Если же человек тождествен своей природе, то он неотличим от животного: как животное целиком растворено в своем восприятии мира, его реакция всецело обусловлена, так и у человека нет зазора между ним, его актуальным поведением и внешним миром. Эрос и Танатос действительно оказываются теми мировыми инстинктами, на скрещивании которых находится животный мир, в том числе и человек. В современной философской антропологии, однако, подчеркивается, что специфически человеческая черта - - это "способность быть объективным", то есть возможность относиться к другой реальности не под действием личных аффектов. Человек может просто любоваться, просто радоваться и даже умалять себя ради другого. "В человеке всего более божественно то, что он может благотворить. Ты можешь стать богом, ничего не сделав, не пропускай случая к обожению", - говорил св. Григорий Богослов [885].
Наконец, человек должен быть защищен от мира идеальных ценностей. Он не должен быть лишь местом проявления высших "реалий", местом приложения внечеловеческих стихий: языка, архетипов, нравственных идеалов, платоновских идей и т.п. Человек должен быть защищен от Бога, чтобы не быть лишь "функцией" Божества.
Оберегая свободу человека, мы должны неизбежно прийти к персоналистическому монизму христианского типа - иначе человек будет растворен в мире безличностности. Метафизическая реальность, причастие которой дарует нам независимость от мира физического, чтобы даровать нам независимость и от себя, должна быть сама свободно-любящей, т. е. ограничивающей свое могущество и свое присутствие перед человеком. Кенозис Бога есть основа человеческой свободы. Но к кенозису способна не субстанция, а личность.
Ни одно из этих условий свободы человека не соблюдено в теософии. В ней не проведена грань между человеком и миром материи. В ней прямо постулируется, что человек не свободен от своего прошлого. В ней, наконец, утверждается, что весь мир и человек в том числе есть не что иное как проявления Абсолюта.
В результате получается то исповедание веры рерихианства, которое предложил Клизовский... Впрочем, прежде чем его привести, напомню высокое мнение об этом авторе и его книге Елены Рерих: "Понимаю, что книга "Основы Нового Миропонимания" кому-то пришлась не по вкусу - не совсем приятно, когда вам наступают на больные мозоли " [886]. Теперь же посмотрим, на каких мозолях топчется г-н Клизовский: "Воздаяние людям за их поступки производит не Существо, хотя бы и очень высокое, хотя бы и сам Бог, Которого можно было бы упросить, но слепой закон, не обладающий ни сердцем, ни чувствами, которого ни упросить, ни умолить нельзя. Человек не может дать ничего закону, чтобы получить от него больше, он не может его любить и не может рассчитывать на ответную любовь со стороны закона. Греческая Фемида говорила древнему греку то, чего не знает современный христианин, что воздаяние за дела производит не премудрый Господь, но слепой и вместе с тем разумный закон. Религиозно настроенный христианин может молиться своему Богу хоть с утра до вечера, может каяться в своих грехах хотя бы каждый день, может разбить себе лоб, кладя земные поклоны, но он не изменит этим своей судьбы ни на йоту, ибо судьба человека складывается его делами, за которые закон Кармы приведет соответствующие результаты, и результаты эти нисколько не будут зависеть ни от молитв ни от поклонов, ни от покаяния" [887].
Этот символ оккультной веры стоит хотя бы нескольких минут внимания. Во-первых, из него с неоспоримой очевидностью следует, что все заявления оккультистов о том, что они христиане, не более чем рекламная ложь. Для того, чтобы выдать изложенное Клизовским учение за христианство, надо крепко забыть и о молитве разбойника, и о покаянии Марии Магдалины, и о покаянии Давида. Евангельская притча о блудном сыне явно ничего не сказала Клизовскому о том, как покаяние может изменить жизнь человека. Христос же не был учеником Клизовского, а потому в "невежестве" Своем сравнивал Бога с любящим Отцом, а не со слепым законом.
Во-вторых, из этого оккультного credo явствует, что к разряду такой же рекламной лжи относится уверение Рерихов (учителей Клизовского) в том, что они единомысленны с Оригеном. Последний не только написал трактат о пользе молитвы, но и поддержал в нем церковный обычай его времени троекратных молитв в продолжение дня: "Вся жизнь христианина должна быть непрерывной великой молитвой. Одну часть этой великой молитвы и образует обыкновенная так называемая молитва, которая каждодневно должна быть совершаема по меньшей мере по три раза" (О молитве, 12). "Должно далее знать, что и преклонение колен необходимо, когда кто собирается каяться пред Богом в грехах своих и молить Его об исцелении от них и прощеньи их" (31).
