51. Итак, как я сказал выше, наслаждаться совершенно не дозволяется; но, если бы даже ничего такого не запрещалось, а все дозволялось, есть так много другого, равнаго этому по своей печали и скорби, и даже многочисленнее и больше в такой степени, что мы нисколько не чувствуем приятности (брака) и всякое наслаждение от него исчезает.
52. Если кто по природе ревнив или предался этой страсти по какому-нибудь несправедливому предлогу, то, скажи мне, что может быть злосчастнее такой души? Сравнивая войну и бурю с такой семьей, ты можешь найти здесь верное пособие: все полно печали, подозрения, несогласия и смятения. Одержимый этим неистовством нисколько не лучше бесноватых или больных сумасшествием: так часто он бросается, отступает и раздражается на всех, и безпрерывно вымещает свой гнев на людях, просто присутствующих и ни в чем неповинных, будет ли то раб, или сын, или кто другой. Всякое удовольствие исчезает и все наполняется унынием, скорбию и неудовольствием; остается ли он дома, идет ли на площадь, отправляется ли путешествовать, повсюду это горе сопровождает его, возбуждая и раздражая его душу хуже всякаго рожна и не давая покоя; ибо эта болезнь обыкновенно производит не только уныние, но и невыносимое раздражение. Каждое из них уже само по себе достаточно для погубления одержимаго им; если же они вместе нападут на него, удручая его постоянно и не давая отдыха даже на короткое время, то скольких смертей это тяжелее? Назовет ли кто крайнюю бедность, неизлечимую болезнь, огонь, железо, он не укажет ничего равнаго этому. Только те, которые сами испытали, хорошо знают это, а никакими словами невозможно выразить чрезмерность этого горя. Когда кто вынуждается постоянно подозревать ту, которую любит больше всего и за которую с удовольствием готов отдать душу свою, то какое утешение может облегчить его? Нужно ли ему идти ко сну, или взяться за пищу и питие, - стол покажется ему наполненным больше ядовитыми веществами, нежели яствами; на постели же он не будет иметь покоя ни на малое время, но будет безпокоиться и вертеться, как бы на горячих угольях. Ни общество друзей, ни забота о делах, ни страх опасностей, ни избыток удовольствий, ни что либо другое не может отвлечь его от этой бури; но сильнее всех радостей и печалей эта буря овладевает его душою. Имея в виду это, Соломон говорит: жестока яко ад ревность (Песн. Песн. VIII, 6), и еще: исполнена бо ревности ярость мужа ея, не пощадит в день суда, и не изменит ни единою ценою вражды, ниже разрешится многими дарми (Притч. VI, 34, 35). Неистовство этой болезни таково, что скорбь от нея не проходит даже после отмщения причинившему ее; часто многие, уничтожив прелюбодея, не в силах были уничтожить своего гнева и уныния; а есть и такие, которые, убив своих жен, продолжали гореть в этом огне также или даже более. В таких бедствиях проводит жизнь муж, когда даже нет вернаго повода; а жалкая и несчастная жена мучится больше мужа. Когда она видит, что тот, кто должен быть утешением среди всех скорбей и от кого надлежало ожидать покровительства, относится к ней зверски и враждебнее всех, то куда она может обратиться, к кому прибегнуть, где найти избавление от зол, когда гавань для нея закрыта и полна тысячи утесов? Тогда рабы и служанки обращаются с нею оскорбительнее мужа; этот род людей вообще склонен к подозрению и неблагодарности; когда же они получат более смелости и увидят, что господа их несогласны между собою, то находят в их вражде не мало поводов к своему безстыдству. Тогда им можно со всею смелостию выдумывать и сочинять все, что захотят, и увеличивать подозрение своими клеветами. Душа, раз уже зараженная этою злою болезнью, легко верит всему и, равно открывая свой слух для всех, не может отличить клеветников от неклеветников, и даже ей кажутся более достоверными слова тех, которые увеличивают подозрение, нежели тех, которые стараются уничтожить его. От этого наконец жене бывает необходимо бояться и опасаться рабов и их жен не менее, чем своего супруга и, уступив им свое место, самой занять их положение. Когда же она может не проливать слез? Какую ночь, какой день, какой праздник она может проводить без стенаний, сетований и рыданий? Угрозы, оскорбления и злословия (преследуют ее) постоянно то от мнимооскорбленнаго мужа, то от гнусных рабов; осторожности, предосторожности и все исполнено страха и трепета. Подсматриваются не только ея входы и выходы, но и слова, и взгляды и стоны разведываются с большою тщательностию, так что ей необходимо или быть неподвижнее камней и все переносить молчаливо и постоянно сидеть в своей комнате хуже узника, или, если желает, говорить, плакать и выходить, и за все подвергаться отчету и суду этих негодных судей, т.