Каково же значение галута? Можно обобщить и сказать так: существуют идеи, которые с трудом принимаются миром, существуют ценности, чуждые законам истории силы; эти идеи и ценности не могут найти места в современной действительности, и трагическая необходимость заставляет их "уйти в изгнание". Идея, которую несет еврейский народ, и является таким странником в истории человечества. Народ Бога, который видит свое назначение в том, чтобы выполнять волю Всевышнего, не мог не начать свой путь в истории с галута. Так же, как Авраам не вписывался в маленький мир его родины, так же и его дети не вписываются в большое содружество народов, управляемых стремлением к материальной выгоде и власти.
В ежедневных молитвах мы повторяем, что изгнаны из Страны Израиля за грехи. Но на самом деле в период Второго Храма еврейский народ уже полностью оставил все формы идолопоклонства. В то время Израиль был, возможно, ближе к Богу, чем в любой предшествующий исторический период. И все же именно этому поколению евреев пришлось испытать горечь изгнания по причинам, далеким от метафизики. Просто в мире, управляемом Римской империей, и в самом деле не было места народу пророков, народу Гилеля и рабана Гамлиэля.
В Талмуде есть много мест, где говорится, что Бог оплакивает изгнание Своих детей[6]. Это согласуется с нашей идеей о том, что Всевышний, создав человека, как бы лишил себя силы. Почему изгнание привело к таким страданиям, которые пришлось вынести Израилю? Считается понятным, что маленький народ, рассеянный по всему миру и пытающийся сохранить свою уникальность, будет подвергаться преследованиям. Но это может считаться нормой только в больном мире. Когда угнетают меньшинство, справедливость, гуманность, порядочность изгоняются из жизни. То, что происходит с евреями, усугублено еще и тем, что они простым фактом своего существования бросают вызов законам, по которым живут "нормальные" народы. А Бог "бессилен". Он мог бы уничтожить человечество. Но если Он хочет, чтобы человек населял Землю, Он должен "рискнуть" и подождать пока люди достигнут духовных высот.
Все это означает, что изгнание — событие космического масштаба. Сам Бог — странник в этом мире. Таков конечный смысл еврейского понятия Шхинта бе-галута — "Божье присутствие в изгнании". Несмотря на страдания, в изгнании есть и величие: велик народ, который продолжает стремиться к своему идеалу, веками находясь в угнетении. Даже евреи иногда склонны рассматривать изгнание как пустую главу в своей истории. Но ведь на самом деле они всегда сами выбирали свою судьбу. За исключением периода нацизма у евреев всегда была возможность избежать преследований, переменив веру, ассимилировавшись, потеряв свою индивидуальность. Особенно усердствовали в миссионерстве христиане. Из-за постоянного давления каждый день, прожитый евреем в преданности Богу и своему народу, был подвигом. Каждый день на протяжении веков принимать вызов и не сдаваться — это величайший акт мужества, уникальный в истории человечества.
