Далее, совершенство формы может рассматриваться двояко: во-первых, со стороны самой формы; во-вторых, со стороны причастности форме ее субъекта. Если мы рассматриваем совершенство формы со стороны самой формы, то в таком случае о форме говорят как о «малой» или «большой»; например, сильное или слабое здоровье, большая или малая наука. А если мы рассматриваем совершенство формы со стороны причастности ей ее субъекта, то в таком случае о ней говорят как о «большей» или «меньшей»; например, более или менее белый или здоровый. Притом указанное различение не должно понимать как допущение того, что форма может обладать бытием вне материи или субъекта, но так, что одно дело рассматривать форму согласно ее видовой природе, и совсем другое – рассматривать ее с точки зрения причастности ей субъекта.
Затем, как указывает Симплиций в своих «Комментариях к «Категориям"", относительно возрастания и умаления навыков и форм среди философов бытовало четыре мнения. Так, Плотин и другие платоники утверждали, что качества и навыки сами по себе восприимчивы к «больше» и «меньше» постольку, поскольку они материальны и потому им недостает некоторой определенности из-за бесконечности материи. Другие, напротив, считали, что сами по себе качества и навыки не восприимчивы к «больше» и «меньше», но что те вещи, на которые они воздействуют, являются «большими» или «меньшими» с точки зрения причастности субъекта; так, например, правосудность не является большей или меньшей, но – просто такой вот вещью. Аристотель приводит это мнение в своих «Категориях»[73]. Третьего мнения, посредствующего приведенным двум, придерживались стоики. По их утверждению некоторые навыки, такие как искусства, сами по себе восприимчивы к «больше» и «меньше», а некоторые, такие как добродетели, нет. Четвертое мнение поддерживалось теми, кто полагал, что качества и имматериальные формы не восприимчивы к «больше» или «меньше», но что таковы материальные формы.
Для прояснения этого вопроса должно иметь в виду, что то, в отношении чего вещь получает свой вид, должно быть чем-то установленным, постоянным и в определенном смысле неделимым, поскольку оно, как таким вот образом составляющее эту вот вещь, принадлежит ее виду, а то, что более или менее от него отлично, принадлежит другому, более или менее совершенному виду. Поэтому Философ говорит, что виды вещей подобны числам – ведь если от числа отнять или к нему прибавить что-то из того, из чего оно состоит, то это изменит его вид[74]. Таким образом, если форма или что-либо вообще получает свою видовую природу либо в отношении себя, либо в отношении чего-то из принадлежащего себе, то необходимо, чтобы это, взятое само по себе, было чем-то [именно такой вот] определенной природы, которая не может быть большей или меньшей. Таковы теплота, белизна и прочие подобные качества, которые не определяются через посредство своего отношения к чему-то еще, и тем более такова субстанция, которая является сущностью через самое себя. А вот то, что получает свой вид через посредство своего отношения к чему-то еще, может в большей или меньшей степени разниться в отношении самого себя и при этом оставаться относящимся к тому же самому виду благодаря единичности того, к чему оно относится, и благодаря чему оно получило свой вид. Так, например, движение может быть само по себе более или менее интенсивным и при этом сохранять свой вид благодаря единичности определяющего его предела. Нечто подобное мы наблюдаем и в случае здоровья; в самом деле, тело получает природу здоровья в соответствии с тем, насколько его расположение подходит природе животного, которой могут [так или иначе] подходить различные расположения, которые, таким образом, вариативны с точки зрения «больше» или «меньше», что не мешает при этом сохраняться природе здоровья. Поэтому Философ говорит, что «само здоровье допускает большую или меньшую степень. Ведь во всех существах оно не одно и то же, и даже в том же самом индивиде оно не всегда одно, но и при своем уменьшении до известного предела оно все еще остается здоровьем»[75].
Но все эти различные расположения и степени здоровья являются таковыми в силу избыточности и недостаточности, и потому если бы имя здоровья усваивалось только наиболее совершенной степени [здоровья], то мы не могли бы говорить о здоровье как о большем или меньшем. Из сказанного понятно, каким образом само по себе качество или форма может возрастать и умаляться, а каким – нет.
