В виду своего особенного предназначения, ради своего богоизбранничества, теократического устройства, еврейский народ естественно занимал обособленное и оппозиционное отношение к языческому миру. И эта враждебность получала прямо религиозное оправдание, ибо она вдохновлялась ревностью о славе Божией и страхом пред тою духовною порчею, какую язычники всегда могли вносить — и вносили — в среду Израиля. Сам Бог был «врагом» «врагов» народа еврейского (Исх. XXIII:22), равно как и «враги» Иеговы неизбежно являлись врагами чтущего Иегову.
«Мне ли не возненавидеть ненавидящих Тебя, Иегова, и не возгнушаться восстающими на Тебя (οὐχὶ τoύς μισοῦντας σε, κύριε, ἐμίσησα, καὶ ἐπι%` τούς ἐχθρούς σου ἐξετηκόμην.). Полною ненавистью (τέλειον μῖσος) ненавижу их, враги они мне» (Пс. СХХХVИИИ, 21–22). Правда, жестокость такого настроения смягчалась нередкими предписаниями, заповедовавшими благожелательное отношение и к пришельцу, призывавшими к отречению от отмщения и зложелательства даже врагу. Но ненависть к врагам народа Божия имела свои корни в партикуляризме самой религии Израиля; равным образом и «любовь», предписывавшаяся в Ветхом Завете, основывалась на чувстве племенной, национальной, политической и религиозной общности, хотя захватывала и «пришельцев», смиренно подчинявшихся религиозным и бытовым условиям жизни богоизбранного народа… Во всяком случае «любовь», заповеданная в Ветхом Завете, не имела характера неограниченности и безусловности. К тем, кои оказывались за пределами обязанности этой «любви», ветхозаветный человек считал себя вправе относиться по началам обычного эгоистического настроения, где, конечно, находили место и широкий простор чувства вражды и ненависти. Резкий кон Резкий контраст в отношениях евреев к своим единоплеменникам, с одной стороны, и ко всем остальным, с другой, невольно бросался в глаза, и отмечен, например, историком Тацитом, который говорит, что во взаимных отношениях евреи сохраняют непоколебимую верность, всегдашнюю готовность к милосердию, ко всем же другим питают смертельную ненависть (adversus omnes alios hostite odium. Истор. V, 8). Хотя слов: μισήσεις τὸν ἐχθρόν σου (возненавидиши врага твоего) в Ветхом Завете вербально мы не находим, и они, быть может, представляют собою раввинистическое толкование закона, однако в них точно выражается общий дух Ветхого Завета, где столь часто идет речь о «врагах», и на их главу призываются всяческие бедствия.
Ἐγὼ δὲ λέγω ὑμῖν· ἀγαπᾶτε τούς ἐχθρούς ὑμῶν, εὐλογεῖτε τους καταρωμένους ὑμᾶς, καλῶς ποιεῖτε τούς μισοῦσιν ὑμᾶς (начиная εὐλογεῖτε и оканчивая μισοῦντας ὑμᾶς — LTTrWHR), καὶ προσεύχεσθε ὑπὲρ τῶν ἐπηρεαζόντων ὑμᾶς καὶ (- ἐπηρεαζόντων ὑμας καὶ LTTrWHR) διωκόντων ὑμᾶς· πατρὸς ὑμῶν τοῦ ἐν οὐρανοῖς ὅτι τὸν ἥλιον αὐτοῦ ἀνατέλλει ἐπὶ πονηρούς καὶ ἀγαθούς, καὶ βρέχεὶ ἐπι δικαίους καὶ ἀδίκους. ἐὰν γὰρ ἀγαπήσητε τούς ἀγαπῶντας ὑμᾶς τίνα μισθὸν ἔχετε; οὐχὶ καὶ οἱ τελῶναι τὸ αὐτὸ (οὕτως LTrWH marg.) ποιοῦσιν; καὶ ἐὰν ἀσπάσησθε τούς ἀδελφούς ὑμῶν μόνον, τί περισσὸν ποιεῖτε; οὐχὶ καὶ οἱ τελῶναι οὕτω) (ἐθνικοὶ τὸ αὐτὸ LTTr WHR) ποιοῦσιν.
