Вообще говоря, Божественный «знак» (ивр. «от»), на который указывают пророки в подтверждение своих слов, отнюдь не всегда является чудом, нарушающим законы природы (как, например, в книге Исход 3:12); зачастую обычное событие, предмет или человек могут стать символами, напоминающими людям о Божественном Провидении, о пророчестве и о его исполнении. В данном случае, рождение ребенка в ближайшее время — близкое будущее, должно стать знаком падения Эфраима и Арама — более отдаленного будущего. Далее (8:10,18) Исайя говорит отступникам:
Держите совет, но он расстроится; изрекайте решение, но оно не осуществится, ибо с нами Бог (ивр. тману Эль»)… Вот я и дети, которых дал мне Господь, как знак («от») и знамение в Израиле от Господа, Бога Воинств, обитающего в Сионе[30].
Итак, использование слов Исайи как «доказательство» мессианства Иисуса основано на искаженном понимании библейского иврита. Интересно, что в недавнем издании Новой английской Библии этот стих в разных местах переводится по — разному: в переводе самой книги Исайи слово «алма» переведено как «young woman» («молодая женщина»), а в переводе Евангелия от Матфея (в той же цитате от Исайи) — как «Virgin» («Дева»). Это поучительный пример противоречивой установки переводчиков: с одной стороны — требования языковой точности и научной добросовестности, с другой стороны — верность христианскому догмату. Переводчики Евангелия от Матфея не могли перевести это слово иначе как «Дева» — в противном случае разрушалось все обоснование христианского догмата о непорочном зачатии. Но, стараясь быть научно добросовестными, они в самом тексте Исайи не стали употреблять слово «Дева», т. к. это не соответствует значению слова «алма».
Евреи, знакомые с еврейским текстом Исайи, с самого начала видели несоответствие в христианской ссылке на «Ветхий Завет» и не могли согласиться с тем, что чудесное рождение Иисуса якобы было предсказано древними еврейскими пророками, — в то время как другие народы, желавшие присоединиться к монотеизму, но не знакомые с текстом Пророков, принимали эти доводы на веру.
Отметим, что мы не хотим здесь сказать, что в Евангелии была произведена прямая подтасовка текста Исайи. Возможно, вначале это была просто аллюзия (то, что в еврейской культуре называется «мидраш»), и лишь впоследствии ее стали ошибочно воспринимать как доказательство. Возможно, также, что автор был введен в заблуждение греческим переводом[31] и не очень хорошо понимал оттенки библейского иврита. Однако фактом является то, что в течение почти двух тысяч лет в качестве обоснований христианства использовались элементарные подмены в переводе. И именно такой характер имеет большинство христианских ссылок на реализацию Иисусом, по их мнению, «пророчеств Ветхого Завета»: они строятся на неточностях перевода и на произвольных толкованиях отдельных стихов, вырванных из контекста, и могут серьезно восприниматься только теми, кто не может прочесть Священное Писание в оригинале.
2.3. Фиксирование искажений в христианских переводах Библии
Для иллюстрации того, как в христианских переводах библейского текста фиксировались нужные для церкви христологические искажения, мы приведем ниже отрывок из статьи Б. Хаскелевича «Переводы Библии».
«…Сомнения в истинности «доказательств», которые должны были свидетельствовать о преемственной связи между иудаизмом и христианством, возникали и у наиболее образованных людей в кругах самих христианских богословов. В этой связи немалый интерес представляет книга профессора Петербургской Духовной Академии И. А. Чистовича «История перевода Библии на русский язык»[32], в которой, в частности, рассказывается о докторе богословия протоиерее Г. П. Павском, профессоре древнееврейского языка в Петербургской Духовной Академии с 1818 по 1827 гг. Павский был одним из тех редких христианских богословов, которые хорошо знали язык Писания. Работая со студентами, он — в основном в учебных целях — стал переводить Библию с древнееврейского на русский язык, и постепенно довел свой перевод до конца пророческих книг. Напомним, что любая попытка перевода Библии на русский язык в России в то время была строжайше запрещена: церковнославянская Библия была фактически канонизирована православной церковью, и любое отклонение от ее текста уже считалось расколом. Студенты Павского умудрились, вопреки запрету администрации, отпечатать несколько сот экземпляров отдельных его переводов Библии под видом студенческих лекций. При этом строго предупреждалось, что ни один экземпляр не должен попасть в руки посторонних лиц. Экземпляры переводов студенты хранили у себя и пользовались ими в классе на лекциях по Священному Писанию и по древнееврейскому языку.
