— Позови инженера, я отдам ему эти деньги, — предложил я.
Тот с трудом верил своим ушам и сразу же позвонил митрополиту, чтобы сообщить о моем предложении. Архиерей, как только узнал мое имя, попросил передать мне трубку, потому что мы были знакомы с ним. Я объяснил митрополиту, что это был мой обет Богу, и он согласился принять мое приношение. Заплатив инженеру, я удалился. Затем направился в другой Дом престарелых при одном из приходских храмов и пожертвовал им оставшиеся деньги.
Радость моя была неописуема. Я ощущал себя таким счастливым, как никогда. Через два дня я поступил так же, отдав оставшиеся средства церковным учреждениям и двум миссионерским организациям[39] в Салониках и в Патрах. В конце концов, я полностью закрыл свой счет в банке.
Рассказывая обо всем этом своей жене, я ожидал, что она будет возмущаться и кричать, но супруга спокойно посмотрела на меня и лишь ограничилась такими словами:
— Раз с сумасшедшим завел дружбу, разумеется, и сам станешь творить такие же «странные» поступки, как и он. Но признаюсь, что подобные поступки хороши и приятны мне, поскольку они коренным образом изменили тебя к лучшему. Ты стал совершенно другим человеком, дорогой мой Анастасий. Ты весь сияешь, и этого мне более чем достаточно.
Такова была реакция моей жены, а я думал, что разразится большой скандал.
Юродивый Иоанн, лишь узнав о том, как я распорядился своими средствами, повел себя совершенно необычно. Он включил на всю громкость магнитофон с музыкой народного греческого танца «Цамикос» и начал танцевать. Вместе с ним танцевал и я. После этого он достал из холодильника бутылку сладкого кипрского вина «Командария», его используют и для Причастия, наполнил два небольших бокала и произнес:
— Давай, дорогой Анастасий, будем радоваться вместе с Ангелами и со всеми святыми и благодарить Господа! После твоего щедрого поступка Христос определил тебе быть в первом ряду Его воинства… Слава Богу!
Действительно, я чувствовал себя таким счастливым, словно летал на крыльях. Это удивительное духовное торжество напрочь отогнало от меня тайное лукавое желание хоть когда-нибудь получить обратно розданную мною сумму в десятикратном размере. Мне даже стыдно стало, что я осмелился, так думать. Об этом я искренне признался блаженному Иоанну.
С тех пор я чувствовал внутреннюю потребность ежедневно поучаться в законе Господнем, заботиться о своей душе, вести полноценную духовную жизнь. И вследствие этих благих изменений в моем образе жизни в нашей семье все преобразилось, наполнилось светом, радостью, надеждой…
На следующий день блаженный громко кричал на улице:
— Анастасий облачился во всеоружие[40] Христово[41] и стал воином Всевышнего!
А хозяин бакалейной лавки, кир-Пантелис, первый острослов и шутник квартала, добавил: «Смотри, дружище, чтобы Анастасий не взял с собой пулемет и не пошел воевать против турок!»
— Я помню, я помню этот случай! — воскликнул со своего места кир-Пантелис, чем снова вызвал улыбку у присутствующих.
Немного подождав, кир-Анастасис продолжал:
— Раньше большую часть из того, что говорил юродивый, я понимал абсолютно неправильно. Теперь же, при более тесном общении с блаженным, я стал постепенно понимать глубокий смысл его слов. Пламенное желание обрести такое же мирное душевное устроение и мудрость, какими обладал Иоанн, побудило меня к горячей молитве об этом. Именно поэтому я много раз ездил вместе с ним к больным, находящимся в клиниках. Но я поражаюсь главному: тому, как Бог открывал ему то, где именно находятся нищие, больные, брошенные родственниками люди, нуждающиеся в помощи.
— Дорогой мой Анастасий, — говорил он, — в местах, где люди испытывают страдания и боль, присутствуют и Христос, и святые. Вот почему я прихожу сюда.
Однажды мы находились возле реанимационного отделения больницы «Евангелизмос[42]». Рядом стояли родственники больных, негромко переговариваясь и ожидая разрешения на вход в отделение, а юродивый молился, неспешно перебирая четки.
Когда вышла медсестра и сказала, что родственники могут пройти внутрь, юродивый, как пружина, подскочил со словами:
— Пойдем и мы, Анастасий, пойдем!
