Объяснение Риндзая приводится в Риндзай Року. Его попросили объяснить, почему Дайцутисёбуцу практиковал медитацию в течение десяти кальп, но не достиг Буддовости. Риндзай ответил:
Махабхиджна означает наше подлинное «я», которое повсеместно пребывает в природе не-"я» и бесформенности. Джнанабхибху означает не привязанность к существованию, полное отсутствие сомнений и колебаний при любых обстоятельствах. Будда — это тот, кто проникает в чистую, сияющую Дхармадхату [Первооснову Бытия]. «Сидеть в зале для медитации в течение десяти кальп» означает десять парамит.[80] «Не проявил Закон» означает, что Будда изначально, по своей природе, несотворимый и неуничтожимый — как в таком случае его можно проявить! «Не достиг Буддовости» означает, что Будда по существу не может стать Буддой.
Древний мудрец сказал: «Будда всегда пребывает в мире, но мир не причиняет ему вреда».[81] Брат, чтобы достичь Буддовости, не будь слугой вещей! Когда возникают мысли, желания, суждения и предпочтения, появляется разделение на «вещи». Когда мысли уходят, «вещи» прекращают существовать. Если ум неподвижен, ничто не причиняет вреда. Как в этом, так и в запредельном мире Будды и вещи [принимаемые нами за объективные сущности] не появляются и не исчезают. Так называемые Десять Изречений и Золотые Слова — это лишь поучительные детские сказки; это лишь внешние проявления Величия. Сами по себе Изречения ничего не значат. Если ты видишь и слышишь все отраженным в зеркале ума, если ты воспринимаешь все в немеркнущем духовном свете, ты сам решаешь судьбу возвышенных слов. Более того, ты можешь достичь освобождения посредством Пяти Великих Деяний,[82] которые обычно ведут к бесконечным перерождениям в Аду.
Что Риндзай имел в виду, когда говорил это? Он похож на Будду, который велел женщине, утратившей сына, принести ему кунжутное зерно из дома, где никто не умирал, и тем самым отвел ее от мыслей о ее покойном сыне через знание о других покойных сыновьях к представлению о вселенском изменении. Риндзай желает, чтобы мы рассмотрели не только этот один пример великой причины без последствий, но и природу всех вещей. Почему у коровы длинный хвост? Почему у белки хвост пушистый? Почему круг круглый? Не что иное, как ум, говорит Риндзай, сообщает вещам длину, пушистость, круглость. Вордсворт точнее говорит об этом:
Отчасти вещи создаем,
отчасти мы их видим.
Риндзай говорит еще одно. Ваш ум, который сообщает вещам длину, сам есть длина; вы сами есть длинная вещь. (Такова трансцендентная природа всех вещей, их собственная природа, но у них также есть научная, причинно-следственная природа.) Если вы не спрашиваете, почему длинная вещь длинна, вы глупец. Если вы не можете ответить на этот вопрос, вы глупец, но другого рода. Природа говорит, как доктор Джонсон: «Не смейте ставить меня под вопрос!», но мы не слушаем ее и говорим вместе с Торо:
Все прошлое подлежит испытанию;
пусть докажет свою пригодность, если сможет.
Иногда, под настроение, мы отвечаем на вопросы.
В другое время
Мой разум — это разум женщины:
Все таким считаю, каким его считаю.
КОММЕНТАРИЙ
Ты можешь знать Старого Индийца, но не нужно анализировать его психологически. Обычный человек, знающий его, — мудрец, но мудрец, который лишь умствует о нем, — обычный человек.
Старый Индиец — это Будда, Дарума, Дайцу Тисе или кто-либо другой. «Знающий» обычно означает знающий интеллектуально, однако здесь речь идет о не-знании, о том, что индийцы называют праджней. Мумон желает сказать, что, когда нам задают научный вопрос, мы должны отвечать на него поэтически, по крайней мере для себя. Эмерсон говорит: «Люди снисходят, чтобы понимать друг Друга». Мумон говорит: «Не снисходи!»
Вторая часть комментария — это цитата из Рюсай Сёсю, время жизни которого неизвестно. Рюсай Сёсю поднялся на кафедру и провозгласил: «Обычные люди не осознают,[83] что они обычные люди. Святые не знают,[84] что они святые. Если святые что-либо знают, это обычные люди. Если обычные люди что-либо осознают, это святые». Это в свою очередь перекликается с Сутрой помоста, в которой Эно говорит, что достаточно одной просветленной мысли — и мы Будда. Если за этой мыслью следует иллюзорная мысль — мы снова Том, Дик или Гарри.
