Георгий Чистяков - Размышления о Евангелии от Иоанна

Данте, а вернее, его возлюбленная Беатриче, в уста которой поэт вкладывает эти слова, говорит здесь о святом Иоанне Богослове, который во время Тайной вечери «возлежал у груди Иисуса» (Ин., 13: 23). В латинском тексте Нового Завета, а именно им пользовался Данте, говорится, что он recumbens in sinu Iesu. Данте передает это латинское выражение итальянским giacque sopra I petto del nostro pellicano, называя Иисуса Пеликаном, как это нередко делалось в эпоху средневековья. Бенвенуто ди Рамбальдо в своем комментарии к «Божественной комедии» пишет, что Иисус «заслуженно называется Пеликаном, ибо Он отверз Свои ребра для нашего освобождения подобно тому, как пеликан кровью из собственной груди оживляет своих мертвых птенцов». Своею смертью Иисус воскрешает нас к новой жизни. Именно это имеет в виду Данте, именуя Его Пеликаном.

Наконец, говоря о том, что с Креста Иисус избрал любимого ученика al grande officio, то есть «к великому долгу», Данте напоминает нам о том, что именно ему поручил умирающий Сын заботу о Своей Матери (Ин., 19: 26-27). Один из величайших религиозных гениев человечества, автор «Божественной комедии» всего лишь в трех строках вводит читателя в особую атмосферу Евангелия от Иоанна, которое, как писал некогда Ориген, можно понять, только приникнув к груди Иисуса и приняв Его Мать как свою собственную «во своя си», как говорится в славянском переводе этого места Евангелия.

Данте, который, по свидетельству одного из первых его биографов, «еще будучи отроком, уже влюбился в Священное Писание», принадлежит к числу тех, кто чувствовал Слово Божие особенно тонко и воспринимал его невероятно глубоко. При этом, однако, хотя о Данте написаны тысячи книг и статей на всех языках мира, разбросанные по всему корпусу его трудов размышления о библейских текстах и отдельные фразы Писания, переведенные им с латыни на итальянский, до сих пор мало осмыслены исследователями. А ведь они дают удивительную пищу для размышлений внимательному читателю!

Трудно сказать, по этой или по какой-то другой причине, но именно Данте Алигьери для автора этой книги еще в школьные годы стал тем, кем был для самого Данте Вергилий, – lo mio maestro e'l mio autore, то есть «моим учителем и причиной моего писательства». Вот почему в этой книге, посвященной Евангелию от Иоанна, то есть той, более всего затрагивающей внутренний мир каждого из нас, части Нового Завета, где речь идет, выражаясь словами Данте из VII песни «Рая», о том, как Verbo di Dio dis-cender piacque u' la natura, то есть «Слово Божие возблаго-волило спуститься в человеческую природу», автор просто не мог обойтись без опоры на духовный опыт того, кто давно стал его вечным спутником и незаменимым наставником.

Что представляет собой почти двухтысячелетняя история христианства? Это, конечно, история проповеди веры в Воскресение Христово со времен апостолов и их первых учеников вплоть до сегодняшнего дня, а следовательно, и история тех, кто проповедовал эту веру, святых и праведников всех времен, в «коемждо роде» (то есть в каждом поколении), как говорится в анафоре литургии Василия Великого, благоугодивших Богу. Это история прославленных и оставшихся неизвестными мучеников, отдавших свою жизнь за право верить и не отказаться от своей веры, история споров о вероучении и богословских исканий, история монашества и воплощения христианского идеала в жизни конкретных людей.

Но в первую очередь это история чтения Евангелия. Как ежедневного чтения Писания во время литургии или обедни в рамках любой (византийской, римской, армянской, коптской) традиции, чтения, непременно связанного с таинством евхаристии, или «воспоминания», как говорит об этом в Евангелии от Луки сам Иисус, о той последней, или Тайной, вечери, что Он совершил со своими учениками в ту ночь, когда был предан, так и келейного чтения Слова Божия христианами всех эпох и народов. Чтения, к которому человек приступает в тишине и полном молчании – наедине с Богом и самим собою. Следовательно, это история и той молитвы, которая рождается в человеческом сердце во время чтения Библии.

