На этом этапе у нас есть прекрасная возможность увидеть разницу между значением слова «разум», придаваемым ему Хукером, и тем, как это слово стало использоваться впоследствии. Ирония заключается в том; что требование пуритан предоставить каждому христианину право самостоятельного толкования Библии проложило путь тому самому рационализму, сторонники которого, начиная с XVIII века, объявили человека хозяином собственной судьбы и капитаном своей души, ведомым исключительно человеческим разумом, освободившимся от власти как библейских, так и церковных учений. Разумеется, к тому времени религиозное рвение пуритан и жесткий авторитет церковного руководства остались далеко в прошлом. Хукер пришел бы в ужас. В его понимании разум был частью общего естественного порядка вещей, который направлял мысли человека к единому истинному Богу, полностью и окончательно явившемуся нам в Иисусе Христе. Мысль о разуме как о самостоятельном источнике информации, который можно даже противопоставить Писанию и преданию, была совершенно несовместима с его убеждениями. Ценность наследия Хукера, привнесшего в Реформацию богатство средневековой мысли, заключается именно в возвращении к «целостному» мировоззрению. В соответствии с этой всеобъемлющей системой взглядов Писание не должно предстать перед судом разума и отступить, не выдержав испытания. Чтение и толкование Писания должно определяться не случайными предпочтениями, а ясностью мышления и обоснованными историческими суждениями.
Однако нам вновь приходится задаться вопросом, уже знакомым в связи с реформаторским понятием «простоты и ясности смысла»: «Чье мышление и чьи обоснованные исторические суждения должны сыграть решающую роль?» Но таким образом мы переносимся в эпоху, когда этот вопрос остался в стороне, а якобы бесстрастный разум, присвоив себе право судить Писание, вынес ему обвинительный приговор
8. Вызов эпохи Просвещения
Просветители призывали к историческому прочтению, надеясь подорвать авторитет традиционного христианства с помощью новой разновидности разума — рационализма
Мы все — потомки просветителей XVIII века, их родные или приемные дети и внуки. У каждого из нас есть основания для благодарности за вытекающие из этого блага, как и основания для беспокойства в связи с возникшими из–за этого проблемами. В последнее время принято подвергать сомнению теоретические основы и достижения Просвещения, поэтому стоит начать с благословений, которые оно принесло в мир. Наука и техника поистине совершили чудеса (никому из нас не хотелось бы оказаться в кресле у доисторического зубного врача), однако не удалось избежать и катастроф (существование газовых камер и атомных бомб было бы технически невозможно еще триста лет назад). Настойчивое желание просветителей ставить и исследовать исторические вопросы помогло пролить свет на многие проблемы, имеющие жизненно важное значение для христианской мысли, хотя отрицательной стороной того же настойчивого желания часто становился рационалистический скептицизм, подтачивающий самые основы христианства.
По большей части просветители (наиболее выдающимися из них были Джефферсон, Юм, Вольтер и Кант) были отрицательно настроены по отношению к христианству. Неопределенность, с которой приходиться жить каждому христианину в модернистском мире (этим термином как правило, обозначается любая эпоха, по времени следующая после Просвещения), порождает необходимость переосмыслить многие утверждения просветителей и решить, какие из них следует отвергнуть, а какие оставить, на какие из их вопросов следует искать ответы, какие из их достижений достойны одобрения и дальнейшего развития. Хотя постмодернизм поставил под сомнение многие стороны просветительского мировоззрения, большинство людей в современном западном мире и за его пределами по–прежнему считают некоторые элементы этого мышления единственно возможным способом восприятия действительности. Это значительно осложняет процесс осмысления и принятия решений.
Так, просветители выделяли разум как главную из человеческих способностей, дающую нам возможность думать и действовать правильно. Другими словами, человек считался по своей природе существом рациональным и благим. Разум должен был стать критерием ценности тех или иных религиозных и богословских воззрений (вспомните знаменитую работу Канта «Религия в пределах только разума»). Поэтому многие мыслители эпохи Просвещения тяготели к атеизму. Те же, кто сохранял подобие веры в некое божество, склонялись к абстрактному, не тринитарному теизму или же простому деизму (признанию Бога, отчужденного от своего творения), отвергая традиционно христианские убеждения. Все это оказало необратимое влияние на восприятие нашими современниками БИБЛИИ и ее авторитета. Большая часть того, что было сказано о БИБЛИИ за последние двести лет, вытекает из учения просветителей, является реакцией на их заявления или же находится на полпути между принятием и отрицанием их идей.
