По истечении первого полугодия со временеми открытия училища архипастырь самолично произвел экзамен по всем пройденным предметам в присутствии членов училищного совета и наставников училища, хотя этот экзамен не имел публичного характера.
При преосвященном Феофане возросло строительство, ремонт и благоукрашение храмов епархии. Его личными заботами был устроен храм во имя Рождества Христова при· Владимирском архиерейском доме вместо прежнего, пришедшего в ветхость. Благодаря его стараниям и усердию попечителей Крестовая церковь была заново переделана и стала много обширнее и светлее. С начала 1865 года по ходатайству епископа Феофана стали выходить «Владимирские епархиальные ведомости».
Непродолжительно было служение епископа Феофана во Владимире, но и здесь он проявил себя ревностным архипастырем и успел заслужить всеобщее уважение и любовь. За усердную и плодотворную архипастырскую деятельность во благо Святой Церкви 19 апреля 1864 года епископ Феофан был награжден орденом Анны 1–й степени.
Обыденная жизнь преосвященного Феофана во Владимире и его отношение к подчиненному духовенству и мирянам были такими же, как и в Тамбове. Преосвященный Феофан жил, как истинный архиерей Божий, хорошо помня богомудрое апостольское слово Павлово, «не высокомудрствующе, но смиренно ведущеся» (Рим. 12, 16). Идя к нему для какого‑либо объяснения, всякий мог быть уверен, что ни одного жестокого, а, тем более, грубого или заносчивого слова не позволит себе этот мудрый святитель. Принимал он свободно всех и каждого, не уклонялся от людей, приходивших к нему.
И несмотря на это, все заметнее проявляется в характере святителя тяготение к уединению, самоуглублению, «внутрьпребыванию», непреодолимое стремление к вершинам духовной жизни. Он желал уединения, покоя и тишины только для того, чтобы предаться трудам духовного писательства и тем послужить Святой Церкви и спасению ближних. Всему этому препятствовала обширная практическая деятельность. В качестве епархиального архиерея он обязан был заниматься и такими делами, которые были чужды его характеру и которые часто нарушали его высокое духовное настроение, доставляли скорбь его любвеобильному сердцу. Свое внутреннее состояние он выразил в одном из писем: «В делах никакой трудности не вижу, только душа к ним не лежит. В свободное время сложа руки я не сижу — минуты даром не проходит. Занимаюсь тем, к чему душа лежит. Но беспрестанные отрывы не дают сделать ничего из того, что хотелось бы сделать. Исполнение сего ожидается от обители, и все потребное к тому заготовлено в широких размерах. Нет предмета, для обзора которого я не нашел бы источников под руками» [139, с. 11].
Святитель, как уже было сказано, с юных лет стремился к уединению и идеал монашества видел в совершенном отрешении от мира и всех житейских забот. И вот теперь, после двадцатипятилетнего служения Церкви на различных поприщах, он нашел благовременным осуществить свое всегдашнее стремление. В мае 1865 года он сообщил о своем намерении святителю Игнатию (Брянчанинову), находившемуся в то время уже на покое. «Искреннюю приношу благодарность, — писал святитель Феофан, — за дорогой подарок Ваш (1–й том «Аскетических опытов»). Он и без подарения подарок православным. Авось оживит заснувших. И сия благодать пробуждения да сопутствует всякой книжке и всякую душу да проникает при чтении ее. Благословите и помолитесь о мне грешном. Совсем осуетился. И очень часто порываюсь на Вашу дорогу — Как бы то устроилось сие! Не вижу ворот по моей близорукости. Иногда бываешь готов за перо взяться и писать прошение о том; да что‑то в груди поперечит. И остаюсь при одном желании. Будем сидеть у моря и ждать погоды. А грехи так и тяготят, а страсти так и бьют по бокам»[12].
Мудрый подвижник, святитель Игнатий, сознавая ту пользу, которую приносит епископ Феофан вверенной ему пастве, писал: «Паства Ваша пользуется обильно назидательным словом и примером Вашим. Если Промысл Божий поставил Вас на свещнике, — зачем сходить с него без призвания Божия? Может быть, в свое время, откроется это призвание! Может быть, все обстоятельства единогласно выразят его! Тогда оставите мирно кафедру Вашу; тогда уйдете мирно в келию — преддверие вечности. Пребывая в келии, не будете тревожиться мыслью при келейных искушениях, что эти искушения последовали за предупреждение воли и указаний Божиих. Простите за слово любви! Поручаю себя вашим святительским молитвам»[13].