Но еще это история сохранения самого текста Евангелия, судьбы его древнейших рукописей, копирования старых манускриптов в тишине древних монастырей и изготовления его новых копий, история перевода его текста на новые языки – латинский, коптский, армянский, грузинский, славянский и так далее – и мучительных поисков тех языковых средств, которые помогли бы в переводе на новый язык как можно точнее и правильнее передать смысл оригинала. История блаженного Иеронима, переведшего Писание на латынь, и Месропа Маштоца – автора древнейшего армянского перевода Евангелия. Святых Кирилла и Мефодия и их продолжателей с их славянским текстом Писания и святителя Филарета (Дроздова) с его сотрудниками как создателей русского, так называемого Синодального, перевода Библии.

Наконец, история христианства – это история личного ответа каждого христианина на тот призыв, что находит на страницах Евангелия. Так, например, было со святым Антонием, жившим в Египте в IV в. н. э., который принял решение уйти в пустыню и стал основателем христианского монашества, задумавшись над евангельскими словами: «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твоё и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах» (Мф., 19:21). Случайно войдя в церковь в то самое время, когда они читались во время службы, будущий святой и аскет ad se Dominicum traxit imperium, то есть «принял повеление Господне, как обращенное к нему лично» и his auditis aliud non quesivit («услышав эти слова, ничего другого не спрашивал»), как говорит об этом Франческо Петрарка в знаменитом письме, где он рассказывает о том, как поднимался на гору Вентозу 26 апреля 1336 года и сам в тот день почувствовал, что с ним устами блаженного Августина говорит Бог.

О таком же личном призыве Бога говорит и Августин в самом конце восьмой книги своей «Исповеди». Он рассказывает, что однажды во время молитвы услышал «голос из соседнего дома, не знаю, будто мальчика или девочки, часто повторяющий нараспев: «Возьми, читай! Возьми, читай!» Я изменился в лице… встал, истолковывая эти слова как божественное повеление мне открыть книгу и прочесть первую главу, которая мне попадется». Местом, которое открылось, оказался тот фрагмент из Послания к Римлянам (13:13-14), где апостол Павел говорит:

«Не в пирах и в пьянстве, не в спальнях и в распутстве, не в ссорах и в зависти: облекитесь в Господа Иисуса Христа и попечение о плоти не превращайте в похоти».

«Я не захотел читать дальше, – продолжает Августин, – да и не нужно было: после этого текста сердце мое залили свет и покой; исчез мрак моих сомнений» (перевод М. Е. Сергеенко).

Нечто подобное было и в духовном опыте преподобного Сергия Радонежского, который построил всю свою жизнь на основании других слов Иисуса: «Кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою» (Мф., 20:27). Живший в XX в. архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий), недавно причисленный к лику святых, рассказывает в своих воспоминаниях, что многократно осознавал на опыте, читая Евангелие, что конкретные его слова обращены именно к нему, и причем сегодня. На самом деле именно так воспринимает Писание всякий верующий человек, ибо для верующего Библия в целом, а в особенности Евангелие, – это не просто священная книга, на основе принципов которой необходимо строить свою жизнь, но Слово Божие «живое и действенное», которое, как говорит апостол в Послании к Евреям (4: 12), «проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные». Его обращает не к какому-то абстрактному читателю, но именно ко мне здесь и сегодня сам Бог устами пророков, Своего Возлюбленного Сына или его учеников.

Августин когда-то назвал Евангелие зданием с низким входом, в которое трудно войти, «оно становится тем выше, чем дальше продвигаешься» («Исповедь», III, 5,9). Он обратил внимание на то, что кажущаяся простота Евангелия нередко отпугивает читателя («моя кичливость не мирилась с его простотой») и не дает ему возможности проникнуть в сердцевину его текста; но, говорит далее Августин, «оно обладает как раз свойством раскрываться по мере того, как растет ребенок-читатель». Евангелие – не отчет о том, что делал и говорил Иисус, тем более это и не богословский трактат, излагающий основы веры. Лучше всего будет назвать его, как это делал о. Сергий Булгаков, «словесной иконой Иисуса», которую необходимо созерцать в тишине и в молчании, вглядываясь в нее и останавливая взор на деталях, проникая в ее глубину, идя путем медленных и порою очень непростых размышлений.