е. служанок и множества рабов. Пусть будет, если угодно, среди этих зол несчетное богатство, роскошный стол, толпы рабов, знатность происхождения, величие власти, большая слава, знаменитость предков; вообще, не опусти ничего из того, что, повидимому, делает настоящую жизнь завидною, но тщательно собрав все, противопоставь этой печали, - и ты даже не увидишь проявления какого-либо удовольствия от всего этого, но оно исчезнет, как обыкновенно угасает малая искра, попав в огромное море. Так бывает, когда ревнует муж; если же эта страсть овладеет женою (что бывает нередко), то ему будет легче, нежели жене, а на эту несчастную падет еще больше горя; потому что она не может пользоваться тем же оружием против подозреваемаго. Кто согласится, по приказанию жены, сидеть постоянно дома? Кто из слуг осмелится наблюдать за господином, не опасаясь тотчас быть вверженным в пропасть? Итак, она не может ни утешать себя этими средствами, ни высказывать свой гнев словами, но однажды или дважды, может быть, муж перенесет ея негодование; если же она будет постоянно продолжать свои упреки, то он скоро научит ее, что лучше молча переносить все и страдать. Все это бывает при подозрениях; если же действительно случится такое горе, то никто не исхитит жены из рук оскорбленнаго (мужа), и он, при помощи благоприятствующих ему законов, приведет свою возлюбленную в судилище и погубит; муж же по законам избегает наказания, которое предоставляется высшему и Божественному суду. Но этого недостаточно для утешения несчастной; ей предстоит подвергнуться медленной и жалкой смерти от чар или отрав, которыя приготовляют распутныя женщины. Бывали и такие случаи, когда не было надобности и в этих отравах для огорченных женщин, но сами оне предупреждали и погибали от сильнаго горя. Таким образом, если бы даже все мужчины прибегали к браку, женщинам не надлежало искать его; ибо оне не могут сказать, что у них бывает такая сила похоти, а большую часть бедствий от брака пожинают оне, как то доказала эта речь. Что же, скажут, разве это бывает во всех браках? Не во всех бывает, а от девства всякаго далеко и очень далеко. Вступившая в брак, если и не впадет в несчастие, то подвергнется ожиданию этого несчастия; намеревающаяся вступить в общение с мужем не может вместе с этим общением не ожидать и не опасаться бед; девственница же избавлена не только от этих горестей, но и опасения. Это бывает (скажут) не во всех браках. Я и не говорю этого, но если не бывает этого, то бывает многое другое; если кто избегнет и последняго, то не может избегнуть всего вообще. Но подобно тому, как бывает с терниями, приставшими к одеждам проходящаго около терновничных оград, когда он повернется, чтобы отцепить одни, то покрывается многими другими: так и в брачных делах - избежавший одного вновь поражается другим, уклонившийся от этого попадает на третье, и вообще невозможно найти брака, свободнаго от всякаго неудовольствия.
53. Но, если угодно, оставив неприятности, представим и разберем теперь то, что в браке кажется вожделенным, и что многие часто, или лучше сказать, все желают получить. Что это? То, чтобы бедному, низкому и презренному, взять жену от людей великих, сильных и владеющих большим богатством. Но мы найдем, что и это завидное состояние сопряжено с несчастиями не меньшими, как и то неприятное. Род человеческий вообще склонен к надменности, а женщины настолько более, насколько оне слабее; поэтому оне больше предаются этой страсти; а когда есть много поводов к надменности, то уже ничто не может удержать их; как пламень, охвативший какое-нибудь вещество, так и оне поднимаются на невыразимую высоту, извращают порядок и ниспровергают все. Такая жена не позволяет мужу оставаться на месте главы, но, по своему высокомерию и безумию свергнув его с этого места и низведши на принадлежащее ей - на место подчиненнаго, сама делается главою и повелительницею. Что может быть хуже этого безпорядка? Я умалчиваю об укоризнах, оскорблениях и неприятностях, которая несноснее всего.
54. Если же кто скажет (я слышал многих говоривших это, когда происходили подобные разговоры): была бы только она богата и зажиточна, а переносить и укрощать ея высокомерие нисколько не трудно. Если кто так говорит, то, во-первых, он не знает, что это весьма трудно; во-вторых, если это случится, то принесет не малый вред; потому что подчинение ея мужу по необходимости, со страхом и с насилием, тяжелее и неприятнее, нежели подчинение его полной ея власти. Почему? Потому что это насилие изгоняет всякую дружбу и удовольствие; если же не будет дружбы и любви, а вместо этого страх и принуждение, то какое значение будет иметь брак?