Что касается последней фразы, «не нуждающейся в похвале», Мэн-цзы говорит: «Благородство бывает небесным и человеческим. Праведность, преданность и верность, радость добродетели и неутомимость в ней — вот что такое небесное благородство. Общественное положение, дворянские титулы и тому подобное — вот что такое человеческое благородство… Все люди в сердце своем желают чести, только они не видят, что честь эта в них самих». Когда Мумон говорит о мирских почестях, он имеет в виду не только те, которые даются другими людьми, но и те, которые даются самим человеком. С точки зрения психологии, Дайцу Тисё не смог достичь просветления за бесконечно долгое время именно потому, что стремился к этому. Не понимая этого, монах задал свой вопрос. Все вопросы (отчасти) глупы.
СТИХОТВОРЕНИЕ
Не нужно отдыхать телом — отдыхай сердцем!
Если ум в покое, тело не доставит хлопот.
Когда ум и тело умиротворены и пребывают в единстве,
Это подлинная святость, которой не нужна похвала.
В третьей строке Мумон, кажется, понял то, что не понимал в первой. Речь идет об истине, которую Донн, предшественник Д. Г. Лоуренса, выразил так:
Бог заключил первый Брак, человек совершил первый Развод. Бог соединил Тело и Лушу в Творении, а человек отторг Тело от Души, допустив смертный грех, грехопадение.[85]
Блейк утверждает, что ум и тело едины:
Тело — это часть души, видимая органами чувств в этом мире.
Уитмен писал в Листьях травы (XLVIII):
Говорю, что душа — не больше, чем тело,
И говорю, что тело — не больше, чем душа.
И все же, в некотором смысле, ум и тело существуют независимо. Если мы отрубим человеку ногу, на первый взгляд это никак не скажется на его уме. Кроме того, возникает вопрос, желательно ли спокойствие ума. Чем более мы чувствительны, тем лучше, но чувствительность обратно пропорциональна нашей способности контролировать ум. Блейк говорит, что люди могут обуздать свои страсти лишь потому, что те не очень сильны и поддаются контролю. Пожалуй, страсть — это единственное, что выше дзэн. Я бы ни за что не променял, даже если бы мог, свой нервный неуравновешенный характер на естественную умиротворенность животных или на непостижимый сверхъестественный покой.
Но есть также дополнительное состояние сознания, в котором, по словам Торо, «весь страх перед последствиями поглощён отважной любовью к истине». Именно это, по всей вероятности, Упанишады называют слиянием воды с водой; именно здесь ключ к свободе Мумона, к единению души и тела. Однако словосочетание «спокойствие ума» ни в коей мере не описывает его. «Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил?» — вот что его описывает. Мы с Отцом — одно, но нас с отцом двое. Лед и вода — одно и то же, но лед ледянист, а вода водяниста.
Случай X. СОДЗАН И БЕДНЫЙ СЭЙДЗЭЙ
Действующие лица
Жизнь и деяния Содзана (Цзао-шаня, 840–901) описаны во втором томе серии «Дзэн и классики дзэн». Вот одно из самых интересных преданий о Содзане.
Однажды монах спросил у Содзана:
— Как выразить неизреченное?
— Здесь его не выражают, — ответил Содзан.
— Где же его выражают? — спросил монах.
— Прошлой ночью, около полуночи, я потерял в постели три копейки, — ответил Содзан.
«Здесь его не выражают», по-видимому, подразумевает «в настоящий момент», «в ответ на твою просьбу». Неизреченное выражают тогда, когда о нем не спрашивают. Тайна жизни является нам, когда мы не можем чего-то найти, когда мы потеряли деньги или когда на улице неожиданно начинается дождь. Только так можно пережить «легкокрылую радость», пребывать с нею в «вечности».[86]
СЛУЧАЙ
Монах по имени Сэйдзэй обратился к Содзану со словами:
— Я обездоленный нищий монах. Молю вас, подайте мне милостыню спасения.
— Ачарья Сэйдзэй! — обратился Содзан.
— Слушаю вас, — ответил Сэйдзэй.
— Он выпил три чаши отборного вина, но говорит, что даже не попробовал его на язык!
Известны разные прочтения этого случая. В одних говорится, что вопрос задал не Сэйдзэй, а другой монах. В других вино понимают как дзэн. Одни толкователи говорят, что монах похваляется своей духовной нищетой. Ответив на обращение «Слушаю вас», говорят другие, он показал, что в действительности не является нищим, потому что обладает именем и личностью. Возможно, лучше всего понимать поведение монаха как проявление вселенской жадности человека. Люди пьют и едят без конца, но никогда не насыщаются. Люди желают спасения, просветления, обожествления, но никогда не наслаждаются тем, что уже имеют и что собой представляют. Мир должен идти вперед, это верно. Но мир также должен и стоять на месте. В этом смысле мы должны согласиться с теми, кто утверждает, что дзадзэн — это не средство (к достижению просветления), а искусство для искусства. Так, Уитмен говорит:
