30.7.1985
Премудрые и печальные умы предлагают больному (миру) тонкие диагнозы и рецепты, протягивают и стоят с протянутой рукой как нищие. (Нищие предлагают руку миру, ведь никто больше не предложит.) Мир не берет. Он живет страстно и слышит только голос страстей.
То, что сейчас общее настроение у чутких и думающих людей, то захватит завтра, захватывает сегодня массы. Мягкость, awareness; печальное недоумение; боль за землю и природу; решимость; участие.
[?]
Мир невидимый замещается видимым — такой обычный шаг, почти невозможно его не сделать. И вся древняя мудрость в том, чтобы его не делать. Слепота и все пороки соединяются в постройке того земного града, и он едва ли не большее зло именно когда чист, стерилен.
21.2.1986
С. X., крутой и строгий, корректный, отсевающий подлинное, качественное от сора. Я бы не стал так делать: в глупом, неприкаянном тоже есть неожиданная мудрость.
21.8.1985
Пишущие, академики. Серьезные, благомыслящие люди. Много слов и мыслей, сколько знаний, сведений. Большой, нависающий, заслонивший весь горизонт бог которому они служат.
3.8.1985
Читал Б. в суетливом слоеном сборнике в честь Лосева. Мало того что чушь, еще и порок легкомыслия, гордыни, хотя достоинство философского пафоса.
20.10.1985
Хотя отношение к «нашим» определенное, они все равно «тянут», как знание, что в лесу болото, теснит, хоть умеешь его обойти. Прямые наследники официальных богословов 19 века, жрецы.
11.9.1985
Назови ложь ложью. Если бы этим людям не платили, они бы не писали свои философские книги. Любитель, нищий фанатик лучше. Одно верно: они много проглотили, и то, что они проглотили, есть на самом деле философия, и если их вывернуть наизнанку, то можно будет ее вытряхнуть.
27.12.1984
Люди укутывают себя в самомнение, самозащиту, но этого не надо.
6.9.1985
Non lugere, non ridere, sed intelligere. Как приятна — кроме минут пробуждения — вальяжная жизнь, в которой себя не слышишь. Это так спокойно, себя не слышать. Когда услышишь, хочется в панике сразу зажать самому себе рот. Не делаешь этого только потому что все удивленно посмотрят и скажут: что с вами? Когда будешь им объяснять, они удивятся, зачем я так строг к себе, больше других, и или возьмут под опеку, станут объяснять как надо быть проще, или тебе придется объявить, что ты с ними в войне. Оба хода что‑то возмутительное. Ты продолжаешь дурно играть. Странная ситуация.
26.12.1984
Бердяев пес, заходящийся лаем и подкатывающийся к самым штанинам воров амбарных. Он всего чутче к ритмам революции в 16 году, к которым Блок будет чуток задним числом, Иванов — когда? Об Иванове в 16 году: он хочет всех передакать, любит платформировать. В это же время Розанов, небывалый кот, и жмурится, и ус воротит, и мурлычет, видя суету, как воры уносят из дома уже последнее, и не забывает шипеть на бедного пса, который и к нему подскакивает с лаем, но не куснет.
31.12.1984
Песни коми. Не разбирая слов, их примешь за «русские народные». Жены были туземки, хранили мелодию голоса, обычаи. Ничего не имея права иметь, не сохранили свои инструменты, только живой голос. Инструменты пришельцев. И дети тянулись к пришельцам, потаптывая тихих матерей.
31.12.1984
Бердяев одинокий дух, он нервически обороняет свою крепость и только тогда спокоен, когда ему не мешают спать и мечтать, болеть о мире, судить и рядить. Каждому хотелось бы такой крепости, да не дается.
2.1.1985
Почему люди так хорошо себя ведут. Потому что они как бы смотрят себя в телевизоре, кино и поступают и думают красиво. Пока они в зрительном зале, они могут позволить себе эстетическое поведение, тянутся к красоте. Они бросят это, когда их заденет за живое. А ты и тогда верь красоте, κάλλος.
18.1.1985
Идиотически бессмысленная паника и суета дам. Я понимаю: они жили глупо и слабо, каждая знает, как ее можно судить. Благословенное государство. Одним грозным величием своего присутствия оно умиротворяет страсти. Иначе все почти беспрепятственно раздирали бы друг друга.
21.3.1985
Где тонко, там и рвется. Непонятно, как Бог допускает годами жить во сне. Никто не любит когда будят, и начинают делать бессмысленные жесты, как Н. Т., подскакивать на ходу, кружиться, хотеть назад, в райскую невинность детства. Все говорят много, быстро, сердито, бессмысленно, зарекаются, наставляют, просят. Губят. Падают друг на друга. Оказывается, никто особенно не имел, не хранил своей жизни духа, все жили прислоненно к другим, да не просто, а в их отношении к общему мифу: якобы некие твердокаменные, действующие, давящие «они», которым если не подчиниться, то уже хорошо, благородно и достаточно. Здесь много литературной игры. Вообразить недобрую силу, вообразить свое сопротивление ей.
23.3.1985
Каждый из нас рассчитан на большее, сказал старый Козловский, жалея, что — он! — ничего не сделал. К старости он сложнее лицом, в юности бесподобно прост и лукав. Пронзительный голос, тиранический.
24.3.1985
Можно ли ждать, еще для нынешнего поколения, свежих неожиданностей? Да, В мире может повеять новым. В своей жизни каждый ведь живет только этим.
27.3.1985
Профессора философии и истории Красников и другие говорят о крещении Руси, они похожи на грешников в вязком болоте, и чуть один по недосмотру высунется к какому‑либо смыслу, логике, просто мысли, другие тотчас осаживают его снизу цепкими руками. Они дают «факту принятия христианства» «историческую оценку», без стыда, без мысли о том что история все‑таки существует и сама обязательно оценит их или уже оценила вместе с их оценкой.
13.9.1986
Газеты бойки и говорливы, к кому они обращаются, кого уговаривают? Оживленность осведомленного взаимопонимания: мы‑то знаем, вы‑то знаете. «Общественность». Вернее, иллюзия, что нашли дядю, который все выслушивает и мотает себе на ус. Чуть не сказал: страшные сталинские по сути дела пустые белые глазницы газетных страниц были целомудреннее. Теперь мы снова топчемся на краю пропасти и прямо в нее посмотреть боимся. Краем глаза только туда конечно и смотрим, но косвенно пропасть нам все не в пропасть, дважды два уже пожалуй пять, но никак не четыре. Лапидарнее и величественнее, чуть ли не правильнее было дважды два десять.
17.1.1987
Как выстужена страна. В голодную стужу 1919 года было теплее. Как окончательно выстужена страна, чем? Конечно, убийством и бессмысленной тратой миллионов.
11.1.1987
Ты в суете, вернее спешке, и не совсем рабочей, потому что не спокойной. А чего собственно боишься? Что не успеешь в общем потоке; ведь все бегут, чтобы… Что? Журнальный успех считается безусловной ценностью, но я прочел Боккаччо из 1 гл. «Генеалогии языческих богов». И какая разница! Какими придавленными голосами, для какой глухой инстанции мы пишем, о каких жалких мелочах! Даже лучшее из того, что мы делаем, перевод бумаги. Куда ломимся? Сумасшедший дом: каждый кричит, стараясь кричать громче всех других.
20.1.1987
Говорил с цензором и А. о выдернутых местах и пришел в отчаяние. Любая гласность, любая болтовня — но Т. Г. будет возбужденно вычеркивать из ренессансного итальянца место о праве на эмиграцию. Этот народ един, он прирос мясом к своей власти, все его слова физиология, он тяжко дышит и как корова слизывает толстым языком крохи духа. То, что Р. и И. назвали в ЛГ пошлостью. Волки рыщут и перегрызают горло всему что не устоит. Говори после этого себе в утешение что они губят рыхлое и обреченное. — Люди задохнулись бы, они на миг приоткрывают свои железные засовы и впускают немного света и воздуха. Таковы в истории перевороты и революции. Сияло солнце в 1789 и в 1830 в Италии для карбонариев, но ни лучика не пропускала глухая крышка еретической веры. Католицизм давно заглушил себя крышкой с нарисованными звездами. Обновители сказали: не надо их, и крышка теперь была темная, сплошная.
23.1.1987
Думающих никто не ценит, они никому не нужны, каждый думает сам и себе на уме, вместо мысли — эта самость. Самость не может никому служить. Служил бы ты? И так служишь, всем, всегда, охотно; все движутся сильным уверенным шагом, несут впереди свою мысль, свое твердо убеждение, и ты поневоле служишь, очарованный властью чужой самости. Твоей самости нигде нет.
25.1.1987
Ты сидишь в учреждении, и ведь вот, тихо, просторно, однако въедается что‑то служебное, смертельное, иссушающее и, догадываешься, позорное. Побудь неделю тут и ведь забудешь о свободе духа М. восстает против самой системы службы: мы рабы, это виснет на нас как вериги, как короткая цепь, но тяжелая, тяжелая. То есть снимите сначала с нас цепи. И так как он знает что не снимут, чистая совесть за лень, косность, похоть ему обеспечена. Раз не дают жить хорошо, будем жить кое‑как, не будем упираться напрасно, когда тащит сила Тут нет упрямства, есть щедрая широта. Так славянин идет в рабство именно когда бунтует против него.
