Благоустроив внешнюю и внутреннюю жизнь константинопольской церкви, святой Иоанн затем направил свои усилия к распространению истины веры Христовой и среди тех, которые еще сидели во тьме и сени смертной. Хотя язычество в сущности было сломлено и с погибелью Юлиана Отступника потеряло последнюю свою опору, однако искра жизни в нем все еще теплилась и по временам даже вспыхивала зловещим пламенем.. Последователи Юлиана и ученики различных языческих софистов в роде Ливания не хотели разстаться с своей мечтою о возстановлении язычества, и до какой степени была живуча эта мечта, показывает то замечательное явление, что среди язычников широко распространено было убеждение, в силу котораго старые боги должны были вскоре ожить и восторжествовать над Христом. Языческие оракулы распространяли среди народа будто бы древнее предсказание, что все успехи христианства, как происходившие вследствие волхвований св. Петра, главного обольстителя мира, должны будут закончиться с четвертым веком, и 400-й год должен ознаменоваться постыдным падением христианства и полным торжеством язычества[32]. Темныя массы, склонныя ко всему таинственному, не без волнения ожидали конца века. К счастью, сыновья Феодосия были одушевлены религиозною ревностью, и особенно на западе Гонорий своими энергическими мерами к подавлению и искоренению язычества в значительной степени разсеял нелепыя мечты его приверженцев. На востоке язычество пользовалось большею свободою и в Сирии продолжали безпрепятственно совершаться даже сладострастныя и гнусныя празднества маиюмския, названныя так от имени одного языческаго капища близ Газы. Эти празднества, наследие древних гнусных культов Ваала и Астарты, не раз подвергались запрещению. Они запрещены были Константином Великим, но Юлиан вновь возстановил их; Феодосий опять наложил запрет, но его слабый сын Аркадий, убоявшись ропота сирийцев, опять дозволил их, и эти соблазнительныя торжества стали опять совершаться с безобразною откровенностью. Св. Иоанн Златоуст возставал против них, еще будучи пресвитером в Антиохии; но теперь, в качестве архиепископа столицы, он не приминул нанести решительный удар этой гнусности, и под его несомненно влиянием маиюмския празднества были запрещены. Этот случай дал повод архиепископу обратить вообще внимание на Финикию, которая продолжала оставаться одним из главных оплотов язычества. Было печально видеть, что почти у самаго подножия знаменитых престолов Антиохии и Александрии и притом в пределах земли Обетованной главным образом ютилось язычество, уже искорененное в других местах. И святитель снарядил особую миссию для искоренения там язычества и не переставал глубоко интересоваться этим делом до самой своей кончины.
Но взор святителя распространялся еще гораздо дальше и шире. Своим глубокопроницательным умом он понимал, что хотя язычество и продолжало держаться в дебрях Финикии, но дни его были сочтены, как и дни самого населявшаго ее древняго народа. Это население отживало свой век, и на границах известнаго тогда цивилизованнаго мира уже двигались громады новых варварских народов, которым принадлежала дальнейшая роль в истории. Поэтому нужно было обратить внимание на эти молодые народы и привесть их под иго Христово. Эти народы были варварские, не знали еще блага оседлой жизни и жилищами их были подвижныя кибитки, с которыми они то останавливались таборами, то снимаясь вновь двигались целыми ордами, угрожая пограничным областям и городам. Среди этой хаотической массы варваров бродили те силы, из которых должен был образоваться новый мир - на смену стараго греко-римскаго. Другие с ужасом смотрели на эти дикия орды, видя в них страшный бич человечества; но св. Иоанн Златоуст видел в них детей природы, которых нужно было сделать сынами Божиими. Его внимание особенно обращали скифы, эти суровые сыны севера, обитавшие главным образом по берегам Дуная и дальше на северо-восток, в пределах теперешней России. Это были полудикие кочевники, которых поэтому Златоуст называет "амаксовиями", т.