Столь твердые формулировки соответствовали представлению Адриана и его соратников о реальности угрозы правам Церкви со стороны особой комиссии из 48 человек, учрежденной Петром в феврале 1700 г. для составления нового Государственного уложения с уравнением перед государством всех подданных и, соответственно, уничтожением привилегий Церкви в судебных и имущественных правах. От патриарха Адриана, так же как и от руководителей светских ведомств, требовалось всего лишь представить «сказки о новоуказных статьях» по церковным делам с 1649 г., поскольку объявленной задачей комиссии была, собственно, кодификация той огромной массы новых уставов и узаконений, которая накопилась после Соборного уложения [558]. Острое беспокойство архипастыря в последние месяцы его жизни вызывала не сама попытка систематизации юридических актов, а ярко выраженная тенденция последних петровских указов, позволявшая с ясностью предвидеть, какой удар Преобразователь собирается нанести Церкви.
Огромные богатства, сосредоточенные в руках духовенства, обширность принадлежавшего ему юридического пространства и, в особенности, авторитет «поборствующих по Боге», в ряде случаев ставящий патриарха выше царя [559], были нестерпимы Петру. А не воспитанное своевременно уважение к духовному сану позволяло царю бестрепетно ускорить процессы наступления на юридические и имущественные права Церкви, развернувшиеся еще при его «благочестивейших» предшественниках. Да и сама далеко зашедшая к концу XVII в. концентрация церковной собственности весьма способствовала установлению государственного контроля над ней.
Если в конце предшествующего столетия церковные соборы 1581 и 1584 гг. запрещали епархиальным архиереям расширение и приобретение новых владений, если Уложение 1649 г. отрицало право приписки новых земель монастырям — действенность подобных запретов на практике оказывалась весьма сомнительной. Ни Филарету, ни Никону никто не мог поставить никаких препон, а в 1670 г. право приписки новых монастырей к владениям отечественных «князей церкви» было закреплено соборным актом [560]. В результате одному только патриаршему дому при Адриане принадлежали бескрайние земли с 8700 крестьянскими дворами (то есть 26 899 мужских душ) [561]. Считая значительную часть духовенства (особенно монашествующих) людьми для государства бесполезными, а церковные богатства «туне гибнущими», Петр в 1696 г. ввел через приказ Большого дворца жесткий контроль над церковными средствами. Царский указ запрещал строить «лишние» здания, держать «лишние» деньги и расходовать их без разрешения светской власти, повелевал весь приход и расход деньгам и хлебу регистрировать в книгах и неукоснительно присылать оные в Москву [562].
Ни патриарх Адриан, ни епархиальные архиереи не только не воспротивились требованию контролировать церковное достояние как казенное имущество, но самолично рассылали грамоты с царским указом по епархиям, подкрепляя его своей властью и авторитетом. «И вы бы, — писал, например, твердостоятельный Афанасий Холмогорский, — о сборе и о сбережении денежной казны чинили по тому великого государя указу и по сей нашей грамоте… во всем непреложно [563]. Резкое ограничение церковно–монастырских властей в использовании оборотных средств незамедлительно ударило по их сравнительно благополучным хозяйствам: здания ветшали, хозяйственные службы сокращались, так что через 20 лет все церковные владения не приносили уже былых доходов и, начиная с московского Патриаршего двора, влачили жалкое существование — к невыгоде, кстати сказать, самого правительства [564].
Разумеется, государственная ревизия церковных владений была тесно взаимосвязана с их реквизицией. При совершенно бесполезной, как выяснилось (точнее — как было известно заранее [565]), затее строительства флота на Воронеже, Русской церкви было приказано составить целых 19 духовных «кумпанств». А именно: два патриарших, по одному митрополитов Новгородского, Казанского, Рязанского, Ростовского, Псковского, Крутицкого, Суздальского и Белгородского, архиепископов Тверского и Вологодского, епископа Тамбовского, монастырей Троице–Сергиева (ему определили сразу три «кумпанства»), Саввина–Сторожевского, Вознесенского девичьего и Новодевичьего. Заданная «кумпанствам» разорительная работа была полностью выполнена. Но этого оказалось мало. С одного только Троице–Сергиева монастыря, за стенами которого Петр дважды укрывался в страхе перед бунтами (в 1682 и 1689 гг.), государь взял на необходимые ему расходы 70 тысяч рублей в 1697 г., 20 тысяч в 1698 г. и 30 тысяч в 1700 г.: итого, даже по отрывочным данным, 120 тысяч [566].
