Легче проходил и перенос: благодаря замене анастезирующей жидкости гардрарской дыхательной смесью. А выход из него вообще мало отличался от выхода из простого сна — не только у гардрарцев, но и у землян.
Гардрарцы даже не проходили после него осмотр кибер-диагноста. Но на этот раз произошло неожиданное исключение: не совсем легко произошел выход именно у гардрарки — у Цангл. Еще более неожиданным была обнаруженная причина: её беременность.
Событие поразительное: слишком необычное для гардрарцев. И даже землян, не забывших то, что еще не так уж давно такое и у них было совершенно невозможно.
Как воспримет это Лим: даже при том, как относится он к Цангл? Всё-таки, она — примитива. И поэтому, прежде всего надо об этом сказать ему раньше, чем ей: пусть решает. Если сочтет, что ребенок от такой не нужен — так тому и быть: не поздно исправить положение, а она ничего не узнает.
— Ты принимаешь таблетки? Золотистые, — задал Лим Цангл первый вопрос.
— Нет: ты сказал, что тогда родится ребенок.
— Зачем он тебе?
— Чтобы еще больше любить тебя. Чтобы мы смотрели друг на друга, как Александр и Малгкха — помнишь?
Он снова был поражен: так сказать! Как меняется она: может точно выразить словами то, что чувствует. Что происходит с ней: почему всё больше и больше опережает его в понимании чего-то слишком важного?
Можно ли к ней относиться по-прежнему: как к стоящей ниже его? Кажется, уже нет. И он не в праве один решать, появиться ли на свет их ребенку.
— Очень хочешь это?
— Да: очень! А когда?
— Скоро: ты беременна. У тебя… у нас скоро будет наш ребенок, — заставил себя сказать он. И сразу увидел, как вспыхнули её глаза:
— Родной мой! — неожиданно произнесла она не гардрарские слова, которыми Малгкха назвала Александра: опять почему-то запомненные только ею.
Она приблизила сияющее лицо к его, еще растерянному, и сама прижалась крепко к его рту.
— Родной мой, любимый! — шептала она навсегда ей запомнившиеся землянские слова.
— Лим сказал Цангл про её беременность, — Конбр вызвал Лейли неожиданно. — Мне хотелось бы обсудить создавшуюся ситуацию почему-то именно с тобой, многоуважаемая Лейрлинд.
— Думаю, ты не ошибся, достопочтенный Конбр: лучше меня, наверно, в этом, благодаря моему нелегкому опыту, никто не подходит тебе. Если не против, давай встретимся в салоне-саду: предпочитаю такой разговор не по связи.
…- Что происходит? Я пока с трудом понимаю. Хотя то, что довелось мне увидеть — их очень необычные отношения — нравились мне чем-то. Теплом, наверно.
— Душевным теплом?
— Именно. Хотя, опять же, понятие «душа» слишком давно у нас исчезло: только благодаря вам, я знаю теперь его значение. И всё-таки, происходит что-то слишком мне непонятное.
— Происходит замечательное: на Гардраре появляется первая семья.
— Состоящая из мудрого и примитивы: что общего, кроме физического общения может быть в такой семье? Ведь у вас даже нет подобных почему-то.
— Но есть и семья достаточно необычная тоже: моя собственная. Тебя не удивляет, что я по возрасту могла бы быть матерью моего мужа? Придется тебе рассказать, почему так получилось.
Непростая история: из-за того, что началась, когда ни одной настоящей семьи не было на Земле. Было редко только нечто подобное, когда интеллектуальные мужчина и женщина жили вместе долго, даже всю жизнь, но детей в этих союзах никогда не появлялось.
Я не знаю, откуда во мне возникло желание любви: это слово тогда мы, как и вы, почти позабыли. Рассказал мне о нем Лал — тот, именем которого после его гибели назвали моего Лала, которого ты знаешь: он знал невероятно много из существовавшего давно, что незаслуженно было забыто — как Лим ваш.
Полюбила тогда я его самого близкого друга — старого уже Дана. Величайшего физика, своим открытием гиперструктур положившего конец научному кризису, о котором вы столько уже знаете. Отца моего мужа.
Своим открытием он заслужил вторую жизнь: пересадку его головы на тело молодого «неполноценного» донора-смертника. Перед операцией я пообещала ждать его. Но когда он вернулся обновленным, встретил другую — Эю, с которой и с Лалом Старшим потом улетел на планету, названную Землей-2, для подготовки её к заселению. И единственная моя встреча с ним произошла совсем незадолго перед его отлетом туда.
Когда они улетели, я продолжала ждать его. Думала: если двое мужчин могут быть близки с одной женщиной, то почему он не может с ней и со мной?
