Палийский Канон - Ангуттара Никая

Далее, бывает так, что монах, с полным преодолением сферы бесконечного пространства, [воспринимая]: «бесконечное сознание», входит и пребывает в сфере бесконечного сознания. Если, по мере пребывания в ней, ему досаждает внимание, [направленное на] воcприятие сферы бесконечного пространства, то для него это болезненно. Подобно тому, как возникающая у здорового человека боль является болезненностью, то точно также досаждающее монаху внимание, [направленное на] воcприятие сферы бесконечного пространства — является для него болезненным. А Благословенный сказал, что всё, что является болезненным — то страдание. Путём подобных размышлений можно понять, почему Ниббана приятна.

Далее, бывает так, что монах, с полным преодолением сферы бесконечного сознания, [воспринимая]: «здесь ничего нет», входит и пребывает в сфере отсутствия всего. Если, по мере пребывания в ней, ему досаждает внимание, [направленное на] воcприятие сферы бесконечного сознания, то для него это болезненно. Подобно тому, как возникающая у здорового человека боль является болезненностью, то точно также досаждающее монаху внимание, [направленное на] воcприятие сферы бесконечного сознания — является для него болезненным. А Благословенный сказал, что всё, что является болезненным — то страдание. Путём подобных размышлений можно понять, почему Ниббана приятна.

Далее, бывает так, что монах, с полным преодолением сферы отсутствия всего, входит и пребывает в сфере ни восприятия, ни не-восприятия. Если, по мере пребывания в ней, ему досаждает внимание, [направленное на] воcприятие сферы отсутствия всего, то для него это болезненно. Подобно тому, как возникающая у здорового человека боль является болезненностью, то точно также досаждающее монаху внимание, [направленное на] воcприятие сферы отсутствия всего — является для него болезненным. А Благословенный сказал, что всё, что является болезненным — то страдание. Путём подобных размышлений можно понять, почему Ниббана приятна.

Далее, бывает так, что монах, с полным преодолением сферы ни восприятия, ни не-восприятия, входит и пребывает в прекращении восприятия и чувствования. И, увидев [это] мудростью, загрязнения в его уме полностью прекратились. Путём подобных размышлений можно понять, почему Ниббана приятна.

«Монахи, человек, не отбросивший этих девяти вещей, не способен достичь архатства. Какие девять? Страсть, отвращение, невежество, злоба, возмущение, надменность, дерзость, зависть и скупость. Тот, кто не отбросил этих девяти вещей, не способен достичь архатства.

Человек, отбросивший эти девять вещей, способен достичь архатства. Какие девять? Страсть, отвращение, невежество, злоба, возмущение, надменность, дерзость, зависть и скупость. Тот, кто отбросил эти девять вещей, способен достичь архатства».

«Есть десять вещей, о которых должен часто думать монах. Какие десять?

* «Я не принадлежу более к касте»: об этом монах должен часто размышлять.

* «Моя жизнь зависит от других»: об этом монах должен часто размышлять.

* «Моё поведение будет другим [по сравнению с домохозяйским]»: об этом монах должен часто размышлять.

* «Могу ли я порицать себя в отношении моей нравственности?»: об этом монах должен часто размышлять.

* «Могут ли мои друзья по святой жизни, после тщательного исследования, порицать меня в отношении моей нравственности?»: об этом монах должен часто размышлять.

* «Я буду отлучён от всего, что дорого и приятно мне»: об этом монах должен часто размышлять.

* «Я владелец собственных действий, наследник своих действий, рождён своими действиями, завязан на своих действиях, мои действия будут мне судьёй. Что бы я не делал — хорошее или плохое — я унаследую [результат] этого»: об этом монах должен часто размышлять.

* «Каким я становлюсь по мере того, как пролетают дни и ночи?»: об этом монах должен часто размышлять.

* «Радуюсь ли я [житию] в пустом жилище?»: об этом монах должен часто размышлять.

* «Достиг ли я сверхчеловеческих достижений, во истину благородного различения в знании и видении — такого, что когда мои друзья по святой жизни спросят меня [об этом] в мои последние дни жизни — я бы не чувствовал себя смущённым?»: об этом монах должен часто размышлять.

Таковы десять вещей, о которых должен часто думать монах».

Я слышал, что однажды Благословенный пребывал рядом с Саваттхи, в роще Джеты, в монастыре Анатхапиндики. Там он обратился к монахам: «Монахи!»

«Да, Учитель» — ответили монахи.

Благословенный сказал: «Даже если монах не имеет умений в отношении умов других[10], он должен тренировать себя так: «Я буду умелым в отношении чтения своего собственного ума».

И каким образом монах является умелым в отношении чтения своего собственного ума? Представьте молодого человека, или девушку — которой нравится красота, которая изучает отражение своего лица в ярком чистом зеркале или в чаше с чистой водой. Если она увидит грязь или пятно, она попытается устранить его. Если она не увидит ни грязи, ни пятна, она будет довольна, её намерения будут исполнены: «О, как я счастлива! Как я чиста!». Точно также, когда монах изучает сам себя, то это очень полезно в отношении [развития] умелых качеств: «Я обычно жаден, или нет? Думаю со злобой, или нет? Одолеваем ли ленью и сонливостью, или нет? Беспокойный ли я, или нет? Неуверенный, или же одолел сомнения? Злой или нет? Думаю грязные мысли или чистые? Моё тело возбуждено или нет? Ленив ли я, или усерден? Сосредоточен ли, или же нет?».

Если, исследуя самого себя, монах знает: «Я обычно жадный, со злыми мыслями, одолеваем ленью и сонливостью, беспокойный, неуверенный, злобный, с грязными мыслями, с возбуждённым телом, ленивый, несосредоточенный» — то тогда он должен приложить дополнительное желание, усердие, прилежание, старание, осознанность и бдительность в отношении отбрасывания этих самых неблагих неумелых качеств.

Подобно тому, как если бы на голове человека загорелся бы тюрбан, и он стал прилагать бы ещё больше желания, усердия, прилежания, старания, осознанности и бдительности к тому, чтобы потушить огонь на своём тюрбане или на голове; точно также и монах должен приложить дополнительное желание, усердие, прилежание, старание, осознанность и бдительность в отношении отбрасывания этих самых неблагих неумелых качеств.

Но если, исследуя самого себя, монах знает: «Я обычно не жаден, не имею злых мыслей, не одолеваем ленью и сонливостью, не обеспокоен, отбросил сомнения, не злюсь, не имею грязных мыслей, не возбуждён в теле, пребываю в усердии и сосредоточении» — то тогда его обязанность заключается в том, чтобы приложить ещё больше усилий в утверждении этих самых умелых качеств, [чтобы развить их] до ещё большей степени ради [окончательного] уничтожения загрязнений [ума]».

«Монахи, невозможно увидеть первоначальный момент появления невежества, благодаря чему можно было бы сказать: «прежде невежества не было, затем оно появилось». Но, монахи, хотя так сказано, тем не менее, у невежества есть причина, оно небеспричинно. И что является источником невежества?

«Пять помех»[11] — так следует ответить. У пяти помех, монахи, есть причина, они небеспричинны. И что является источником пяти помех?

«Три вида неправильного поведения»[12] — так следует ответить. У трёх видов неправильного поведения, монахи, есть причина. Они небеспричинны. И что является источником трёх видов неправильного поведения?

«Недостаток охраны дверей чувств»[13] — так следует ответить. У недостатка охраны дверей чувств, монахи, есть причина. Он небеспричинен. И что является источником недостатка охраны дверей чувств?