В Израиле тоже жила мысль о спасении. Более того, еврейские пророки раньше других учителей отказались примириться со злом, царящим в природе, человеке и обществе. Но для них спасение было не политической утопией и не отказом от мира, а означало жизнь с Богом, участие в Его славе и в полноте Его бытия. Они не проповедовали отрешенности, ибо верили в ценность и смысл творения, и не ставили во главу угла внешнее переустройство, ибо на первом месте для них было переустройство внутреннее. Они говорили о спасении только потому, что верили в пришествие самого Бога в мир, Бога, Который издревле обуздывал мятежные силы зла, а со временем полностью очистит вселенную, превратив ее в Свое Царство. Это пришествие будет одновременно и судом, и спасением миру.
Проповедником этого грядущего обновления и очищения явился пророк Исайя, для которого залогом Царства был святой Остаток Израилев. История давала ему не один пример чудесного спасения избранников для будущего. Так, Ной, избавленный от водного потопа, а Авраам — от потопа языческого, стали родоначальниками новых поколений.
Грядущее всегда было путеводной звездой для людей Ветхого Завета. Патриархи верили, что их потомки умножатся, как звезды небесные; израильтяне времен Моисея ждали освобождения от рабства, а в пустыне мечтали о земле обетованной. Увенчание Давида явилось как бы итогом этого долгого похода в будущее. Царь-псалмопевец был возведен на престол силою Ягве. Однако для каждого было ясно, что полное воцарение Бога еще впереди. Пророк Нафан предрек вечное царство Мессии из дома Давидова; но так как вечность присуща только Богу, это Царство и явится Малхут Элогим, Царством Божиим.
Кого в те времена израильтяне называли мессией? «Мессия», или правильнее «машиах» (по-гречески «Христос»), означает «помазанник», то есть человек, посвященный Духом Господним на служение. Так именовали пророков, священников, но главным образом царей.
При совершении обряда помазания употреблялся елей, масло оливы. Как огонь был символом духовной мощи, как вода — знаком очищения, так елей знаменовал сохранение. Елей, возлитый на избранника, означал постоянное пребывание на нем божественного посвящения. Его совершали во время торжественной коронации, поэтому в сущности каждый иерусалимский монарх был «мессией». Однако пророчество указывало на Мессию необыкновенного, того, который некогда воцарится в нерушимом Царстве, одесную Ягве:
Будет имя Его вовек,
пока светит солнце, пребудет имя Его,
И благословятся в Нем племена,
все народы ублажат Его.
Пс. 71.17
Это не что иное, как исполнение надежд Авраама, и таким образом вера в предназначение рода Давидова обретала эсхатологические черты, указывая на последнее и величайшее Богоявление. Именно поэтому сама личность Сына Давидова играла в ранних мессианских представлениях роль второстепенную. Его воцарение будет исключительно делом Божиим: сила Ягве созиждет Его престол.
Пророк Исайя на этом строил свое понимание роли Сиона. Для того чтобы найти отклик в сердцах слушателей, он прибегал к знакомым словам о неприступности града Давидова, охраняемого Ягве. Не политическое могущество, а глубокая вера в небесную защиту — вот, что было в его глазах единственным оплотом Иерусалима.
Урия и другие священники храма разделяли веру пророка. Они также уповали не на военные усилия Иудеи. Псалмы о «Помазаннике Ягве», сложенные в их среде и звучавшие во время богослужений, не связывают вечное Царство с человеческим оружием. Перед Богом, Который утвердит его, все армии мира, все полчища врагов-ничто.
Иные конями, иные колесницами,
а мы именем Ягве, Бога нашего, хвалимся.
Они поколебались и пали, а мы стоим твердо!
Пс. 19.8
Простой народ и иерусалимские цари, напротив, видели в предсказании Нафана гарантию военного торжества Израиля над врагами. Звезда Мессии уподоблялась зловещей звезде ассирийской империи. Но действительность безжалостно разбивала все земные мечты. Распад Давидовой монархии, египетское вторжение в Иудею, успешные атаки Дамаска и, наконец, появление ассирийцев — все это порождало разочарование, маловерие и скептицизм.