Аз же глаголю вам: любите враги вашя, благословите кленущыя вы, добро творите ненавидящим вас и молитеся за творящих вам напасть и изгонящыя вы, яко да будете сынове Отца вашего, Иже есть на небесех: яко солнце Свое сияет на злыя и благия и дождит на праведныя и на неправедныя. Аще бо любите любящих вас, кую мзду имате? не и мытари ли тожде творят? и аше целуете други вашя токмо, что лишше творите? не и язычницы ли такожде творят?[86]
В христианстве Бог открывается как Бог не иудеев только, но и язычников Римл. III:29); «здесь нет различия между Иудеем и Эллином, потому что один Господь у всех, богатый для всех призывающих Его» (X, 12); «Он от одной крови произвел весь род человеческий, и близок каждому человеку, ибо мы Им живем и движемся и существуем» (Деян. XVII:20–28). Бог, Владыка творения и Промыслитель, изливает знамения Своей благости, как, например, сияние солнца и дождь, безразлично на злых и добрых, на праведных и неправедных. Так как только «благие» и «праведные» суть «возлюбленные» Богом, «злые» же и «неправедные» суть «враги» Божии, любовь какую Бог являет всем людям в «богатстве благости, кротости и долготерпении» (Римл. II:4), большею частью оказывается именно любовию к врагам. Осуществляя деятельную любовь к «врагам», ученики Господа стремятся и достигают того, что пред всеми являют себя сынами небесного своего Отц[87], ибо усвояют себе, отображают в своем духовном облике наиболее существенное и характерное Его свойство, в отношении Божества к людям. Любовь к врагам есть по преимуществу ἀγάπη, — наиболее характерное и специфическое проявление этой высочайшей христианской добродетели. В христианстве ἀγάπη сдедалось господствующим в качестве технического выражения для обозначения любви в религиозно-нравственном смысле. В дохристианской литературе доселе нашли это слово только в одном месте у Филона (Quod Deus immut. § 14); также и в исследованных доселе папирусах пока не нашли несомненных доказательств употребления названного термина (ср. A. Deissmann, Neue Bibelstudien 1897, S. 26 f; Licht vom Osten. Tübingen, 1909, SS. 12, 48[88]. Если φιλία означаете любовь в смысле естественной склонности, в виде аффекта с оттенком непроизвольности, — почему это слово, с соответствующим дополнением (φιλία ἑαυτοῦ) означает самолюбие (Н. Schmidt, В. III, S. 478), то в понятии, обозначаемом термином ἀγἀπη, на первый план выступает момент именно свободного избрания объекта любви (diligere), — ἀγαπᾷν означает любовь в смысле «направления воли». Таким образом, понятие ἀγαπᾶν включает в себя необходимо и элемент разумной сознательности, момент понимания. Ἀγάπη, конечно, не исключает чувства, аффекта, и в таком случае означает именно «нравственный» аффект сознательной воли, коренящийся в последней, а не природное стремление непосредственного чувства» (Cremer, S. 12). И в новозаветных писаниях ἀγαπᾷν нередко употреблятся там, где речь идет об избрании кого-либо, об участливом отношении к кому-либо, которое противополагается небрежению, беззаботности (negligere. Ср. Мф. VI:24; Лк. XVI:13; Римл. IX:13, 26; Mф. III, 17; Апок. XX:9). Христианство выдвинуло указанную черту «любви» на первый план, выставляя самою характерною, существенною, специфическою чертою любви именно безграничное самопожертвование, безусловное самоотречение (ср. особенно Иоан. XV:13; Римл. V:7, ср. ст. 10). В полном своем величии и совершенном обнаружении ἀγἀπη открылась в искупительном деле Христа Спасителя (ср. 1 Иоан. III:16). Любовь Божия к людям проявилась именно в унижении и крестных страданиях воплотившегося Единородного Сына Божия (1 Иоан. IV:9; ср. Римл. V:5-10). «Христос, когда еще мы были немощны, в определенное время умер за нечестивых. Ибо едва ли кто умрет за праведника… Но Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками… Будучи врагами, мы примирились с Богом смертью Сына Его…» (Римл. V:5-10). Из этого подвига любви Божественной к врагам «любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым» (ст. 5). Отсюда — и в той любви, которая заповедуется людям, центральными свойством и необходимою принадлежностью является именно самопожертвование, полнейшая сатопреданность (ср. 1 Иоан. III:16; Галат. II:20).
Таким образом, подлинное и последнее основание христианской «любви» заключается не в природе человеческой, а в самом Божестве; эта любовь — только отражение — в известной степени — в жизни человеческой основного свойства Божественной жизни (ср. I Иоан. IV. 7:12; ср. Галат. V:22). Отсюда уже понятно, почему для обозначения характерных особенностей святой и божественной христианской «любви» потребовалось и специальное слово В Новом Завете только однажды откровение любви Бога к человеку обозначается через φιλεῖν (Тит. III:4; ср. Иоан. XVI:27). Любовь человека к Богу никогда не обозначается словом φιλεῖν. Заповедь о любви как к Богу, так и к ближним постоянно выражается через ἀγαπᾶν. О любви к врагам — постоянно употребляется ἀγαπᾷν, никогда — φιλεῖν. Напротив, ср. Иоан. XV:19: εἰ ἑκ τοῦ κόσμου ῆτε, ὁ κόσμος ἂν τὸ ἴδιον ἐφίλει (аще от мiра бысте были, мiр убо свое любил бы). (Cremer, S. 11). Любовь и благожелательность, ограниченные узким кругом близких и приятных личностей, свойственны и грешникам, являются обычным состоянием и у язычников. Ученики же Христовы, конечно, должны стоять на несравненно высшей ступени, творить нечто лишше (περρισσὸν) грешников и язычников. Текстуальное колебание в 46 стихе между τελῶναι (мытари) и ἐθνικοὶ (язычники) не оказывает сколько-нибудь существенного влияния на смысл, ибо τελώνης (мытарь) ставился нимало не выше, чем ἐθνικός (язычник), а скорее — ниже его (Мф. XVIII:17). Приветствие (ἐὰν ἀσπάσησθε) на востоке имело значение большее, нежели простую вежливость, — оно приравнивалось к благословению. Под τούς ἀδελφούς (други; собственно — братья, как и стоит в русском переводе) разумеются соплеменники. Это видно, во-первых, из того, что в ветхозаветной заповеди, которая положена Господом в основу раскрытия новозаветной обязанности любви даже и ко врагам, выражение «сыны народа твоего» является синонимическим выражению «ближнего твоего» (Лев. XIX:18); и, во-вторых, через τούς ἀδελφούς рельефнее оттеняется мысль об ἐθνικοί. Такое настроение любви, объемлющей даже и врагов, основывается на стремлении человека к достижению богоподобного совершенства, на подвиге непрестанного, но вместе бесконечного приближения к Богу, — к чему и призывает Господь Своих последователей, представляя эту обязанность в качестве неизбежного вывода из сознания, недостаточности для царствия небесного ограниченной и условной любви (οὖν).