Процесс прямого изъятия церковно–монастырских средств (в контексте разграбления капиталов других сословий и социальных групп, закрепощения и безжалостного «обдирания» большинства населения страны) сопровождался жестким сокращением расходов на Церковь. За Уральским хребтом Петр указом 1698 г. вообще запретил строить монастыри, «потому что в Сибири монастырей мужских и женских, где всякого чина православным христианам постригаться и спасаться, довольное число есть». Одновременно обители и храмы, имевшие земли или угодья, лишались традиционного государственного вспомоществования под предлогом нехватки денег на жалованье «служилым людям, которые посылаются на вся годы во оборону как государства, так и архиерейских и монастырских и церковных слобод, противу неприятеля» (выделено мной. — А. Б.) [567].
Обратим внимание на эту поговорку, разделяющую государство и церковно–монастырские владения. Она не случайна для Петра и в будущем выльется в срывание на переплавку колоколов, разгон святых обителей, даже забривание монахов в солдатчину… Одновременно царь декларировал и единство Церкви с остальными государственными подданными — разумеется, в области повинностей. Церковный иммунитет в различных областях вызывал недовольство еще отца и брата Петра, в 1672 и 1677 гг. отменявших иммунитетные «тарханные грамоты». В продолжение этой политики именной указ от 31 октября 1699 г. требовал сбора пошлин в Печатном приказе с грамот, наказов, купчих и других актов с духовных и мирских лиц вообще без всякого изъятия, в отмену прежних узаконений.
У Церкви было отнято право беспошлинного винокурения, право сбора пошлин с торжков на церковных землях (для представления об их масштабе вспомним Макарьево–Желтоводскую ярмарку), сбора таможенных пошлин и т. п. Наконец, в 1700 г., в последние месяцы жизни Адриана, было окончательно указано «тарханы, с кого пошлины не имать, все отставить и брать пошлины всякого чина со всех по Торговому уставу и по Новоуказным статьям равные, для того, что по его величества государя царя указу, каков состоялся в Печатном приказе, печатные пошлины велено имать со всяких чинов людей равные, а с кого наперед сего не имано — и то отставлено» [568].
Духовенство в имущественной, особенно торговой деятельности было, казалось, просто уравнено в сословных правах, как этого давно требовали дворяне, купцы и посадские люди. Но, как справедливо заметил церковный историк Г. А. Скворцов, ко времени составления по повелению Адриана «Суда святительского» вопрос стоял гораздо острее: «монастыри и архиереи, с патриархом во главе, постепенно поставлены были на положение добытчиков и счетчиков, прикащиков особого вида государевой казны, без права пользоваться ею на церковные нужды» [569].
Противозаконность такого положения, печальная сама по себе, особенно удручала патриарха угрозой развала тщательно отлаженного им лично механизма церковно–имущественного управления. В двух своих приказах, Казенном и Дворцовом (документов патриаршего Разрядного приказа почти не сохранилось), Адриан в первые же годы архипастырского служения произвел значительные перемены, направленные на более четкое разделение функций, упорядочение документации и повышение эффективности работы. Число подразделений и служащих было увеличено в соответствии с возросшими объемами работы; оклады повышены, но на традиционное «кормление от дел» введены строгие ограничения: Адриан лично распорядился, сколько за какую работу можно брать — «а больше того не имать и христиан на Москве для взяток излишних отнюдь ничем не держать и не убыточить».
Строгое разграничение функций указывалось, между прочим, «для поддержания памяти подьячих и челобитчикам для сведения», в вывешенной в каждом приказе для всеобщего обозрения росписи, скрепленной подписью главы учреждения. Оно коснулось и частных ходатаев по делам — площадных подьячих, которым Адриан в 1699 г. назначил места для работы точно перед теми приказами, по которым они специализировались. Исследователи в один голос хвалят наведенный патриархом порядок и его выходящую за рамки обыкновения постоянную заботу о служащих приказов.
