Ознакомительная версия.
Вопрос о происхождении епископата в церкви принадлежит к числу наиболее трудных богословских проблем {42}. Здесь не место полностью ставить эту проблему, но необходимо выяснить, в силу каких обстоятельств епископ становится во II веке признаком кафолической церкви.
3. Бесспорно, что в апостольское время епископ не играл той роли, какую он получил с эпохи Игнатия Богоносца. Однако бесспорно и то, что в апостольское время епископское служение уже существовало. Ап. Павел среди прочих харизм упоминает и харизму управления (I Кор 12:28), но если бы даже не было этого упоминания, мы должны были бы предположить существование в первоначальных церковных общинах лица или коллегии лиц, на обязанности которых лежала бы забота по управлению церковной жизнью. Если управление принадлежало коллегии, что наиболее вероятно, то все же фактически оно должно было осуществляться одним лицом, возглавляющим эту коллегию. Совершенно неважно, какое наименование носило это лицо — епископа или пресвитера, προϊστάμενος, ηγούμενος и т. д. Так же, как неважно, как назывались в совокупности все члены коллегии — пресвитер или епископ. В конце концов проблема происхождения епископата не сводится к вопросу о происхождении и истории термина «епископ», а к истории епископского служения. Хотя лица, обладающие харизмой управления, не занимали высших мест в харизматической иерархии — ап. Павел ставит их на 8–е место (1 Кор 12:28), их служение было весьма существенно и необходимо в церковной общине. Ап. Павел призвал в Милет не учителей, не пророков, не обладающих силой чудодейственной, ни даром исцелений и вспоможения, а пресвитеров. «Из Милета же послав в Ефес, он призвал пресвитеров церкви» (Деян 20:17). Перед поездкой в Иерусалим, когда «Дух Святой по всем городам свидетельствовал, говоря, что узы и скорби ждут» ап. Павла (Деян 20:23), он дает последнее наставление, как свое завещание, пресвитерам Ефесской церкви — πρεσβυτέροις τής εκκλησίας — и этим свидетельствует, что на них ляжет исключительная забота о церкви, которая до тех пор осуществлялась ими совместно с ап. Павлом. Пресвитеры Ефесской церкви были пастырями, которых Дух Святой поставил «епископами (έπισκόπους)». Забота о церкви лежала на всех них, никто из них особо не выделен, но само собой разумеется, что один из них par exellence был епископом. «Ныне предаю вас, братия, Господу и слову благодати Его, могущему назидать вас более и дать вам наследие со всеми освященными» (Деян 20:32). Из всех служений первоначальной церкви ап. Павел поручает — παρατίθεσαι, — отдает на хранение Богу только епископское служение, что указывает на существование особой связи между апостолом и этим служением. Как редкое и счастливое исключение в сохраненных дееписателем словах ап. Павла мы находим подлинные первоисточники церковной традиции, которая впервые выражена в Послании к коринфянам Климента Римского: «Проповедуя по различным странам и городам, они (апостолы) первенцев из верующих, по духовном испытании, поставляли в епископы и диаконы для будущих верующих» [43].
Вместе с тем здесь именно лежит разгадка безнадежно запутанного спора о коллегиальном или единоличном епископате первоначальной церкви. Он был коллегиальным, потому что επισκοπή вверена была коллегии, и, одновременно, единоличным, так как фактически επισκοπή осуществлялась одним лицом. Определить точно, в чем заключалась επισκοπή, при существующих источниках апостольского времени, по–видимому, невозможно. Надо заметить, что в этом нет особой надобности, т. к. в ней участвовала вся церковь через пророческое откровение и свидетельство народа о нем. Существенно более важным представляется другой вопрос, включала ли эта έπισκοπή то, что мы называем литургическим служением, главным образом, конечно, совершение таинства Евхаристии. В новозаветных писаниях о священстве (βασίλειον ίεράτευμα — 1 Пет 2:9) говорится в применении ко всему новозаветному Израилю [44]. Это означает, что ветхозаветное особое священство заменено было всеобщим священством. Евхаристия заменила все ветхозаветные жертвы, и Евхаристическое собрание стало новым Иерусалимским храмом, как местом присутствия Бога. Если каждое служение передавало благодатные дары, то тем более была необходима особая харизма для совершения Евхаристии. Между тем мы не находим совсем упоминания о харизме литургического служения. Крайне знаменательно, что в послании ап. Павла не говорится о совершающем Евхаристию. Если бы совершение Евхаристии одинаково принадлежало всем членам общины, то, вероятно, в связи с этим легче могли возникнуть споры, как это было с пророческим служением и говорением языками. Отсюда можно заключить, что совершение Евхаристии входило в одно из перечисленных ап. Павлом служений, причем оно было так связано с этим служением, что в апостольское время не вызывало никаких претензий со стороны других харизматиков. Богослужебный порядок первохристианства складывался под сильным влиянием синагогального строя. Хотя заключения по аналогии не всегда