Я думал, что мы идем к какому-то его знакомому и последовал за ним. Надев белые халаты и медицинские маски, мы вошли в палату рядом с ординаторской. Там находился один иеромонах[43]. Юродивый подождал, пока уйдут его родственники, а после этого наклонился, поцеловал руку больного клирика[44] и незаметно вынул из кармана сосуд с крещенской водой, которую он всегда имел с собой. Иоанн смочил больному губы маленьким кусочком марлевой салфетки, пропитанной этой водой, потом покропил его постель, а также постели двух других больных. Вдруг вижу: он становится на колени и меня побуждает к тому же. Стал на колени и я, думая о том, что нас за это сейчас выгонят отсюда. Юродивый молча молился, осеняя себя крестным знамением. Оставив больному иеромонаху икону святого великомученика Харалампия[45], а также надев на шею двум другим больным иконочки Пресвятой Богородицы, мы вышли.
Мне очень хотелось узнать: почему он стал на колени? И когда мы поднимались по лестнице, чтобы навестить одну бабушку, я спросил Иоанна об этом. Он мне ответил:
— Анастасий, в тот момент, когда мы находились в реанимации, пришел и благословил иеромонаха святой Харалампий. Благословения этого великого святого сподобились и мы с тобой.
— Почему пришел именно святой Харалампий, а не какой-либо другой святой или Пресвятая Богородица? — тут же спросил я.
— А потому, что этот иеромонах долгое время служил в храме святого священномученика Харалампия, — ответил он.
После каждого подобного случая я переживал настоящее потрясение, а вместе с тем и духовное обновление от осознания существования живой таинственной связи, объединяющей Церковь Торжествующую и Воинствующую[46].
Когда они пришли к бабушке, та, увидев юродивого, улыбнулась и ласково сказала:
— Ах, дорогой мой Иоанн, я тебя так утомляю… Мне становится не по себе, когда я вижу, как ты ежедневно сюда приходишь и навещаешь меня.
— Не волнуйся, госпожа Хрисула. Это твой Георгий просит меня приходить, чтобы тебе было веселее и не так скучно. Будучи занят детьми, он никак не может выкроить время. Ты ведь сама видишь, как ему непросто. Тем не менее он передает тебе привет, а твоя невестка и внучата — много поцелуев. Завтра, когда тебя выпишут из больницы и ты вернешься в Дом престарелых, они собираются навестить тебя, — ответил ей блаженный.
Старушка обрадовалась. Как я узнал позже от медсестры, бабушка была совершенно брошена сыном. Я это понял и из того, что медсестра подошла ко мне и стала разговаривать со мной, думая, что я ее сын Георгий. Она мне рассказала, что старушка находится в больнице почти целый месяц, и единственный, кто заботился о ней, — это юродивый Иоанн.
— Дай Бог здоровья священнику, который его посылает сюда, и прихожанам, которые платят ему за то, что он утешает больных, — обратилась ко мне медсестра.
Еще она спросила, не занимаюсь ли и я той же работой.
— Нет, нет. Просто сегодня я его сопровождал, чтобы увидеть одного знакомого больного, — ответил я нерешительно.
Из всего произошедшего я понял, что под видом юродства Иоанн скрывал неведомое никому служение людям. А направляясь в храм святого Харалампия, находящийся в районе Илисья[47], чтобы поблагодарить Бога и затеплить свечи, я сказал ему шутя:
— Иоанн, у тебя много должностей, и ты, наверное, получаешь хорошую зарплату.
Тот посмотрел на меня с недоумением.
— Сколько тебе дает приход, чтобы ты исполнял обязанности дежурного медбрата? — добавил я.
Он внезапно рассмеялся.
— Дорогой мой Анастасий, мне нужно было достать карточку свободных посещений конкретной больницы. И это не является ни ложью, ни сумасшествием, как ты думаешь. Приход[48] — это дом Господень, это духовный улей, место, где обретают спасение души человеческие. В этом благословенном улье зарплатой тех, кто в нем трудится, не являются деньги. Их награда — дары Утёшителя[49]. И это воздаяние превыше всякой оплаты земной. И вот меня, умалишенного и никчёмного, несмотря на то, что я недостоин этого, Господь поставил среди таких «высокооплачиваемых сотрудников». Поэтому, дорогой Анастасий, нам нужно подвизаться[50] день и ночь, чтобы оказаться достойным даров Его, — сказал он, осеняя себя крёстным знамением, И добавил:
— Господи, помилуй меня, самого непотребного из всех живших когда-либо на земле людей.
Мы добрались до храма святого Харалампия незадолго до вечерни. Поклонились святым иконам, поставили свечки. Юродивый предложил мне остаться на вечерне. Я согласился и сразу же пошел на клирос, чтобы принять участие в пении. Выйдя из храма, я заметил, что Иоанн находился в каком-то необычно радостном состоянии, а когда мы сели в машину, он запел:
