Заглавие второго Слова в книге святого Симеона, написанной стихами, заключает в себе содержание всего нашего слова, и потому помещаем во первых это заглавие: «От страха раждается любовь; любовию же искореняется страх из души, и пребывает в Душе одна любовь, будучи Дух Божественный и Святый». Слово свое святой начинает так: «Как воспою, как прославлю, как достойно восхвалю Бога моего, призревшего многие грехи мои? Как воззрю к Небу? Как отверзу очи? Как отверзу уста, Отец? Как буду двигать устами? Как простру руки к высоте небесной? Какие придумаю слова? Какие принесу глаголы? Как осмелюсь начать беседу? Как буду просить отпущения безмерных моих согрешений, прегрешений многих? Поистине соделал я дела, никак не заслуживающие прощения. Ты ведаешь, Спаситель, что говорю я! Я превзошел всякое естество, я соделал дела нижеестественные; я оказался худшим бессловесных, худшим всех животных морских, всех скотов земных, поистине худшим из гадов и зверей, преступив Твои заповеди больше естества бессловесных, осквернив тело мое и душу обесчестив. Как явлюсь Тебе? Как увижу Тебя? Как осмелюсь стать, окаянный, перед лицом Твоим? Как не побегу от славы Твоей, от света, которым блистает Святой Дух Твой? Как не пойду во тьму один, соделавший дела тьмы? И буду отлучен от множества святых! Как стерплю глас Твой, отсылающий меня во тьму? Отсюда нося осуждение дел моих, весь ужасаюсь, весь трепещу. Одержимый страхом и ужасом, вопию Тебе: Спаситель мой! Знаю, что никто иной не согрешил перед Тобой, как я, ниже соделал деяния, которые соделал я, окаянный. Причиной был я погибели и других. Но и то опять знаю, в том удостоверился я, Боже мой, что ни великость согрешений, ни множество грехов, ни нечистота деяний никогда не превзойдут Твоей человеколюбивой и великой, превысшей великой, превысшей слова и превысшей ума милости, которую Ты обильно изливаешь на согрешающих и кающихся с теплотой. Ты очищаешь их и просвещаешь и соделываешь причастниками света, соделывая независтно общниками Божества Твоего. Ты часто беседуешь сними, как с истинными друзьями Твоими, о чудном для
Ангелов и для человеческих мыслей. О благость безмерная! О любовь неизъяснимая! Потому-то и припадаю и вопию к Тебе! Как принял Ты блудного и блудницу пришедших, так прими меня, Щедрый, кающегося от души. Вменив, Христе мой, слез моих капли в источники, источающиеся непрестанно, омой ими душу мою. Омой ими и осквернение тела, произведенное страстями; омой от всякого лукавства и сердце: оно корень и источник всякого греха. Лукавство есть сеяние сеятеля лукавого. Где оно находится, там и прозябает и восходит на высоту, и произращает многие ветви лукавства и злобы. Его корни из глубин исторгни, Христе мой, и очисти нивы моих души и сердца. Щедрый! Насади в них страх Твой. Сподоби ему вкорениться и возрасти удовлетворительно, чтоб высоко возрос он, хранением заповедей Твоих умножаясь, ежечасно, умножением же умножая точащиеся течения слез. Напаяваясь ими более и более, он возрастает и возвышается. Вместе со страхом, соразмерно ему, возрастает смирение. Смирению уступают все страсти, а с ними отгоняется и полк бесов. Все добродетели усматриваются последующими за ним, окружающими его, как царицу, как владычицу хранительницы, другини и рабыни. Когда же они соберутся и соединятся одни с другими, тогда процветает посреди них, как древо при источниках вод, страх, Тобою насажденный, и мало-помалу испускает странный цвет. Сказал я “странный”, потому что всякое естество рождает по роду, и семя всех дерев находится в каждом по роду; страх же Твой производит и цвет, странный естеству, и плод, подобно странный и чуждый себе. Страх этот естественно исполнен сетования, и стяжавших его заставляет непрестанно сетовать, как рабов, достойных многих казней, как ожидающих ежечасно посечения смертью, видящих серп смертный, часа смертного не знающих, не имеющих надежды, ни извещения в совершенном прощении, но трепещущих предела, ужасающихся конца, по неизвестности изречения, которое последует на Суде, о Боже мой. Цвет, производимый страхом, неизъясним по виду, еще более неизъясним но образу. Он зрится процветающим, но немедленно скрывается, что неестественно и не в порядке, что превыше естества, превосходит всякое естество. Однако цвет является прекрасным, превысшим всякого слова, восхищает к видению своему весь ум мой, не допуская помнить ничего того, о чем страх доставляет познание, но производит во мне тогда забвение всего этого и улетает скоро. Древо страха опять остается без цвета. И скорблю, и воздыхаю, и усиленно вопию к Тебе! И опять вижу на ветвях древа цвет! О Христе мой! Имея взор устремленным к одному цвету, не вижу тогда древа этого. Но цвет чаще проявляется и, привлекая всего меня к себе вожделением, оканчивается в плоде любви. Опять этот плод не терпит пребывать на древе страха. Напротив – когда он созреет, тогда зрится один, без древа. Страх в любви отнюдь не обретается, так как, в противоположность этому, душа не приносит плода без страха. Поистине чудо, превысшее слова, превысшее всякого помышления! Древо с трудом процветает и приносит плод, плод же, напротив, искореняет все древо, и пребывает плод, пребывает один. Как плод без древа? Никак не могу объяснить. Однако он пребывает, однако он есть, любовь эта без страха, родившего ее. Эта любовь есть поистине величайшее веселье, исполняет стяжавшего ее радости и душевного наслаждения, изгоняет вне мира по ощущению, чего страх никак не может сделать. Он, находясь внутри видимых и внутри чувственных, как может стяжавшего страх поставлять вдали от всего и всего совокуплять с невидимыми посредством ощущения (духовного)? Поистине никак не может. Цвет и плод эти, порождаемые страхом, находятся вне этого мира. Они и ныне восхищают душу, и возносят, и поставляют вне этого мира? Как, скажи мне, эта любовь поставляет вне мира? Хотел я определенно узнать это. Это необъяснимо: Любовь — Божественный Дух».