Лал погиб на Земле-2, а они вернулись с детьми, рожденными ими там. Так хотел Лал: только семья, в которой появляются дети, обеспечит их защиту от отбраковки — положит конец страшному разделению людей.
Только я уже была не нужна ему — лишь она: единственная — мать их детей. Увидела при первой встрече с ними, что надеяться мне не на что. Но появилась мысль, в первый момент показавшаяся безумной — стать одной из них, войти в их семью. Она становилась навязчивой, настолько сильной, что сминала даже чувство к Дану.
И встреча с полюбившим меня сыном Дана решила всё: в их семью вошла, став его женой. Потом родила сына — первая после матери Лала, которая могла родить сама детей только на Земле-2, Зрыыр по-вашему. Это было очень важно для борьбы, которую после гибели Лала вели Дан и Эя.
Но разница в возрасте между нами не давала забывать о проблеме, которая станет: я стану старой и уйду раньше его. Сможет ли он обрести тогда счастье с другой: он ведь слишком меня любит? Предложила ему погрузить меня в анабиоз до того времени, когда его возраст сравняется с моим. Но он воспринял это с ужасом: ведь когда они возвращались с Земли-2, и им пришлось всем, кроме Дана, находиться в анабиозе, из него не вышел его маленький брат, Малыш.
А потом Дан придумал другое: гиперпереносы для установления контакта с цивилизацией, первая связь с которой произошла тогда. По расчетам Дана, релятивистский эффект при этом обеспечит желаемое. Прилетит с Земли вторая партия поселенцев, и с ними друг Ли, Ги, и мы втроем отправимся в эти полеты.
— Тоже, как видишь, не совсем-то то, что у Александра с Малкой и других наших.
— Как можно сравнивать с тем, что у Лима с Цангл? И ты, и Марклд — интеллектуалы, а она? Неужели не понимаешь существенную разницу? То, какой ребенок, наверняка, родится у них?
— А каким родился мой Лал? А его сестра: внешне похожая на того «неполноценного», на тело которого была пересажена голова Дана при «обновлении»? Йорг ведь настаивал, что именно из-за того, что дети, рожденные ими, имели и его гены, не вышел из анабиоза маленький Малыш.
— Я помню: вы рассказывали. Таких Йоргов на Гардраре — большинство. Если быстро не победим, их ребенка захотят отобрать и ликвидировать. И Цангл — тоже. А Лима будет ждать бойкот. Конечно, мы ничего этого не допустим.
— Цангл и ребенка можно спрятать у нас: не пойдут же они на силовой конфликт.
— Они? Для которых норма ликвидировать тех, кто не дотягивает до требуемого уровня? Еще как могут — не задумываясь. С бойкотом, конечно — нет: мы его не признаем. Хотя… Я не уверен, что все: не разделимся ли мы вскоре?
— Наверно, для большей безопасности Цангл лучше находиться с нами, землянами. Будет под моим надзором: подготовлю её к материнству.
— Всё это хорошо, но мы ушли от главного: как сам Лим отнесется к ребенку, если, всё-таки, окажется потом примитивным?
— Он останется для Лима его ребенком: поверь. Если потребуется, защитит его любой ценой — каким бы не был.
— Мне еще трудно это понять: не могу представить себя на его месте.
— Не уверена, глядя на твоё отношение к моему сыну.
— А-а: тогда понял. Ты права: он дорог мне. Кажется, мы обговорили всё.
— Но я хотела бы поговорить еще кое о чем: о чуде, происходящем с Цангл.
— Цангл? Да, она поражает и меня: своим необычайным отношением к Лиму; тем, какой стала её речь. Поразительно!
— Это сотворила любовь. Поверь: я знаю — очень давно.
— Верю: глядя на земные семейные пары. Но чтобы такое произошло с примитивой…
— Как трудно освободиться вам от представления, что все они совершенно выродились умственно!
— Но ведь, действительно: это наследство десятков поколений неспособных творчески думать.
— Зато чувствовать, что почти утратили мудрые. Да и думать — может быть, хоть и не творчески — не совсем тоже не способны. Как и мудрые — чувствовать.
— Ты о Лиме?
— Да. Знаешь, мне кажется, что он сумел пробудить в Цангл то, что таилось в ней где-то очень-очень глубоко. Счастливая, она стала больше и думать.
Ведь откуда известно, была бы она примитивной, если бы её пытались учить так же, как потомков мудрых? Известно же хорошо, что наследование качеств индивидуумом носит лишь стохастический[5] характер. Ну, да: у мудрых родится больше способных — но не все. А у примитивов — почему иначе?