Чтение Библии в контексте идей Просвещения
Расцвет исторического богословия может рассматриваться, по крайней мере, с двух сторон: прежде всего, просветители заставили церковь признать необходимую и весьма полезную истину, о которой говорили реформаторы двумя столетиями ранее. Писание следует рассматривать с исторически обоснованных позиций, в стремлении открыть для себя первоначальное значение текста, не ожидая, что оно просто повторяет гораздо более поздние высказывания церкви. С годами положение дел не изменилось. Лишь совсем недавно было признано, что выражение «сын Божий» во многих новозаветных писаниях вовсе не обязательно означает «вторую ипостась Троицы». Этот титул для иудеев первого века имел скорее мессианское, нежели божественное звучание (таким образом, высокую христологию Нового Завета следует рассматривать именно в этом контексте).
Кроме того, начиная с XVIII века историки, разделявшие идеи просветителей, стали предпринимать сознательные попытки доказать несостоятельность самих основ христианства. По их утверждению, БИБЛИЯ не выдерживает критики в вопросах истории (в ней упоминаются события, которые на самом деле не происходили), науки (в Писании сказано, что Бог сотворил мир за семь дней, хотя, как известно, для этого потребовался долгий период эволюции) и нравственности (в ней Бог приказывает израильтянам истребить хананеев и амалекитян). Все это — стандартные обвинения, по сей день выдвигаемые модернистами против христианства. В свет постоянно выходят новые исследования происхождения христианского вероучения, в которых раскрывается его несостоятельность с «объективно исторической» точки зрения. Издатели, как и журналисты, по–прежнему пытаются извлечь мелодию из старой шарманки времен Просвещения, хотя ни один серьезный мыслитель последних нескольких десятилетий не решится отстаивать возможность объективного взгляда на что–либо вообще. Итак, на протяжении уже двух веков библеисты вынуждены метаться между проведением увлекательных исторических исследований и использованием рационалистической историографии в качестве оружия в руках противников церкви. Правда, некоторые из них отказались от мысли о дискредитации христианства и, заявив о полной несостоятельности Просвещения, призвали оставить попытки исторического толкования и принять на веру трактовку Писания, давным–давно предложенную церковью. Мне кажется, я знаю, что по этому поводу сказали I реформаторы — Жан Кальвин, например.
Поскольку обе эти цели претендовали на связь с идеями форматоров, наиболее выдающиеся представители протестантской библеистики зачастую с трудом видят разницу жду историческими исследованиями для обоснования первоначального смысла Писания (и, тем более, для придания ему какого–либо авторитета) и характерным для большинства просветителей обращения к разуму. Причем разум рассматривается не в качестве гарантии того, что всякое толкование будет соответствовать общему представлению о Боге и о мире в целом (как у Хукера), а в качестве самостоятельного независимого источника. Все это привело к укреплению позиций современного рационализма с его склонностью к упрощению и насмешливому скептицизму в адрес прежних христианских убеждений, которые вдруг стали устаревшими и несовременными. Причем, насмешки раздаются как в научных, так и в общественных кругах, несмотря на обвинения, которые, как нам еще предстоит убедиться, раздаются теперь в адрес самих просветителей. В результате авторитет Писания сводится к представлению о том, что оно обеспечивает нам доступ к разного рода религиозному опыту, которому и призывает нас подражать. Но это понятие не только являет собой слабую и неубедительную замену полноценной реальности. Оно изначально не имеет под собой основы, поскольку Новый Завет содержит описание множества проявлений религиозного опыта (хотя это и не является о главной целью), в том числе и вызывающих очевидное неодобрение его авторов. Опасность такого подхода дает о е знать, когда ученые все чаще начинают заявлять, что оправдывает тот религиозный опыт, который обсуждают сами авторы Нового Завета. На этом этапе выражение «авторитетность Писания» подверглось практически полной деконструкции.