допустимы, но в вопросе о совершении Евхаристии они вполне законны: оно принадлежало пресвитерам, т. е. входило в харизму управления. Помимо синагогальной практики в этом вопросе немалое значение имеют, помимо ветхозаветных, и чисто христианские мотивы. Евхаристия связана была с агапами — вечерями любви, — да и сама она имела характер «вечери». Совершенно естественно предполагать, что председательствование на вечере принадлежало «хозяину», какими были пресвитеры. Совершение Евхаристии принадлежало пресвитерам, но не было их исключительной прерогативой: они могли поручить совершение Евхаристии другим лицам или по пророческому вдохновению, или в знак особого внимания и уважения {45}. Вне всякого сомнения, что апостолы председательствовали на Евхаристическом собрании, когда они на нем присутствовали. Пророки пользовались очень большим уважением и они могли быть чаще других приглашаемы для совершения Евхаристии, если только они не входили в число пресвитеров. Соединение харизм — наиболее обычная вещь для апостольского времени. Нет ничего невероятного в предположении, что постоянно пребывающие в общине пророки были в то же самое время и пресвитерами. Во всяком случае в обычном порядке церковной жизни совершителями Евхаристии были пресвитеры, а чаще всего, конечно, старейший из них. При твердо установившемся взгляде в современной богословской науке это предположение кажется почти невероятным, между тем только благодаря ему можно избежать искусственных, и потому маловероятных, гипотез для объяснения бесспорного факта, что в начале II века совершение Евхаристии принадлежало епископам и пресвитерам. Церковная традиция в этом вопросе настолько устойчива, что без вполне надежных оснований не следовало бы от нее отказываться. Эта традиция нашла свое первое выражение у Климента Римского в его Послании к коринфянам. «Немалый будет на нас грех, если неукоризненно и свято приносящих дары будем лишать епископства (τής έπισκοπής)». [46] Как известно, речь идет об устранении Коринфской общиной от служения пресвитеров. Таким образом, в их служение — επισκοπή — входило приношение даров (τά δώρα). Если Prima Clementis написана в конце I века, то Климента отделяет от апостольского времени промежуток всего в 30–40 лет. Более или менее серьезным возражением против этой традиции является «Дидахи». Правда, и по ней совершение Евхаристии лежит на епископах, но, так сказать, во вторичном порядке. Пророк, по «Дидахи», является первосвященником: «Всякий начаток от произведенного в точиле и на току, первородных от тельцов и от скота, взяв, отдай пророкам, ибо они первосвященники (αρχιερείς) ваши». [47] Он предстоятельствует на Евхаристии, и, во всяком случае, на агапах: ему одному предоставляется «благодарить, сколько он желает» [48], а епископы и диаконы «исполняют служение пророков и учителей». Епископ совершает Евхаристию в отсутствие пророка. Нет надобности недооценивать значение «Дидахи», но нельзя его делать краеугольным камнем всех построений, во всяком случае до тех пор, пока окончательно не будут выяснены все вопросы, связанные с его происхождением. До сих пор остается спорным вопрос о времени появления этого памятника и о той среде, где он создан. Его можно с одинаковым основанием относить как к началу II века, так и к середине или даже к концу, принимая во внимание, что его родиной были окраины христианского мира. Автор «Дидахи» не имел никаких догматических целей, но доказывает ли это; что он принадлежал к великой церкви? Это спорный вопрос. Памятник вышел из пророческой среды, и его автор сам был пророком. Его задачей было укрепить пошатнувшееся в его время положение истинного пророка. Он предостерегает верующих от лжепророков, но он боится, что из–за последних община не пожелает принять и истинного пророка. Он предписывает верующим не подвергать никакому суду и испытанию пророка, указывая на то, что всякий грех будет прощен, но этот грех не будет прощен [49]. Забывая предписание ап. Павла об испытании духов [50], он явно старается поставить пророка выше епископа, предоставляя епископу первенство в отсутствие пророка. Когда он говорит, что епископа должно почитать, как пророка и учителя [51], то не авторитет епископа он желает поддержать, а пророка, так как последний был экстренным явлением в церковной жизни, а первый — необходимым элементом. Он не борется против епископа, но и не желает, чтобы епископ вытеснил пророка, а особенно — чтобы пророк был устранен от предстоятельства на Евхаристии. Правда, он не указывает, каково должно было быть положение епископа, если пророк пожелает остаться в общине или в общине окажутся сразу два пророка. Таким образом, судить по «Дидахи» о положении епископа более чем рискованно, а особенно предпочитать «Дидахи» бесспорному свидетельству Послания Климента. Литургическое служение пресвитеров, которое с самого начала принадлежало пресвитерам, и в их числе и епископам, было отправной точкой всего дальнейшего развития процесса епископского служения.
Ознакомительная версия.
