «дуплинам деревянным ветви полотенцами обвешивающие и этим поклоняющиеся».
В народе ходили истории о страшных карах, постигших тех, кто пытался срубить дерево в священной роще. Попытки церкви «адаптировать» языческое поклонение деревьям не всегда признавались удачными: Церковь вполне справедливо осуждала подобные богослужения как своего рода «моленье в рощении». В 1721 году в Духовном регламенте, например, говорилось: «Попы с народом молебствуют пред дубом, и ветви оного дуба поп народу раздает на благословение… и сим ведут людей в явное и постыдное идолослужение».
Имелось у славян и некое представление о «рае» — это остров блаженных, называемый «Ирий». Он находится на юге, где зимуют птицы, или где-то наверху, на небесах. Там же обитают прародители всех птиц и зверей, поэтому убитые или умершие животные отправляются в «Ирий».
Арабский дипломат Ибн-Фадлан в 922 году наблюдал погребальный ритуал славян и оставил подробное описание его. «Как только что разгорелось пламя грандиозного костра, поверх которого русы взгромоздили ладью с покойником, — рассказывает он, — русский обратился к арабу переводчику» и указал на «глупость» погребения тела в земле, где его съедают черви. «Мы сжигаем его в мгновение ока, так что он входит в рай немедленно и тотчас».
Академик Рыбаков делает из этого вывод о том, что рай у славян находился где-то очень высоко.
Есть в рассказе Ибн-Фадлана рассказ о девушке, предназначенной в жертву за умершего. Эта девушка несколько раз заглядывала в царство мертвых и потом рассказывала об увиденном. Для этого обряда изготовили большие деревянные ворота. Мужчины поднимали девушку высоко над воротами — на высоту двух человеческих ростов. «Взлетев» наверх, девушка сказала, что видит «всех своих умерших родственников» и отца с матерью. Следовательно, мир предков находится не под землей, а наверху. «Душа в фольклорных материалах часто ассоциируется с дыханием и дымом, — пишет Рыбаков. — Полеты души, ее перемещения в далекий рай-Ирий, откуда прилетают весенние птицы, — все это результат расширения кругозора первобытных людей, нового познания мира и его пределов…»
Совершенно очевидно, что наибольшим народным почитанием пользовались божества «срединного мира», мира людей: те, которые властвовали над плодовитостью людей и скота, плодородием почвы, погодой. От их благосклонности земледелец зависел куда больше, чем от покровительства высших богов, забытых легко и быстро — за ненадобностью. Делами князей, военных, горожан «ведал» теперь христианский Бог, а вот сложным крестьянским хозяйством «заведовал» целый сонм существ, и каждое требовало к себе особого отношения и способов задабривания.
Фактически у каждого водоема, каждого болота, леса имелся специальный дух — «хозяин» и защитник.
Прокопий Кесарийский пишет, что славяне «почитают и реки, и нимф, и некоторые иные божества, и приносят жертвы также им всем, и при этих жертвах совершают гадания». Воины князя Святослава, похоронив павших в битве товарищей, погружали в волны Дуная петухов и младенцев, пишет другой историк.
Самый значительный след в народных верованиях оставило божество по имени Ярило. Интересно, что в письменных древнерусских источниках сведений о нем не сохранилось, но зато Ярило «жив» в поздних народных верованиях и календарных обрядах.
В современных восточнославянских языках сохранилось немало слов, однокоренных имени этого божества. Корень «-яр-» означал весну, состояние любви, готовности произвести потомство. «Яриться» означает «горячиться, разжигаться».
Вплоть до начала двадцатого века крестьяне справляли «Ярилины игрища», которые проходили обычно с апреля по июнь.
Преосвященный Тихон Задонский в мае 1765 года наблюдал в Воронеже, как на празднование «ярилок» «множество мужей и жен старых и малых… собралось. Между сим множеством народа я увидел иных почти бесчувственно пьяных, между иными ссоры, между иными драки, приметил плясания жен пьяных со скверными песнями».