Ухудшение здоровья, а также неприятности в делах управления способствовали тому, что желание устраниться от управления Владимирской епархией у епископа Феофана стало приближаться к оформленному решению[14]. «Когда у кого в голове все рисуются картины, — писал епископ Феофан, — и он чувствует постоянный позыв все рисовать, берет уголек и все рисует, и все скажут ему: ступай в школу рисовальную. Это — ступай — не идет ли ко мне? Если б я был на другой какой должности, кому ни расскажи я о своей ноше, всякий сказал бы: ступай — там тебе место! Подумалподумал и решил предложить мое желание на решение Святейшего Синода» [139, с. 9].
Так постепенно подготовлялась, пока окончательно не созрела, у преосвященного Феофана мысль о совершенном оставлении мира. В декабре 1865 года в одном из писем он сообщал о своих намерениях: «Ваш преосвященный хочет подавать на покой в Вышу. Как это Вам покажется? Спит и видит Вышу» [134, с. 60].
Посоветовавшись со своим давним духовным руководителем митрополитом Исидором, святитель Феофан 12 марта 1866 года, в день своего Ангела, на память преподобного Феофана Сигрианского, после Божественной литургии подал прошение в Святейший Синод об увольнении его на покой с правом пребывания в Вышенской пустыни Тамбовской губернии.
11 марта 1866 года епископ Феофан писал духовному писателю и цензору Н. В. Елагину: «Сижу теперь за очерком аскетики. Давно он у меня лежит без призора. Одну частичку уже просмотрел, но она была уже просмотрена и напечатана в «Тамбовских ведомостях». Просмотрел еще немножко и распорядился перепискою. Вторую часть начал сам переписывать, потому что очень многое приходится перечищать и переменять: давно писано. Кончив аскетику, возьмусь перечищать Патерик. У! Это страсть — книжища! Затылок ломить начинает, как только взглянешь. Но делать нечего — возьмусь; надо кончить, прежде чем браться за что‑либо новое, хоть и то будет иногда делаться. Завтра именинник Феофан. Прошение подписано и послано в Святейший Синод в этот день. Слава Тебе, Господи» [144, с. 21–22].
В то время ему шел 52–й год. В этом решительном шаге — оставить кафедру и удалиться в уединенный монастырь — он, очевидно, подражал святителю Тихону Задонскому, который после трехлетнего управления Воронежской епархией поселился в Задонске для богомыслия и монашеских подвигов. Никто во Владимире не знал о его прошении. Определенный слух об этом прошел только в мае, то есть через два месяца после подачи прошения. «И начали меня атаковать со всех сторон», — признавался святитель Феофан в своем письме к митрополиту Санкт–Петербургскому и Новгородскому Исидору [15].
Пошли обычные в этих случаях толки и пересуды, часто неверные и ничем не обоснованные. Многие жалели доброго и любящего архипастыря, иные осуждали, принимая во внимание его сравнительно нестарые годы и богатые душевные дарования. Некоторые считали причиной поручение, возложенное на преосвященного Феофана Святейшим Синодом в связи с нестроениями в Дивеевском монастыре; другие объясняли тем, что епископ Феофан находится в не совсем дружеских отношениях с Нектарием, архиепископом Нижегородским, заседавшим тогда в Синоде. Святитель Феофан слышал все эти суждения, но ничего на них не отвечал и ни с кем не говорил о своем удалении на покой. «Я ни у кого не спрашивал совета, — говорил он в письме к митрополиту Исидору — Дело трудное, почему все на себя и взял» [16].
Прошением преосвященного Феофана были удивлены многие высшие иерархи Русской Церкви и со своими недоумениями по этому поводу обращались к нему письменно, как, например, Филарет, митрополит Московский, и Исидор, митрополит СанктПетербургский.
Митрополит Филарет сначала осуждал епископа Феофана за его желание удалиться на покой, но потом, когда узнал истинную причину, то успокоился и одобрил его решение.
Митрополит Исидор тоже первоначально отозвался неодобрительно. Узнав о прошении, он писал 26 апреля 1866 года: «Если верить слуху, что Вы просите увольнение на покой только для покоя, то я сомневаюсь, чтобы Святейший Синод удовлетворил просьбу. Кто бы из нас не желал спокойствия, особенно в нынешнее многозаботливое и трудное время! Но надо же кому‑нибудь трудиться и для других, хотя бы и скорбью, и воздыхающе» [201, с. 119].