е. живущими в кибитках, и они действительно стояли на самой низкой ступени общественной жизни, были варварами из варваров. Но свирепые видом и варвары по жизни и обычаям, они были добры сердцем, и когда до них дошло благовестие о Христе, то оно затронуло их девственныя сердца и они обнаружили желание принять христианство. Узнав об этом, св. Иоанн быстро снарядил к ним миссию, тем более, что можно было опасаться, как бы арианство, широко распространившееся среди готских племен, не коснулось и сердца этого простодушнаго, не тронутаго искусственностью народа. К его великой радости, миссия имела благословенный успех, и таким образом, как свидетельствует патриарх Фотий, святой Иоанн Златоуст именно первый воздвиг алтари истинному Богу среди этих варваров, которые раньше пили кровь человеческую. Народ, суровые воины которого почти не сходили с коней, теперь начал преклоняться пред крестом распятаго Христа. Если верно предположение историков, что скифы были одними из предков русского народа, то какое счастие верить, что первыми семенами веры Христовой русский народ обязан был именно великому святителю, возлюбленному им Златоусту, боговдохновенныя творения котораго навсегда сделались для него неизсякаемым источником духовнаго назидания и просвещения. - Святитель обращал пастырское внимание и на других инородцев, наприм. готов; многие из них жили в самом Константинополе, который подобно Риму прибегал часто к воинской помощи этих полуварваров. Большинство их были еще язычники, а другие - ариане, и святой Иоанн заботился о спасении тех и других. Так как готы не знали греческаго языка, то он нашел возможность устранить и это препятствие для проповеди. Из самих готов выбрав более достойных лиц, он посвятил их в сан священников и диаконов, и отведя для них особую церковь во имя апостола язычников Павла, велел им совершать богослужение для своих единоплеменников на их родном языке. Святитель так заботился об обращении этого народа на путь истины, что нередко и сам присутствовал при их богослужении и даже лично преподавал им наставления при помощи искусных переводчиков.
Все эти архипастырские труды святаго Иоанна производили в высшей степени благотворное действие. Столица стала приходить в благоустроенность в церковно-религиозном и нравственном отношении. Зло нестроений однако проникло так глубоко, что недостаточно было одних назиданий; необходимы были наказующие удары правды Божией, чтобы образумить преданный миру и его прелестям народ. Такие удары действительно не раз постигали Константинополь. Особенно страшно было бедствие, причиненное землетрясением, происшедшим в первые годы правления святителя. От землетрясений вообще много страдали города в IV веке и известиями о них переполнены летописи современных писателей. Но это землетрясение было особенно ужасным, какого еще не бывало в Константинополе. Почва всколыхалась как море и дома трескались и распадались, погребая под своими развалинами несчастных жильцов. Вдобавок к этому Босфор произвел наводнение, а злоумышленники производили поджоги с целю скрыть следы своего грабежа и хищничества. Все были объяты ужасом. Императорская семья спасалась бегством и безпорядок водворился невообразимый. Среди этого всеобщаго смятения и ужаса остался непоколебимым один архипастырь церкви, своим авторитетом заменяя исчезнувшия и растерявшияся власти. Он возстановил порядок в смятенной столице, ободрил пораженных ужасом, и когда население понемногу возвратилось в город и успокоилось, он возобновил свои беседы, в которых огненными красками изображал как самое бедствие, так и то нечестие, которым оно навлечено было. Чтобы еще более ободрить народ, св. Иоанн совершил торжественное перенесение мощей св. мучеников в особо устроенный для них храм на противоположном берегу Босфора, в девяти милях от столицы. Перенесение было совершено ночью, и это торжественное шествие многочисленнаго народа с зажженными свечами, соперничавшими своею яркостью с небесными светилами, и эти восторженныя песнопения, раздававшияся среди ночной тишины, производили глубоко потрясающее и вместе умилительное зрелище. В процессии участвовала сама императрица Евдоксия, которой Златоуст в своей восторженной проповеди и воздаль полную дань чести, восхваляя ея религиозную ревность и благочестие. Последующия события показали, что это благочестие отнюдь не было глубоким и не вытекало из внутренних потребностей истинно религиознаго сердца; но теперь св. Иоанн искренно радовался и этому внешнему проявлению набожности царицы, пример которой мог благотворно влиять и на всех женщин столицы.