Если Бог лишил себя силы, то и народ Его бессилен. Быть народом Бога — это больше чем просто признавать волю Всевышнего. Это значит принимать Божий мир таким, каков он есть. Народ Бога может в отчаянии взывать: "Доколе, о Боже?!" — но он должен смириться с тем, что Творец отсутствует в истории, долготерпеливо молчит. Именно поэтому еврейская история началась с жертвоприношения Ицхака. Авраам ни в чем не был виноват, и жертва, которая от него требовалась, не являлась наказанием. Это было началом жертвенного пути избранных. Бог открыл нашему праотцу судьбу его потомков: "Знай, что потомки твои будут пришельцами в земле чужой, и поработят их, и будут угнетать четыреста лет"". Решение было принято еще до рождения того, кому суждено было стать отцом избранного народа. И так повелось на земле: избранные Богом невинно страдают. В терминах иудаизма это называется гзейра — непостижимый для людей Божий закон. Бог решил, что люди будут страдать, что несмотря на порочность человека Он будет терпеть их, чтобы существовал мир, который и мгновения не устоит без долготерпения Всевышнего. Страдания невинных — неизбежные "издержки" процесса творения. Эта мысль с огромной силой выражена в торжественной литургии Судного дня. Даже ангелы на небесах горько сетуют на мировое устройство, при котором страдают праведники. Но им отвечает Голос с неба: "Если Я услышу еще один звук, Я превращу мир в хаос! Так Я решил. Принимайте же вы, любящие Закон, предшествующий Творению, Мое решение!" Почему же не раздался этот звук, это протестующее "нет"? Ведь если мир так ужасен, то пусть он летит в бездну, превращается в хаос! Святые мученики, раби Акива и его товарищи, не сказали "нет". Они знали, что дело здесь не в их страданиях, что под вопросом все Божье Творение. Избранные знают, что перед ними нет выбора: либо они должны согласиться на Божий эксперимент, либо не будет ничего. Если они отвергнут Творение, мир превратится в хаос. Только если избранные примут гзейру, тогда у мира есть моральное право на существование. И если праведники принимают мир таким, каков он есть, Бог может терпеть остальное человечество. Мир держится на страдании невинных. Избранный народ — это страдающий Божий раб.
В пророчествах Иешаягу описан мученический путь Израиля на протяжении веков. Преследования христиан, обрушившиеся на головы евреев, подтвердили провидения Иешаягу. И все же враги уважали Израиль, "поражаемый, побиваемый Богом и истязаемый"[8] В то же время христиане совершенно не поняли метафизический смысл страданий Божьего народа. Их попытка отобрать у Израиля мученический венец страдающего Божьего раба — ужасное преступление в сфере духа. Что такое одна жертва по сравнению с миллионами еврейских жертв? Что такое одно распятие по сравнению с распятием целого народа? Христиане скажут, что на этот раз распят был бог, а евреи — всего лишь люди. Как будто убийство невинного человеческого существа — это меньшее преступление, чем убийство бога! Бог в конце концов вообще не может умереть. Если его убивают, то потому, что он сам предлагает себя в жертву. Бог сам избирает смерть, он знает, что делает. И умирая, он не страдает как бог. Он страдает только как человек, и это муки одного человека. А когда ребенок у входа в газовую камеру говорит своей матери: "Мама, я же был хорошим мальчиком!" — это нечто иное. Это и есть распятие. Другого одиннадцатилетнего мальчика везли в вагоне для скота в Треблинку. Можно было только стоять, прижавшись друг к другу. Люди задыхались. Трупы сползали на пол, и на них наступали еще живые. Мальчик закричал своему отцу: "Папа! Мы идем к маме. Я вижу ее. Эй, откройте двери! Застрелите нас! Пусть уже будет конец всему!" Это тоже распятие в моем понимании. В лагере восьмилетний ребенок сошел с ума, он бегает и кричит: "Я хочу воровать, я хочу грабить, я хочу есть, я хочу быть немцем!" Это тоже распятие. И страдают не боги, а люди, миллионы людей на протяжении всей еврейской истории. Христианская идея о том, что самое страшное преступление человека — убийство бога, — это опаснейшее заблуждение. На самом деле, самый ужасный грех — убийство человека. Замучить одного невинного ребенка — это бесконечно более тяжкое преступление, чем убийство какого бы то ни было бога. Если бы церковь вместо того, чтобы мстить за мнимое богоубийство, старалась бы не допустить убийства людей, в мире было бы гораздо меньше горя. Может быть, удалось бы избежать Освенцима и Треблинки. Но, к сожалению, учение о богоубийстве стало поводом к убийству людей. Жаль того бога, который предстает в таком неприглядном виде!
