Ибо приятием разумно одушевленной плоти воистину ставший человеком изрядный Человеколюбец, имевший очеловеченную (ανδρωθεισαν) божескую энергию по неизреченному соединению сращенной с плотской, исполнил [Свое] о нас домостроительство богомужно, то есть божески и в то же время [244] мужески совершая божественное и человеческое, или же — точнее говоря — божеской и в то же самое время мужеской энергией жительствуя.
Таким образом, мудрый, отрицанием разделения между божественным и человеческим утверждая [их] единение друг с другом [245], не пренебрег природным различием соединенных. Ибо единение сохраняемое от разделения не отменяет различия. Если же тропос единения оставляет невредимым логос различия, то стало быть сказанное святым — перифраза, которая подходящим названием двоякого по природе Христа указывает при том и на двоякое действие (поскольку от единения никоим образом (κατ΄ ουδένα τρόπον) не умаляется естеством и качеством сущностный логос соединенных), но не как некоторые, отрицанием крайностей творя утверждение [246] некоей середины. Ибо во Христе нет ничего среднего, утверждаемого отрицанием крайностей.
«Новой» [- говорит он — энергией], так как она характеризует новое таинство, коего логос есть таинственный тропос соединения [247]. Ибо кто познал, как воплощается Бог и остается Богом? Как, оставаясь Богом истинным, Он есть истинный человек, в том и в другом показуя Себя истинно пребывающим по природе [248], и посредством каждого [показуя] другое, при том, что ни одно из них не превратилось [во что–то иное]? Одна лишь вера вмещает сие, молчанием почитая [249] Слово, Коего природе никакой логос сущих не сроден [250]. «Богомужной» же [называет ее] - как не простую, но и не как нечто сложное; не как принадлежащую одному голому по естеству божеству, или одному простому человечеству, или чему–то сложному по природе, среднему по отношению к двум крайностям, но как ставшему мужем, то есть совершенно вочеловечившемуся Богу свойственнейшую. Опять же, не [называет ее] «одной», поскольку не иначе — как казалось некоторым — возможно понимать «новую» [энергию], разве как «одну» (ως ουκ αν αλλως νοηθηναι της καινης καθά τισιν εδοξεν, η μιας δυναμένης). Ибо качества, а не количества новизна, по необходимости введет вместе с собой и такую природу (поскольку определением всякой природы является логос ее сущностного действия), которую Творец не назовет [251] никогда, как бы соперничая с мифами о невероятных чудовищах, козло–оленях [252]. Как же, если и представить себе такое, ставший таковым (ο τουτο πεφυκώς), имея одну энергию, и ту природную, совершает ею же и чудеса, и страсти, по природе друг от друга отличающиеся, без лишения, сопутствующего уничтожению свойства? Ибо ничему из существующего, связанному определением и логосом природы, не свойственно одной и той же энергией совершать противоположное.
Посему не позволительно просто говорить об одной или о природной энергии божества и плоти Христовых, поскольку божество и плоть — не одно и то же по своему природному качеству, потому что [не одно] и по природе, и Троица тогда становится четверицей. Ибо ничем из того, чем Ему свойственно быть тождественным Отцу и Духу по причине единого существа, Сын не стал тождественен плоти по причине соединения, — хотя и соделал ее, имевшую по природе смертность, животворящей единением с Собою, — потому что иначе окажется Он извратителем естества, изменив существо плоти в то, чем оно не было, и отождествив единение с природой.
Итак, будем так, как это принято, понимать богомужную энергию, которой Он, ради нас, а не Себя Самого жительствовав, обновил естество сверхъестественными [свойствами]. Ибо «жительство» — это жизнь, проводимая по законам природы; и двойственный по природе Господь справедливо явился, имея сообразную этому жизнь, одновременно подчиненную неслитно божественному и человеческому закону, так же [как и энергия] новую, не только как чуждую и странную для живущих на земле, и никак не распознаваемую посредством природы сущих, но и характер новой энергии по–новому Жившего, которую [т. е. энергию] богомужной, вероятно, нарек тот, кто измыслил подходящее название для этого таинства, чтобы показать образ (τρόπον) придания по взаимообмену в неизреченном единении естественных свойств каждой Христовой части другой, осуществляемый без взаимного преложения или смешения их природных логосов.
