Является ли это вопросом, как это, естественно, может показаться, или же это утверждение, описывающее определенное умственное отношение?
В связи с этим следует отметить, что когда дзэн отрицает, то это отрицание вовсе не обязательно должно походить на обычное логическое отрицание. То же самое относится и к утверждению. Смысл сказанного заключается в том, что истинное духовное переживание не должно ограничиваться узкими рамками искусственных, схематических законов мысли, антитезы "да" и "нет" или каких-либо вымученных формул науки. С внешней стороны дзэн абсурден и иррационален, но это только кажется. Нам не приходится удивляться, что все это влечет за собой такие естественные последствия, как неправильное понимание и толкование, недоразумение и, зачастую, злобные нападки. Обвинение в нигилизме — это только одна из них.
Когда Вималакирти спросил у Манджушри, в чем заключалась сущность доктрины "отказ от двойственности" в понимании бодхисаттвы, Манджушри ответил: "Насколько я понимаю эту доктрину, ее можно постичь в том случае, если смотреть на все вещи в их основе, то есть лишенные всякой формы и проявления, а также превзойти всякое знание и всякие аргументы. Мне представляется это так, а как ты это понимаешь?" Вималакирти, услышав такой вопрос, не произнес ни слова, в чем и заключался его мистический ответ.
Это значит, что молчание зачастую кажется единственным выходом из затруднительного положения, в которое нередко попадают последователи дзэна, когда их убедительно просят ответить. Вот что по этому поводу говорит Энно: "Я говорю "да", ничего не утверждая при этом, и говорю "нет", ничего не отрицая. Я стою выше "да" и "нет". Я забываю о том, что достигнуто, и о том, что потеряно.
Существует только состояние абсолютной чистоты или полной наготы. Скажите мне, что вы оставили позади и что вы видите впереди. Монах может выйти вперед и сказать: "Передо мною зал буддийского храма и его ворота, а позади меня келья и гостиная". Открыт ли духовный взор этого человека? Если вы ответите на этот вопрос, то тогда я поверю, что вы действительно лично советовались с древними мудрецами".
Когда не поможет молчание, не лучше ли всего сказать тогда словами Эно: "Врата рая открываются вверху, а пламя ненасытное нас жжет снизу". Разве это не проливает свет на истинную сущность дзэна, свободную от оков дуализма "да" и "нет". Ведь на самом деле, покуда будет оставаться хотя бы тусклая тень сознания "того" и "этого", мы по-настоящему не постигнем дзэна, древние мудрецы будут говорить непонятным для нас языком, а внутреннее сокровище навсегда останется скрытым.
Один монах спросил: "По утверждению Вималакирти, тот, кто ищет чистую землю, должен очистить свой ум: но что такое очищенный ум?" Учитель ответил: "Когда ум абсолютно чист, то значит он очищен, а абсолютно чистый ум, говорят, это ум, который выше чистоты и нечистоты. Ты хочешь знать, как этого достигнуть? Пусть твой ум во всех условиях останется совершенно пустым. Тогда ты достигнешь чистоты. Когда же чистота будет достигнута, не допускай и мысли о ней, иначе твой ум снова загрязнится. Если же такое загрязнение все же будет иметь место, то не допускай также ни единой мысли о нем, и тогда ты избавишься от него. Вот что такое абсолютная чистота". Можно сказать также, что абсолютная чистота — это абсолютное утверждение, так как оно выше чистоты или нечистоты и в то же самое время это высшая форма синтеза обеих. Здесь нет ни отрицания, ни противоречия.
Цель дзэна — достичь этой формы синтеза в нашей повседневной действительности, а не подходить к жизни как к своего рода метафизическому упражнению. В этом свете и следует рассматривать все "вопросы и ответы" в дзэне. В нем нет каламбуров, игры слов или софистики. Дзэн — это самая серьезная вещь на свете.
Позвольте мне закончить эту главу выдержкой из ранних трудов по дзэну. Один буддийский философ по имени Доко, который был последователем школы вижняпарамитра (абсолютный идеализм), пришел однажды к учителю дзэна и спросил:
"Какое умственное состояние необходимо для постижения истины?" Учитель ответил: "Нет никакого ума, который следовало бы приводить в какое-либо состояние, а также никакой истины, которую нужно было бы стараться постичь".
"Если это так, то почему у вас проводятся ежедневные собрания монахов, которые изучают дзэн и пытаются постичь истину?"