Однако все это недолго оставалось тайной. Киевский митрополит Филарет получает из Владимира длинное анонимное письмо, написанное, как позднее оказалось, монахом Агафангелом, будущим архиепископом Волынским. В письме говорилось: «Высокопреосвященнейший Владыко! Змий начал уже искушать простоту чад св. православной церкви и, конечно, станет продолжать свое дело, если не будет уничтожен блюстителями православия… Ужели допустить, чтобы враг сеял более и более свои плевелы посреди пшеницы, чтобы яд его беспрепятственно распространялся между верующими!»
Чем же провинился протоиерей Г. П. Павский, что возбудил к себе столь ревностный гнев? Во время разбирательства в Синоде Г. П. Павскому было задано пять вопросов, содержание которых сводилось к следующему. Признает ли он, что пророчество Исайи (7:14) «Се Дева во чреве приимет…» — говорит о рождении Иисуса Христа от Девы Марии, и если признает, то почему в заголовке к своему переводу данной главы он написал, что Исайя говорит о событиях, связанных с временами древнеиудейского царя Ахаза? Признает ли он, что пророчество Даниила о семидесяти седьминах (Даниил 9:24) относится ко времени пришествия Христова, и если признает, то почему же он в примечаниях написал совсем другое? В том же духе следовали и остальные вопросы относительно тех мест Писания, которые церковь относит к «списку свидетельств об Иисусе» в Ветхом Завете, и которые в переводе протоиерея Павского потеряли всякий намек на явление Христово. Показательно, что члены комиссии не обвиняли Павского в незнании библейского языка (для подобного обвинения их собственных знаний не хватило бы) или в преднамеренном искажении перевода. Преступление Павского заключалось в преподавании и распространении перевода, противоречащего догматам церкви. Ведь его переводы недвусмысленно свидетельствовали о том, что список «свидетельств Ветхого Завета о пришествии Христовом» лишен всякого смысла.
Павский отвечал Синоду, что он, безусловно, верит во все догматы церкви. Что же касается его лекций и переводов, то, как профессор древнееврейского языка, он не мог в них вносить ничего догматического. Уроки догматики ведет другой профессор; его же, Павского, задача — воспроизвести только ход речи и содержание Пророков. Но что касается «хода речи и содержания текста Святого Писания», то в пророческих книгах говорится, разумеется, о другой эпохе, а не о пришествии Христа!
В пророчестве Даниила о семидесяти седьминах протоиерей Павский делает еще одно открытие, сенсационное для христиан его времени. В церковнославянском переводе здесь употреблен термин «Христос Владыка».
«Древние толковники, — пишет Павский, — построили свое толкование на основании неверного греческого перевода, и особенно на имени Христос — «помазанник», прилагая его к Искупителю рода человеческого. Но кто нынче не знает, что имя сие относится и вообще к царям? И именно у пророка Исайи сим именем назван Кир, царь персидский (45:1)».
В том же ключе — т. е. беря за основу не христианскую интерпретацию текста, но непредвзятое прочтение еврейского оригинала — были переведены и истолкованы и другие спорные стихи из Ветхого Завета: главы 10–12 и 40–46 из Исайи, в которых, согласно толкованию Павского, говорится об избавлении еврейского народа, а вовсе не о пришествии Христа; и пророчество из Йоэля, в котором пророк предрекает евреям Божье благословение, а всем врагам — их гибель, вопреки новозаветному толкованию об излиянии святого духа на апостолов.
За подобные взгляды Павский был осужден церковным судом. После длительных допросов он покаялся, признав свои ошибки, а экземпляры его перевода было предписано разыскивать и изымать по всем епархиям, а также принять надлежащие меры, чтобы «означенный перевод не имел пагубного действия на понятия воспитанников духовных учебных заведений». Все это должно было делаться в строжайшей тайне, без огласки. Синод православной церкви хорошо сознавал, с каким взрывчатым материалом он имеет дело.
