Она оживляется отъ воспоминанія обстоятельствъ протекшей жизни; поддерживается внимательнымъ разсматриваніемъ книги совести, въ коей записаны все наши прегрешенія; охраняется памятію о смерти и постояннымъ ожиданіемъ тягостнейшаго труда, последующаго за исходомъ изъ настоящей жизни; соблюдается постояннымъ воображеніемъ въ уме того страшнаго и нелицепріятнаго испытанія, которое будутъ производить надъ душею на воздухе злые духи; ибо кто изъ оскверненныхъ, подобно мне, грехами не устрашится пришествія святыхъ Ангеловъ, когда они того, кто, по Божественному определенію, достигъ предела настоящей жизни, противъ воли, силою и со гневомъ будутъ изгонять изъ тела? Кто изъ имеющихъ оскверненную совесть не убоится жестокаго и зверскаго нападенія злыхъ демоновъ, по исходе его изъ тела, когда каждый изъ нихъ со всею жестокостію будетъ влечь къ себе бедную душу, смотря по страстямъ, коимъ она раболепствовала, и, обличая ее делами, будетъ приводить въ стыдъ и лишать всякой надежды на будущія блага? Эту спасительнуго печаль питаетъ живое воображеніе несчастнаго состоянія душъ во аде, именно воображеніе того, какъ оне пребываютъ въ глубочайшей тьме, питаясь самыми горькими стенаніями и слезами, и сверхъ всего сего терпя самый прискорбный стыдъ, и, кроме праведнаго осужденія, ничего не ожидая себе; утверждаетъ надежда воскресенія и непрестанное представленіе страшнаго и преславнаго пришесгвія Христова и ужаснейшаго дня суднаго, въ который небо, и земля, и все видимое украшеніе ихъ съ шумомъ прейдутъ, стихіи же разорятся, сожигаемыя (2 Пет. 3:10) неугасимымъ огнемъ, который въ пришествіе Чистейшаго очиститъ оскверненную нами тварь, — въ который поставятся престолы и Ветхій деньми сядетъ, а безчисленные чины Ангеловъ и Архангеловъ со страхомъ и трепетомъ предстанутъ Ему для служенія; все люди приведутся на судъ; раскроются книги, въ коихъ со всею точностію записаны наши слова, дела и помыслы, и объявятся всей твари такъ, что каждый, читая эту книгу делъ, узнаетъ грехи другихъ столько же, сколько знаетъ и свои собственные, — въ который стоящіе одесную Судіи удостоятся обетованія неизреченныхъ благъ, а стоящіе ошуюю осудятся на вечный огнь, тьму кромешнюю, червь неусыпающій, скрежетъ зубовъ, непревывный плачъ и безконечный стыдъ, который всякаго осужденнаго на вечное мученіе более будетъ тяготить, нежели все прочіе виды наказаній. Имеющій печаль по Боге никогда не выпускаетъ изъ памяти этихъ истинно ужасныхъ предметовъ, но ведетъ себя такъ, какъ бы онъ уже видитъ Судію, и взаимно видимъ отъ Него, и проводитъ настоящую жизнь въ благочестіи и правде, не поступая и не помышляя вопреки благодати и званію.
Отъ этой достохвальной печали раждается смиренномудріе — это преимущественное благо человеческое, которое заставляетъ благочестиваго и боголюбиваго человека считать себя ниже всехъ, не смотря ни на какой чинъ, обуздывать самомненіе сознаніемъ естественной немощи, равно общей всемъ, имеющимъ одинаковую природу, и не попускаетъ предпочитать достоинство природе; — она ограждается кротостію, которая искореняетъ возстанія противоестественныхъ страстей гнева и похоти, и уподобляетъ человека Ангеламъ, которые не знаютъ бешенства гнева, неистовствующаго на естественное сродство, и чужды похоти, измождающей умственныя силы и увлекающей душу къ веществу; но всецело управляются однимъ умомъ, со всею горячностію стремящимся къ безначальному и преестественному уму; — отъ нея происходитъ любовь, которая, соединяя насъ другъ съ другомъ и съ Богомъ, побуждаетъ пещись о ближнемъ столько же, сколько Богъ благоволитъ ко всемъ, по своему милосердію; — а концемъ ея есть царствіе небесное и наслажденіе въ ономъ Божественными благами, ибо печаль по Боге любящихъ и соблюдающихъ ее вводитъ въ небесное царство.
Отличительнымъ признакомъ этой печали есть то, что она пріучаетъ глаза къ тому, что они взираютъ на тварь для одного прославленія Творца, а на богатство, принадлежащее ближнему, безъ зависти и ненависти;— уши къ тому, что они слушаютъ только Божественныя слова, и скоро отверзаются къ прошеніямъ требующихъ нашей помощи, а клевете и гнуснымъ словамъ не внимаютъ; — языкъ къ тому, что онъ освящается благословеніемъ другихъ, и никогда не оскверняется злословіемъ и поношеніемъ; кратко сказать, пріучаетъ все части тела и души къ тому, что оне соображаются съ темъ, что благоугодно Святому Духу, дабы такимъ образомъ достигнуть намъ цели благочестія.
Если мы, благословенный, испытывая себя самихъ, найдемъ въ себе все это, то тщательно будемъ хранить оное; а если еще ничего этого не пріобрели, то постараемся пріобрести; для чего смиримъ себя, ради Бога и, на основаніи общей природы, предъ всеми людьми, будемъ кротки и мирны, въ случае неисполненія нашихъ предположеній; будемъ щедры къ беднымъ, гостепріимны къ странникамъ, готовы оказывать посильную помощь требующимъ нашего заступленія, единодушны съ друзьями, прямодушны съ знакомыми, доступны низшимъ, долготерпеливы къ раздражающимъ насъ, сострадательны и человеколюбивы къ немощнымъ, снисходительны къ согрещающимъ; будемъ утешать скорбящихъ, или, просто сказать, постараемся быть всемъ вся, ради страха Божія и ожидаемаго будущаго суда; потому–что кто не имеетъ сказанныхъ добродетелей, тотъ не долженъ надеяться получить спасеніе. Такъ говорить побуждаетъ меня любовь къ тебе, ибо я не знаю, чемъ удовлетворить ей. Она заставляетъ меня непрестанно воображать тебя, и во время твоего отсутствія беседовать съ тобою, какъ присущимъ, чрезъ переписку. Но слова эти мы должны принять не какъ–нибудь, потому–что въ страшный день суда после всего и эти слова, смотря по тому, какъ мы были расположены къ нимъ, будутъ или оправдывать, или осуждать какъ меня, который произношу ихъ, такъ и слушателей моихъ. Да сподобимся же, по благодати Христа Бога и Спаса нашего, призвавшаго насъ въ славу свою и царство, все мы и говорящіе объ обязанностяхъ, и слушающіе исполнять сіи Божественныя слова, а не просто только слышать, или читать оныя.
Письмо Иоанну Кувикуларию
Перевод протоиерея Валентина Асмуса.
Поскольку Вы повелели написать Вам, по какой причине Бог Своим постановлением судил людям царствовать над людьми, при том что природа всех одна и та же и являет всех по простому ее смыслу причастных ей равночестными, то скажу по силе своей, не скрывая ничего из того, что приял я от премудрых и блаженных мужей, урезая многое, насколько вместимо сказать об этом вкратце. Слово истинное, как говорят, таинственно внушает, что когда человек, по дару сотворившего его Бога, получил в удел владычество над всем видимым миром и образом злоупотребления обратил движения природных сил умной сущности, которая в нем, к тому, что против природы, и внес и в себя, и в весь этот мир, по праведному суду Божию, владеющее ныне ими изменение и истление, чтобы у него, движущегося к тому, что против природы, не сохранялась до бесконечности бессмертная сила души, что есть не только крайнее зло и очевиднейшее отпадение от истинного существа самого человека, но и явное отрицание Божественной благости.
Посему эта многотрудная и многоплачевная жизнь человеков, чрез многое неразумие и бесчиние вскармливающего ее вещества, разное и по–разному неся и вынося, и, точнее сказать, в перенесении [скорбей] неся всех людей, всех делает причастными присущих ей ужасов и никого не оставляет совершенно свободным от свойственного ей волнения. И сие предписано по соответственному промышлению Божией премудрости, чтобы мы, научившись, наконец, хотя бы и поздно, злостраданиями, жизнию причиненными в обстоянии, сколь вредить умеет дружба с нынешней жизнью, которую мы расположены любить вопреки разуму, познали, что отделение для нас полезнее, чем соединение с нею, и разумно утвердили справедливую ненависть к ней и, избежав смешения и смущения видимых [вещей], целомудренно и благоразумно перенесли желание на благостоятельную тождественность [вещей] умопостигаемых.
Но поскольку и бичуемые и претерпевающие многие тысячи зол мы не отваживаемся разрешать узы дружбы с [жизнию сею], Бог, яко Премудрый и Благий Промыслитель, предписал человекам закон царства, заранее отгоняя великое неистовство зла, которое, как [Он] знал наперед, будет в жизни через своеволие, чтобы люди не стали друг для друга пищею, подобно рыбам морским, когда никто не начальствует и не препятствует сильнейшему беззаконно нападать на нижестоящего. Посему, я думаю, как и подобало, по необходимости было внесено в человеческий род царство, приявшее от Бога премудрость и могущество, и равночестная природа допустила разделение на начальство и подначальность, чтобы [подначальностью] упорядочивались законно повинующиеся законоположениям природы, а [начальством] справедливо наказывались по своенравию воли не желающие им уподобляться, и таким образом всем даровалась справедливость, распоряжаемая желанием и страхом, коею исчезают неровности воли каждого и природы, которая во всех светло является равною, спокойною и кроткою. Этого никогда бы не произошло, если бы страх не сдерживал неразумного устремления многих к неуместному и не вел насильно, угрозою, к тишине целомудрия и благоразумия. Ибо то, что разум естественно убеждает целомудренных добровольно с любовью принимать, то самое страх имеет обыкновение принуждать неразумных терпеть против воли.