А если мы возьмем качество или форму со стороны причастности субъекта, то в таком случае, опять-таки, обнаруживаем, что некоторые качества и формы восприимчивы к «больше» или «меньше», а некоторые – нет. Симплиций усматривает причину этого разнообразия в том, что сама по себе субстанция не может быть восприимчивой к «больше» или «меньше», поскольку она является сущностью через самое себя. И потому любая форма, которой ее субъект причастен субстанциально, не может варьироваться с точки зрения степени своего возрастания или умаления, поскольку в роде субстанции ни о чем нельзя сказать как о большем или меньшем. В самом деле, коль скоро понятие количества сродно субстанции, а вид [прямо] последует количеству, то, следовательно, ничто из этого не может быть большим или меньшим. В связи с этим Философ говорит, что когда вещь оформлена и приобрела свой вид, то о ней говорят не как о [качественно] измененной, а как о возникшей[76]. А вот другие, связанные со страстями и действиями качества, которые не до такой степени связаны с количеством, восприимчивы к «больше» или «меньше» со стороны причастности им субъекта.
Впрочем, можно разъяснить причину этого разнообразия и обстоятельней. В самом деле, как уже было сказано, то, в отношении чего вещь получает свой вид, должно быть чем-то установленным, постоянным и в определенном смысле неделимым. Поэтому причина того, что форме нельзя быть причастным в большей или меньшей степени, бывает двоякой. Во-первых, причина заключается в том, что причастник имеет свой вид в отношении этой вот формы. И потому никакой субстанциальной форме нельзя быть причастным в большей или меньшей степени. Поэтому Философ говорит, что «как определенное число не может быть большим или меньшим, точно так же не могут быть таковыми и виды субстанции», то есть в отношении своей причастности видовой форме, «разве только в той мере, в какой субстанция соединена с материей», то есть в отношении материальных расположений, «мы можем обнаружить в субстанции «больше» или «меньше""[77].
Во-вторых, это связано с тем, что форма является сущностно неделимой, и потому если нечто причастно указанной форме, то оно необходимо причастно ей в отношении ее неделимости. Поэтому нельзя сказать о виде числа как об изменяющемся в отношении «больше» или «меньше», поскольку каждый его вид установлен в неделимом единстве. То же самое справедливо сказать и о видах непрерывного количества, которые именуются по числу, таких, например, как длина в два или три локтя; и о соотношении количеств, таких, например, как двойное или тройное; и о количественных фигурах, таких, например, как треугольник и четырехугольник.
Именно это имеет в виду Аристотель, когда в «Категориях», разъясняя, почему фигуры не восприимчивы к «больше» или «меньше», говорит: «Все, что принимает определение треугольника или круга, есть треугольник или круг»[78], а именно потому, что таким определениям присуща неделимость, и то, что причастно их природе, необходимо причастно и их неделимости.
Поэтому ясно, что коль скоро о навыках и расположениях говорят в отношении чего-то еще, то в навыках и расположениях можно отметить два типа возрастания и умаления. Во-первых, в отношении самого навыка; так, например, мы говорим о большем или меньшем здоровье, большей или меньшей науке, которая простирается на большее или меньшее количество вещей. Во-вторых, в отношении причастности субъекта, а именно в том, насколько одной и той же науке или здоровью вследствие обладания различными способностями, что обусловливается различием темпераментов или традиций, один является причастным в большей степени, нежели другой. В самом деле, навыки и расположения и не сообщают субъекту его вид, и не предполагают сущностной неделимости.
Ниже мы проясним, каким образом решается этот же вопрос в отношении добродетелей (66, 1).
Ответ на возражение 1. Как взятое из определения телесных количеств слово «великое» сказывается [в том числе] и в отношении интеллигибельного совершенства форм, точно так же – и слово «возрастание», которое выражает некую великость.
Ответ на возражение 2. Навык, действительно, является совершенством, но не тем совершенством, которое является пределом своего субъекта, а именно тем пределом, который сообщает субъекту его видовое бытие. Кроме того, и природа навыка не включает в себя понятие предела, как это, например, имеет место с видами чисел. Поэтому ничто не препятствует тому, чтобы навык был восприимчив к «больше» или «меньше».
