Ты сделался жестоким ко мне;
крепкою рукою враждуешь против меня…
Когда я чаял добра, пришло зло;
когда ожидал света, пришла тьма.
Мои внутренности кипят, и не перестают»(30:20–21,26–27).
Иову в его несчастье Бог кажется негодяем, который «губит и непорочного и виновного» (9:22). Этот образ в точности противоположен вести Иисуса о благом Отце, Чей свет проливается и на добрых, и на злых. Клайв Льюис, описывая свои переживания после смерти жены, отметил: «Мне не грозит (так я думаю) опасность утратить веру в Бога. Реальная опасность заключается в том, что я начну верить ужасным вещам о Нем. Я не боюсь прийти к выводу: «Так, значит, Бога нет». Я боюсь придти к выводу: «Так вот Каков Бог на самом деле. И не обманывайся больше». Со свойственной ему неуклюжей прямолинейностью Льюис вслед за Иовом спрашивает, не является ли Бог «Космическим Садистом»?
Все эти высказывания на грани кощунства не ускользают от внимания друзей Иова. Елифаз возмущенно отвечает: «Да ты отложил и страх, и за малость считаешь речь к Богу» (15:4). Он сравнивает Иова с тем нечестивцем, который «простирал против Бога руку свою и противился Вседержителю» (15:25).
Однако история Иова приобретает неожиданный поворот. Как сказал Серен Кьеркегор: «Тайна книги Иова, ее мощь, ее нерв, ее основная идея в том, что Иов вопреки всему оказывается прав».
Иов изливает свое возмущение перед Богом — и в конце концов торжествует победу. Вот заключительные слова Бога Елифазу: «Горит гнев Мой на тебя и на двух друзей твоих за то, что вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов» (42:7). Вспомним гневные и неистовые слова Иова. Почему же Бог предпочел их речам его мудрых друзей? И вообще, выиграл ли Бог Свое «пари» о вере Иова?
Прежде всего Иов не последовал совету своей жены: «Похули Бога, и умри». Он отчаивается в справедливости, благости и любви Бога, в самой своей жизни, но не поворачивается к Богу спиной. В минуты глубочайшего отчаяния Иов обретает проблески надежды и веры.
Иов пытается жить, приняв этот мучительный парадокс. Несмотря на то что происходящее этому противоречит, он пытается по–прежнему верить, что Бог его любит. Друзья Иова рассуждают логически: «Страдание исходит от Бога. Бог справедлив. Стало быть, ты, Иов, виновен». Иов, пересмотрев заново всю свою жизнь и попытавшись представить себе несправедливого Бога, приходит к бессмысленному и противоречивому выводу: «Страдание исходит от Бога. Бог справедлив. Я невиновен». В лучших традициях еврейского народа Иов отстаивает эти три позиции, хотя каждая из них противоречит двум другим.
Иов инстинктивно чувствует, что лучше связать свою судьбу с Богом — даже если в данный момент Бог представляется ему бесконечно далеким или жестоким, — чем вообще отказаться от всякой надежды. Он сохраняет образ личностной вселенной. Если мир безлик, то каковы наши критерии для различения боли и удовольствия или почему счастливые дни Иова следует предпочесть нынешней трагедии? Иов цепляется за веру в справедливость и в личностного Бога, сколько бы ни громоздилось перед ним доводов, опровергающих эту веру. Он цепляется за нее потому, что любая альтернатива будет гораздо страшнее.
Просьбы, с которыми Иов обращается к Богу, раскрывают очень многое в характере этого человека. Чего бы я попросил на его месте? «Избавь меня от боли, Господи! Сперва возврати мне здоровье, а потом уж обсудим, какой урок я должен извлечь из всех этих несчастий». Иов ведет разговор о другом. Он чувствует, как сгущается отчаяние и вера покидает его, и молит о скорой смерти. Зачем? «Это было бы еще отрадою мне, и я крепился бы в моей беспощадной болезни, ибо я не отвергся изречений Святого» (6:10).
Но смерть не приходит. Иов видит, что его молитвы — бессмысленный вопль, обращенный в пустоту. И тогда он просит о свидетеле или заступнике, который мог бы рассудить его с Богом, «положил бы руку свою на обоих нас». Позднее эта молитва (9:33; 16:19–21), исполнится как пророчество об Иисусе, Посреднике между Богом и человеком. Но сам Иов в ту минуту не получает никакого ответа. Нет у него свидетеля, нет заступника.