Выбирали парня, который должен был изображать Ярилу, наряжали его в пеструю одежду, увешанную бубенчиками, голову убирали цветами, в руки давали колотушку. Он возглавлял шествие, а остальные колотили в барабаны и печные заслонки. Игрища носили разгульный характер. Вечером разжигали костер, совершали очень древний обряд «погребения Ярилы», когда под пение «скверных песен», пьянство и то, что мы назвали бы «действиями развратного характера», хоронили деревянную куклу, изображавшую мужчину. Смысл этого обрядового действия прост: человек сочетается браком с землей, Ярила должен пробудить землю и сделать ее плодородной.
Другое языческое божество, известное, наверное, всем и каждому, хотя бы по повести Гоголя, — это Купала. Само имя «Купалы» осталось только в названии праздника; восстановить внешний облик этого божества мы не можем. Отмечался праздник в ночь на Рождество Иоанна Крестителя.
Густынская летопись семнадцатого века прямо называет Купалу «бесом» — то есть языческим богом: «Сему Купалу память совершают в навечерие Рождества Иоанна Предтечи… С вечера собирается простая чадь обоего полу и сплетает себе венцы из съедобных трав или корений и, препоясавшись растениями, разжигают огонь, где поставляют зеленую ветвь, и, взявшись за руки, около обращаются окрест оного огня, распевая свои песни, через огонь перескакивают, самих себя тому же бесу Купалу в жертву приносят. И когда нощь мимоходит, тогда отходят к реке с великим кричанием и умываются водой».
Имя «Купала» восходит к глаголу «кипеть, вскипать» (в том числе и в значении «страстно желать») и связывает это божество с производительными силами природы, горячим солнцем — источником жизни. Празднуется Купала в те дни, когда цветение природы достигает пика. Однако «совпадение» с днем, посвященным памяти Иоанна Крестителя, придало празднику новый смысл, «Купала» стали возводить к слову «купаться», погружаться в воду. Таким образом, в ночь на Ивана Купалу в поздние времена славяне поклонялись сразу двум производительным силам «срединного мира» — огню и воде.
Главное обрядовое действо ночи — прыжки через костры. Считалось, что чем выше прыгают участники праздника, тем выше уродится хлеб. Кроме того, это помогало отгонять нечистую силу и очищало самих прыгунов.
На связь Купалы с солнечным культом указывает обычай устанавливать на высоком шесте большие старые колеса с прикрепленными к ним пучками соломы. Ночью эти колеса поджигали. Пылающее колесо — это, несомненно, символ солнца. Тот же смысл имеет обычай скатывать со склонов холма горящие бочки. Ритуальные действия должны заставить солнце светить ярче, и на утро после «купальской ночи», как верили славяне, солнце «играло» на небе, «купалось», плясало.
Еще одно свойство Купалы — давать травам особую силу. В 1505 году игумен одного из псковских монастырей сообщал князю Дмитрию Ростовскому, что «жены-чаровницы» в эту ночь в полях, лугах и дубравах собирают травы и корни «с приговоры сатанинскими» «на пагубу человекам и скотам». Именно в купальскую ночь счастливчик может отыскать волшебный цветок папоротника.
Предположительно, у славян так и не сложился единый, более-менее цельный пантеон. Славянские боги не связаны родственными узами. Не выработан сколько-нибудь развитой набор сюжетов о взаимоотношениях богов между собой и людьми — то, что составляет основу мифологии.
Известны два центра, где складывались эти «пантеоны»: южные земли во главе с Киевом и северные во главе с Новгородом. Функции богов часто смешивались, одна и та же приписывалась нескольким божествам.
В любом случае, славянская мифология существовала исключительно в форме устных преданий, о чем в свое время писал Михаил Васильевич Ломоносов: «Мы бы имели много басней, как греки, если бы науки в идолопоклонстве у славян были».
В восемнадцатом веке ученым казалось, что все национальные (то есть языческие — «народные») мифологии должны быть похожи на древнегреческую или, на худой конец, римскую. Это был век классицизма, ориентированный на античную модель мира, и для всех богов старательно подыскивался свой античный аналог. Ломоносов, например, пытался создать таблицу соответствий: Юпитер — Перун, Юнона — Коляда, Нептун — Царь морской, Тритон — Чуда морские, Венера — Лада, Купидон — Леля, Церера — Полудница…