На это учитель ответил так: "У меня нет ни пяди свободного места, так где же я могу собирать монахов? У меня нет языка, так каким же образом я могу посоветовать другим прийти ко мне?"
Тогда философ воскликнул: "Как вы можете говорить мне такую ложь?"
"Раз у меня нет языка, чтобы советовать другим, то разве я могу говорить ложь?" — продолжал учитель.
После этого Доко произнес с отчаянием: "Я не понимаю вашего образа мыслей".
"Я тоже себя не понимаю" — закончил учитель дзэна.
Строго говоря, "мысль" — это не совсем удачный термин для того, что я хочу выразить этим тезисом, но так как я не знаю никакого другого, то я использую его здесь условно и надеюсь, что по окончании этой краткой главы читатели поймут, что я пытался им передать.
I
"Мышление есть бытие" — это изречение принадлежит Декарту и, насколько я понимаю, вся современная философия в Европе начинается с этого.
Но в действительности обратное также верно: "Бытие есть мышление". Когда человек произносит "я есть", он уже думает. Он не может утверждать своего существования, не прибегая к процессу мышления. Мышление предшествует бытию, но как может человек думать, если его нет? Бытие должно предшествовать мышлению. Без яйца не может быть курицы, а без курицы не может быть яйца.
Рассуждая таким образом, мы никогда не придем ни к какому определенному заключению. Однако постоянно вовлечены в эту игру и не сознаем, что попусту тратим свою умственную энергию. Бытие — это мышление, а мышление — это бытие. Чтобы постичь это, нам потребуется совершенно другая методология в мышлении. Этой новой методологией является восточное мышление.
Новая методология, выработанная восточным умом, диаметрально противоположна западному мышлению. Для людей Запада вещь либо существует, либо не существует. Утверждение, что она существует и одновременно не существует, они считают невозможным. Они скажут, что раз мы рождены, то мы обречены на смерть. Восточный ум работает иначе: мы никогда не рождались и никогда не умрем. Нет рождения и смерти: нет начала и конца — вот что такое восточный образ мышления. Западный ум считает, что должно быть начало, что Бог должен был сотворить мир, что в начале было "Слово". Нашему, восточному уму все представляется совсем иначе: нет Бога-творца, нет начала вещей, нет ни "Слова", ни Логоса, ни чего-либо, ни ничего. Запад воскликнет тогда: "Все это чепуха! Это совершенно немыслимо!" Восток ответит: "Вы правы. Покуда существует "мышление", вы не можете избежать дилеммы или бездонной пропасти абсурдов".
Сейчас я попытаюсь доказать читателю "рациональность" своего утверждения.
"Никакая мысль о мысли не является восточным образом мысли".
Для иллюстрации я приведу следующий пример.
Во времена правления династии Тан в Китае жил один буддийский монах, которого очень волновала проблема жизни и смерти, бытия и небытия, а также добра и зла. Однажды его учитель пригласил его пойти с ним в одну деревню, где только что умер родственник одного из жителей деревни. Монах Дзэгэн по прибытии туда постучал по крышке гроба и спросил учителя Дого: "Он жив или мертв?"
Учитель ответил: "Жив. Я бы этого не сказал. Мертв. — И этого я бы не сказал". Монах спросил: "Почему не сказать либо жив, либо мертв?"
"Иначе нельзя сказать", — настаивал учитель.
Когда они возвращались домой, монах, который не мог уловить смысла того, что говорил учитель, еще раз спросил учителя, но на этот раз уже с угрозой:
"Учитель, если ты не скажешь мне, жив ли он или мертв, я ударю тебя".
На это учитель ответил: "Бей, если хочешь, но я не могу утверждать ни того ни другого".
Дзэгэн ударил учителя, но того ответа, какого он ожидал, он так и не получил.
Учитель постиг что-то за пределами мышления, в то время как Дзэгэн упорно стремился решить эту проблему умом. Мышление всегда влечет за собой подразделение и анализ, которые ведут нас по дороге двойственности. Несмотря на то, что учитель был добрым человеком и, несомненно, любил своего несчастного и измученного ученика, он не мог передать ему свой внутренний опыт посредством простого мышления. В действительности же такое кажущееся уклонение от ответа было самым прямым ответом на поставленный вопрос. Но поскольку ум ученика работал на плане антитезного мышления, он был не в состоянии получить тот необходимый внутренний опыт, которым обладал учитель, и никакие удары никогда не выявили бы этого опыта. Бедный Дзэгэн никак этого не мог понять.