Наконец в полном отчаянии Иов отказывается от всех своих требований, кроме одного, которое он будет твердить до конца: он хочет получить объяснения лично от Бога (см. 13:3; 31:35). Он желает прийти в суд и услышать, как Бог будет свидетельствовать в Свою защиту, оправдываясь в том, что кажется вопиющей несправедливостью.
Эта последняя просьба приводит друзей Иова в ярость. Какое право имеет он, жалкий, ничтожный человечишко, вызывать на суд Господа? Как может «человек, который есть червь, и сын человеческий, который есть моль» (25:6), настаивать на своей правоте перед Богом — владыкой вселенной? Марк Твен иронически пожимает плечами: «С тем же успехом я мог бы обратить на себя внимание планеты, швыряя в нее грязью». Но Иов не сдается, до самого конца он будет настаивать на своем праве вопрошать Бога и требовать от Него объяснений. Бог признает его право.
Виктор Франкль, переживший ужасы нацистского концентрационного лагеря, говорит, что страшнее всего отчаяние, вызванное бессмысленным страданием. Опыт Иова подтверждает это. Он требует объяснения случившемуся, он хочет, чтобы в его страдании был смысл, и только Бог может удовлетворить это требование.
Вера Иова проходит испытание: он держится за веру в Бога и доверие к Нему, хотя и лишился всех доводов в пользу этой веры, хотя многое говорит теперь против нее. Его собственное достоинство и человеческая ценность подвергаются сомнению, но Иов отстаивает их до конца. Можно назвать Иова первым протестантом в самом подлинном смысле этого слова. Он опирается на собственную веру, а не на общепринятую догму, и тем самым указывает путь многим другим: апостолу Павлу, когда тот выступал перед синедрионом, Мартину Лютеру, восставшему против авторитета всей Церкви. Иов не позволил догме взять верх над правами личности.
Уильям Сафир так определяет наследие Иова в книге «Первый диссидент»:
«Если книга Иова через пространство в два с половиной тысячелетия продолжает обращаться к людям и что–то значить для мужчин и женщин, считающих себе обыкновенными и респектабельными, то вот в чем суть ее вести. Человеку свойственно блуждать в потемках и совершать ошибки, но будет лучше — праведнее в очах Божьих, — если на свои несчастья человек станет реагировать вопросом и возмущением, а не покорным приятием. Когда человек сталкивается с необъяснимой несправедливостью, достойнее гневаться, чем сохранять спокойствие».
И Сафир высказывает свои впечатления от книги Иова такими словами: «Я начал путешествие по этой книге, испытывая сомнение в своей вере. Я закончил его, уверовав в свое сомнение».
Как раз в тот момент, когда Елиуй объясняет, насколько неблагочестивым было со стороны Иова требовать божественного вмешательства, Бог вмешивается в эту историю. Он вторгается в нее, как сокрушительный ураган. Я рисую себе эту сцену как эпизод мультфильма: две крошечные фигурки погружены в страстный спор о том, что угодно Богу и чего Он не станет делать. И тут огромная грозовая туча — Господь собственной персоной — проносится по экрану, сметая их. Бог поразил всех участников этой беседы и Своими словами, и самим фактом Своего появления.
Величественная речь Господа в главах 38–42 книги Иова привлекла внимание многих исследователей, не говоря уж о защитниках окружающей среды, которые ссылаются на нее в доказательство того, что Бог ценит созданный Им мир. Я тоже дивлюсь прекрасным образам природы — страусам, горным баранам, диким ослам и крокодилам. Но удивлению сопутствует менее комфортное чувство полной ошарашенности. Речь Господа особенно удивительна тем, о чем в ней не говорится. В ней так и не заходит речь о страдании. И это просто поразительно, после того как тридцать пять глав подряд только об этом и говорили. Почему Бог не отвечает на вопрос, который терзает несчастного Иова?
Бог выбирает тему, которая возвращает нас к сюжету двух первых глав. Мы вновь видим драму Иова как бы из–за кулис. Иов и его друзья говорили только о страдании, потому что они находились «внутри» трагедии и не могли разглядеть ничего другого. Но Бог с самого начала знал, что главная проблема здесь — не страдание, а вера Иова. Сможет ли человек сохранить веру во всемогущего и невидимого Бога, даже если все вокруг него будет противоречить этой вере?
Бог не посвящает Иова в суть космической борьбы, в которую человек, сам того не осознавая, оказался вовлечен. Если позволить Иову заглянуть за кулисы, будут нарушены условия пари, которое все еще не завершено. Бог также не выражает ни малейшего сочувствия физическому или моральному состоянию Иова. Напротив, Бог гневно обрушивается на Иова, превращая его в обвиняемого:
«Кто сей, омрачающий Провидение