В-третьих, обращает на себя внимание, с какой легкостью оккультисты переходят с философских высей к повторению обычных антихристианских пошлостей типа уверения в том, что христианская молитва есть "разбивание себе лба в земных поклонах".
Этой формулой почему-то принято высмеивать христиан. Но за все годы моей церковной жизни мне не доводилось видеть ни одного христианина, у которого были бы шишки на лбу от поклонов. А вот в Шамбале такие люди, оказывается, имеются. "Второй вид коленопреклонения совершают, простираясь на землю во весь рост. Поскольку по ритуалу полагается стукаться лбом об пол или о землю, в зависимости от места совершения поклонов, на лбу набивается синяк и образуется опухоль, а иногда даже рана. По особому внешнему виду опухоли и ран знатоки узнают причину их возникновения, а также определяют, дал ли ритуал желаемые результаты" [888].
Лишь в литературе я могу найти примеры усиленного "биения челом" - но тот контекст, в котором стоят эти образы, никак не располагает к циничности:
...Храм Божий на горе мелькнул И детски-чистым чувством веры Внезапно на душу пахнул. Нет отрицанья, нет сомненья. И шепчет голос неземной: "Лови минуту умиленья, Войди с открытой головой. Войди! Христос наложит руки И снимет волею святой С души оковы, с сердца муки И язвы с совести больной"... Я внял... Я детски умилился... И долго я рыдал и бился О плиты старые челом, Чтобы простил, чтоб заступился, Чтоб осенил меня крестом Бог угнетенных. Бог скорбящих, Бог поколений, предстоящих Пред этим скудным алтарем!
Конечно, у Некрасова это - стилизация ("лови минуту умиленья"), это не столько молитва, сколько мечта о молитве... Не вполне ясно, кается ли Некрасов перед Богом или перед народом, который молится этому Богу... И все же - представим, что в эту минуту Клизовский заглянул бы в этот храм...
Но дело не в оценке коленопреклоненной молитвы (хотя и так вполне очевидно, что есть такие мысли и чувства, которые во всяком случае труднее лелеять в сердце, стоя на коленях, чем сидя в кресле). Вопрос, поставленный Клизовским - это не вопрос об обряде, об образе молитвы. Это вопрос о Боге и об отношениях Бога и человека.
Клизовский прав: между его пониманием Фемиды и евангельским возвещением Бога не может быть ни примирения, ни компромисса. Тут и в самом деле "нужна максимальная честность и непредвзятость мысли, чтобы констатировать всю жизненную реальность того, что люди называют судьбой. Можно сказать так: понятие судьбы перестает играть доминирующую роль только в мировоззрении абсолютного теизма. Тут перед нами жесточайшая и беспощаднейшая, свирепейшая дилемма: или есть в бытии абсолютная целостность, включая все пространства и все времена, включая всю осознанность этого бытия и все его сознательное направление - и тогда существует Божество как Абсолютная Личность и тогда, в конечном счете, нет никакой судьбы, а есть только самое большое временное человеческое неведение, или не существует никакой абсолютно-личностной гарантии в бытии, тогда человек ничего не знает о реальном протекании бытия не в силу своей временной ограниченности, но в силу того, что вообще ничего нельзя узнать о бытии в том смысле, что там и узнавать-то нечего, то есть тогда - фатализм и судьба" [889].
И тогда, при отвержении Личного и Живого Бога, каяться действительно бесполезно. "Живая этика" налагает запрет на покаяние и исповедь. Именно когда речь заходит об исповеди, Рерих говорит: "В чем заключается самый тяжкий грех церкви? Именно в том, что церковь, на протяжении веков, внедряла в сознание своей паствы чувство безответственности" [890]. "Да, именно в этом внедрении в сознание с детских лет, что у человека есть мощная заступница-церковь, которая за пролитую слезу и некоторую мзду проведет его к вратам рая, и заключается тяжкое преступление церкви. Церковь дискредитировала великое понятие Божественной Справедливости" [891]. Итак, вина Церкви - в замене закона "собаке собачья смерть" на проповедь милости и любви. Вина Церкви в том, что она проповедовала свободу и покаяние, призывала к раскаянию и исповеди и говорила, что не все предрешено, что человек хозяин своего сердца, а не "космические законы кармы и справедливости" *. Вместо "Кармы-Немезиды, рабыней которой является Природа" [892], Евангелие возвестило прощение. Вместо оккультной веры в то, что "Светила предопределяют весь путь" (Беспредельное, 304), Церковь возвестила свободный диалог воли Бога и воли человека.