Как у раскаленного огнем меча его способность резать стала способностью жечь, а жечь — резать (ибо как железо с огнем, так соединилась и способность резать железа со способностью жечь огня), и соделалось железо жгущим от соединения с огнем, а огонь — режущим от соединения с железом, но не придает в этом единении ни одно из них никакого изменения другому, но каждое даже и в свойстве того, с чем сочеталось оно в единении, осталось не лишенным и по своей ему природе свойственного; так, хотя в таинстве божественного воплощения божество и человечество и объединились по ипостаси без какого–либо исступления [т. е. выхода за пределы] из естественной [для каждого из них] энергии по причине единения, но и не обладали [уже] ею после соединения независимо и различно по отношению к соединенному и соипостасному [естеству].
Всею, значит, деятельной силой Своего божества воплотившееся Слово, имея сращенной в неразрывном единении всю страдательную силу Своего человечества, человечески, будучи Богом, совершает чудеса при участии страстной по природе плоти, и божески, будучи человеком, подъемлет естественные страсти, совершая это по божественной [Своей] власти; или — лучше сказать — и то, и другое [делает] богочеловечески, будучи Богом вместе и человеком, посредством одного отдавая самим себе нас, явившихся тем, чем мы стали, посредством же другого предавая нас Себе, ставших тем, что Он показал [253], и посредством того и другого уверяя истинность того, из чего, в чем и чем Он являлся, как единственно Истинный и Верный, и Изволяющий, чтобы мы исповедовали то, чем Он является.
Его же имея, о, освященные!, словом и житием [вашим] изображаемым, подражайте долготерпению [254] и, приняв настоящее писание, явитесь мне человеколюбивыми судьями представленного [вашему вниманию], превозмогая состраданием недостатки вашего чада, единственно этого воздаяния ожидающего за свое послушание, и будьте мне посредниками примирения с Ним, мир соделывая, преимущь всяк ум [255], коего Начальник [256] есть Спас наш, деятельным навыком освобождающий от волнения вольных страстей боящихся Его [257], и Отец будущаго века, Духом рождающий посредством любви и ведения тех, кем мiр горний должен наполниться [258]. Тому слава, величие, держава [259] со Отцом и Святым Духом во веки, аминь.
Послание второе к тому же
Господину Фоме
Освященному рабу Божию, отцу духовному и учителю Фоме, смиренный Максим и грешный, недостойный раб и ученик.
Говорят, что ипостась мудрости — добродетель, существо же добродетели есть мудрость. Поэтому тропос поведения созерцателей есть явление непрелестной мудрости, а прочным основанием добродетели стал логос созерцания делателей. Обоих же вернейшая примета (χαρακτηρ αψευδέστατος) — непоколебимое устремление к Тому, Что собственно является бытием ( το κυρίως ον), которое подразделяется на желание (πόθος) и страх: желание привлекающее к прекрасному, страх же ужасающий величием Создавшего, из соединения которых образуется подлинное [260] единение с Богом, тем по положению (θέσει) соделывающее претерпевающего его, чем Соделывающий именуется по природе.
Так, предпочетший их [т. е. мудрость и добродетель] всему сотворенному, — ты ли, или иной кто, о, освященный, — мудрость показал, непрелестно являемую тропосом содеваемых, а добродетель представил, твердо подтверждаемую логосом разумеваемых, и отличительную черту (χαρακτηρα) обеих — устремление к Тому, Что собственно является бытием, — содеял, заключающееся в желании и страхе к Создавшему, по которому [устремлению] всего себя всему Богу духовным отношением (σχέσει πνευματικη) срастворив, неложно верою ходишь [261] к созерцательному [262] причастию благ, коих проявлением является обожение, наделяющее тебя одними лишь теми признаками, посредством коих Бог делается познаваемым сущим под [законом] рождения [263]. Отсюда, упражняясь единственно в ненасытном желании (απληστία) боготворящего знания, приснодвижимым имеешь стремление (εφεσις), соделывающее для тебя сытость отцом желания (πόθος), странным образом [лишь] увеличивающую аппетит ко причащению.