Каким образом происходит самая перемена в сердце? Каким образом совершает оно непостижимый переход от страха к любви? Представим ответ из святой опытности святых Божиих. Наш современник и соотечественник, украшение и слава позднейшего монашества, Георгий, затворник Задонского монастыря, муж, достигнувший христианского совершенства, так говорит о себе в беседе назидательной доверенности к ближнему: «Хочу сказать несколько слов о сущности любви. Это – самый тончайший огонь, превосходящий всякий ум и легчайший всякого ума. Действия этого огня быстры и чудны, они священны и изливаются на душу от Святого, вездесущего Духа. Этот огонь лишь коснется сердца, всякое помышление и чувство беспокойные мгновенно перелагаются в тишину, в смирение, в радость, в сладость, превосходящую все. О многом относительно себя я был откровенен перед вами: намереваюсь и еще быть откровенным. Я провел здесь, в моем уединении, кажется, уже шесть лет, когда Господу угодно было привести мое сердце в совершенное сокрушение. Тогда думал, что уже пропал и что гнев Божий пожжет мою законопреступную душу, унывающую и нерадеющую... Я впал в великое изнеможение и едва дышал, но непрестанно повторял в сердце: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного. Вдруг, в одно мгновение, вся немощь отпала, и огонь чистой любви коснулся моего сердца: я весь исполнился силы, чувств, приятности и радости неизъяснимой; я до такой степени был восхищен, что уже желал, чтобы меня мучили, терзали, ругались надо мною; желал этого, чтобы удержать в себе сладкий огонь любви ко всем. Он столько силен и сладок, что нет ни горести, ни оскорбления, которого бы он не претворил в сладость. Чем более подкладывают дров в огонь, тем огонь сильные: так действуют на нас скорби и горести, наносимые человеками. Чем более нападений, тем более сердце разгорается святой любовью. И какая свобода, какой свет! Нет слов к изъяснению: радовался бы, если бы кто лишил меня очей моих, чтобы не видеть суетного света; рад был бы, если бы кто взял меня, как преступника, и заклал в стену, чтобы мне не слышать голоса, не видеть тени человеческой...»[141] «Любовь, – говорит святой Исаак Сирин, – не знает стыдливости, а потому не умеет доставлять членам своим вида благочиния. Любви свойственно по естеству отвержение стыдливости и забвение мер своих. Блажен нашедший тебя – пристань бесконечной радости!»[142]
Божие приходит само по себе в то время, когда мы не ожидаем его и не надеемся получить его. Но чтобы последовало к нам благоволение Божие, нужно предочищение себя покаянием. В покаянии совмещаются все заповеди Божии. Покаянием вводится христианин сперва в страх Божий, потом в Божественную любовь.
Да возлежит на персях Иисусовых Иоанн, девственник и Богослов, ученик, его же любляше Иисус![143] Да присоединятся к нему прочие святые Божии, наперсники святой любви! Здесь не наше место. Наше место в сонме прокаженных, расслабленных, слепых, глухих, немых, беснующихся. Мы принадлежим к числу их по состоянию душ наших и в числе их приступим к Спасителю нашему. С ними поставляет нас Мать наша, Святая Церковь, влагая в уста чад своих умилительные, проникнутые чувством сознания своей греховности молитвы акафиста Сладчайшему Иисусу. Дает нам духовная Мать наша верное положение, чтобы тем вернее было для нас получение милости. Господь усыновил нас Себе Святым Крещением; но мы нарушили священный союз с Ним нарушением Его святых заповедей союзом прелюбодейным с мерзостным грехом. Князи Содомстии, людие Гоморстии[144], так Господь называет народ, по впадении его в беззакония, тот народ, о котором Он возвестил прежде: Бысть часть Господня людие его Иаков, уже наследия Его Израиль[145].