Бог не может пострадать от вражды к Нему человека. Разве в человеческих силах повредить Богу? Вот Всевышний страдает, оттого что человек делает зло своему ближнему. Он льет слезы из-за страданий Своих рабов, из-за мучений невинных. В молитвах Судного дня сказано, что Бог страдает, отворачиваясь от восставших на Него. Он долготерпелив и страдает вместе с жертвами, которые расплачиваются за Его долготерпение и милосердие. Как же Он должен любить мучеников, если уж терпит Своих врагов! Народ Израиля делит с Богом все трудности, которые Он переживает, пока человечество движется к своей конечной цели. В любой момент истории положение Израиля показывает, в каком состоянии находится человеческий дух. Бог, который руководит людьми "без применения силы", послал в мир Свой народ, лишенный силы и власти. В этом суть конфликта Израиля с миром. Бог сделал евреев пробным камнем христианства. Всевышний испытал Израилем западную цивилизацию, и она не выдержала проверки. Страшный моральный кризис привел западный мир к величайшей мировой трагедии — Катастрофе европейского еврейства.
Свидетель после Катастрофы
Однако оправдывает ли все, сказанное выше, молчание Бога во время Катастрофы? Как уже было отмечено, мы не пытаемся здесь объяснить, а тем более оправдать поведение Бога. Мы хотим показать, что понимает иудаизм под верой независимо от нашего современного опыта. И конечно, вполне обоснован вопрос: можно ли верить после Катастрофы? Мы, современники трагедии, склонны отвечать на него быстро и очень эмоционально. Это нетрудно понять. Мы слишком близки к Катастрофе, чувствуем себя глубоко причастными к событиям недавнего прошлого. Тем не менее важно прежде всего ясно представить себе проблему, постаравшись на время сдержать эмоции. Еврейские радикальные теологи и многие другие, менее изощренные люди, не находят иного ответа, кроме отрицательного. Но они не видят всей глубины проблемы. Ведь под сомнение ставится способ Божьего руководства миром и человеком. В сущности сомнения в справедливости Бога не могут зависеть от количества невинно пострадавших. Разве существенно, сколько было жертв? Те, кто ставит под сомнение справедливость и милосердие Творца из-за страданий шести миллионов, могут задать те же вопросы в связи с муками одного невинного младенца. Проблема веры не зависит от того, исчисляются жертвы миллионами или сотнями тысяч. Эта мысль четко выражена Рамбаном в его труде "Шаар а-гмуль": "Дилемма теодицеи — это дилемма индивидуума… Проблема не станет менее значительной, если пострадавших будет немного. Она не усложнится, если их количество увеличивается. Ведь мы говорим не о человеке… Все дела Его совершенны, все пути Его праведны. Тут невозможны обман и извращения". Трудно оценить значение этого высказывания, поддавшись эмоциям. Как можно сравнить страдания одного человека и множества людей? Кто посмеет поставить на одну доску смерть одного ребенка и гибель полутора миллионов еврейских детей?! Если мы судим деяния человека, то подобные сравнения недопустимы. Тогда имеют смысл утверждения о большей или меньшей несправедливости. Трагедия одного человека несопоставима с мучениями миллионов. Вина убийцы одного человека отлична от вины убийцы многих людей. Нет более ужасного преступления, чем планомерное уничтожение нацистами евреев. Но когда речь заходит о деяниях совершенного Бога, мы сталкиваемся с абсолютными категориями. Страдания одного невинного так же непостижимы, как страдания миллионов. Разницы нет не потому, что страдания миллионов значат так мало, а потому, что абсолютно справедливый Бог не может быть "чуточку" несправедливым. В сфере абсолютного мельчайшая несправедливость становится абсолютной. Бесконечно милосердный Бог не может иногда проявлять безразличие. Безразличие Бесконечного — это бесконечное безразличие. Так Элиша бен Абуя потерял веру, столкнувшись со страданиями одного невинного. Альбер Камю в своем романе "Чума" касается этой проблемы. Он описывает священника, славящего Бога, пославшего кару на город грешников. Но его вторая проповедь — признание неразрешимости проблемы теодицеи. Что же произошло между двумя проповедями? Священник стал свидетелем мучений одного умирающего от чумы ребенка. Этого было достаточно, чтобы человек совершенно изменился. В конце концов священник умер, не вынеся душевных мук.