Исайя и «бедняки Господни» по-иному смотрели на пророчество о грядущей славе Израиля. Прежде всего, они не могли принять мысль, будто Ягве обязался в любом случае обеспечивать Своему народу внешнее процветание. Оно стоит в прямой зависимости от нравственного состояния народа, от «богопознания», то есть верности Богу и любви к Нему. Измена отторгает людей от Всевышнего и лишает источника жизни. Кроме того, вообще торжество Израиля в будущем было в глазах Исайи чем-то неизмеримо большим, чем просто политическое могущество.
Пророк верил, что у Иерусалима есть иная вселенская миссия. Он станет центром мировой религии и знаменем окончательного торжества правды Божией на земле.
В кругу учеников Исайи ходило в те дни пророчество о великом будущем Сиона. Оно возвещало День Господень, но уже не в плане суда, а в плане спасения:
В тот День
Утвердится гора Дома Ягве во главе гор
и возвысится над холмами.
И соберутся к ней все племена,
и придут народы многие, и скажут:
«Пойдемте, поднимемся на гору Ягве,
к дому Бога Иакова,
И Он научит нас путям Своим,
и пойдем мы по стезе Его».
Это единение совершится не мечом, а притягательной силой истины:
Ибо из Сиона выйдет Учение
и Слово Ягве — из Иерусалима.
И Он будет судить между племенами,
говорить ко многим народам;
И они перекуют мечи свои на плуги
и копья свои на серпы.
Не поднимет меча народ на народ,
и не будет больше учиться войне.
Эти слова о «мече и орале» нередко повторяют и в наши дни, с той лишь разницей, что начало пророчества опускается. Между тем библейский поэт не отделял желанный конец кровопролитий от духовного возрождения мира. Пророчество говорит о том, что зло может быть побеждено только тогда, когда люди примут Учение и Слово Господне.
В этом предсказании о мессианском времени нет упоминания о самом Мессии. Но следует помнить, что до времени его образ оставался еще как бы отодвинутым на задний план, а на переднем стояла слава грядущего мессианского Царства.
Первым же, кто в апофеозе Царства увидел осиянный лик Царя, был пророк Исайя.
Впрочем, и для самого пророка этот Лик открылся не сразу; вначале он говорил лишь о том, что после жестоких испытаний грешный Иерусалим будет омыт Богом.
Обращу Я на тебя руку Мою
и как в щелочи очищу тебя,
и отделю от тебя все нечистое.
Тогда будут говорить о тебе:
«город правды, столица верная»
Сион спасется правосудием,
и обратившиеся сыны его правдою.
Ис.1.25
Как произойдет это? Кто будет орудием Ягве в деле обновления Иерусалима? Об этом Исайя в первые годы своей проповеди молчит. В светлом видении все сливается воедино. Но тем не менее пророчество Нафана остается путеводной нитью: род Давида пребудет вечно.
Исайя хотел, чтобы эта вера вдохновляла царя, чтобы он, проникнувшись ею, не поддавался соблазну подражать своим воинственным соседям. Это было особенно необходимо в те дни, ибо период относительного спокойствия кончался и Иудея вступила в полосу войн.
* * *
Кризис назревал уже давно. Две великие державы, Ассирия и Египет, много лет готовились к решительной схватке, причем перевес был явно на ассирийской стороне. Между соперниками находились государства Палестины и Сирии, и фараон хотел заручиться союзом с ними, чтобы создать заслон от ассирийцев. Между тем Ассур готовился поглотить эту преграду и выйти на рубежи Египта. Это соотношение борющихся монархий ставило перед обоими еврейскими царствами трудную задачу определить свою позицию, пребывая между молотом и наковальней.
В 736 году фараон добился больших политических успехов. Посулами, запугиваниями и увещаниями ему удалось создать блок против Ассирии. Сам он его не возглавил, предпочитая загребать жар чужими руками, а предоставил водительство Пекаху, царю Израильскому, и Рецину, царю Дамаска. Однако плохо спаянная коалиция народов, живших до этого во вражде, не могла тягаться с монолитной армией Тиглатпаласара. Поэтому иудейский царь Иотам отверг попытки союзников вовлечь его в обреченное на провал предприятие. Быть может, в этом он получил поддержку влиятельных людей города и самого пророка Исайи, который всегда противился военным замыслам.
Вскоре после того, как Иотам ясно высказался против коалиции, он умер, и на троне оказался его двадцатилетний сын Ахаз. Рецин и Пеках решили воспользоваться молодостью и неопытностью царя, чтобы силой низложить его. Не успел юноша занять трон Давидов, как объединенные войска Дамаска и Самарии двинулись на Иудею.
