Старец задумался, затем поднял голову и сказал:
— Благодарю тебя, отец Симон, но у меня чада… Не могу их оставить. Это тоже воля Божия…
Он ласково обнял меня на прощанье:
— Подвизайся с Богом и приезжай снова, как договорились… А эти четки и шоколад передай дьякону и его матушке!
Отцу Кириллу я, смущаясь, подарил при расставании, как скромное приношение, это стихотворение.
* * *
Кто-то во тьме поклонился,
Кто-то кивнул головою.
Кто-то со мной помолился
Там, за горящей свечою.
Кто-то, до боли знакомый,
Трепетный, любвеобильный,
Сладкой молитвой влекомый,
Груз разделил непосильный.
Кто-то, таинственно-скромный,
Взял мою скудость и тягость,
Чтобы шагнул я в огромный
Вечер, дарующий радость…
Несколько дней я провел с отцом, помогая ему по хозяйству. Мы закупили ему круп, вермишели и консервов.
— Сын, мне этих продуктов достаточно, не безпокойся! — радовался он. — Для меня был бы чай да батон, и хватит. Пенсию получаю, в Лавре меня причащают, и не болею, слава Богу! Раз батюшка благословил, молись на Кавказе, пока силы есть. Жизнь у меня нормальная, одного только не пойму: будто страной правят какие-то дураки…
— Бог с ними, папа, они пожнут то, что посеяли… Нам нужно о своей жизни думать! Я постараюсь, по возможности, приезжать к тебе каждый год. Надеюсь, что письма теперь будет легче отправлять… — утешал я его, как мог.
К вечеру раздался звонок у калитки. Приехал отец Пимен, узнав, что я нахожусь в Лавре. Приятно было увидеть старого друга, возмужавшего и приобретшего солидный вид настоящего игумена большого монастыря. В нашей беседе возникла тема: что делать с домом и кто будет поддерживать моего престарелого отца, если я живу на Кавказе, а архимандрит — в монастыре?
— Отец Пимен, мне батюшка благословил продолжать подвизаться на Псху, может быть, стоит попробовать перевезти отца в Адлер? Все же это поближе к Абхазии, чем Сергиев Посад…
— Отличная идея! — ухватился за это предложение мой друг. — Продадим дом и вернем долг Лавре, а Федору Алексеевичу купим однокомнатную квартиру. Если останутся средства, построим скит под Адлером, как филиал нашего монастыря.
— Папа, а ведь верно! Давай наконец переедем поближе к Абхазии, например в Адлер. Там бы я смог тебя почаще навещать, и климат для тебя помягче будет. Как ты думаешь?
— Ну, в Адлер я бы с удовольствием переехал. Море, оно и есть море, что зря говорить? Места знакомые, и тепло. А разве это возможно?
— Если батюшка благословит, все возможно! — успокоил я отца этим заявлением.
Он оторопел от радости, на глазах показались слезы.
— Так вы поговорите с отцом Кириллом…
— Обязательно, папа.
Однако мой энтузиазм сильно сник, когда я представил, что нужно дооформить документы на дом, потом его продать и в Адлере найти что-нибудь подходящее. При мысли обо всем этом у меня опустились руки.
— Самим нам, папа, не потянуть. Помолись, у нас с тобой одна надежда — на Бога!
— Как же, как же, сынок, я об этом и тяну четки, после того как Лида умерла.
Он взял меня за руку и сильно ее сжал.
— Вместе оно лучше…
Архимандрит, до этой поры молча слушавший нашу беседу, внезапно воодушевился.
— Слушайте, я вам помогу! Как ваше мнение насчет квартиры, Федор Алексеевич? — обратился архимандрит к моему отцу.
— Дорогие мои, как вы скажете, я на все с радостью согласен! — ответил отец, взволнованный открывшейся перспективой в его жизни. — Если я буду жить поближе к сыну, что ж, слава Богу!
Мы договорились приступить к осуществлению этого решения в мой следующий приезд в Лавру.
Вместе с игуменом мы посетили отца Кирилла, который, нахмурив лоб, выслушал наше единодушное намерение.
— А Федор Алексеевич потянет этот переезд?
— Он с радостью готов ехать, батюшка! Просит вашего благословения…
— Ну что ж, если с радостью, Бог вас благословит!
— Отче, заодно прошу и я вашего благословения, если есть на то воля Божия, устроить в горах под Адлером скит для братии монастыря! — обратился к старцу архимандрит.
— Если скит построите, это хорошо, это хорошо, да… Бог вам в помощь!
Утешенные благословениями духовника, мы зашли в издательский отдел монастыря, где нас радостно встретил улыбающийся отец Анастасий. Он пригласил нас в свой кабинет, где принялся угощать чаем и фруктами. Телефоны звонили, издатель давал толковые советы и указания. Впечатление было такое, что дела у него идут успешно. Невзирая на звонки, наши воспоминания текли за воспоминаниями.
— Сейчас я сильно загружен, — посетовал наш друг. — Но я обещаю, Симон, что вырвусь на Псху обязательно! Для меня горы — самые лучшее, что мне пришлось увидеть.
— Для меня тоже! — подтвердил отец Пимен. — Осенью жди, приеду! А тебя я, в свою очередь, приглашаю на Север: приезжай помолиться в наш монастырь! С братией познакомишься и увидишь отца Херувима, того самого маленького иеродиакона, рядом с которым мы хотели построить келью в Абхазии…
— Это интересно, спасибо. А как он поживает?
— Ну, теперь он иеромонах Херувим и известный духовник в монастыре, народ к нему толпами едет, каждое лето полно паломников!
— Очень рад за него! Мне он как-то запомнился, и хотелось бы повидать этого удивительного человека! Передай ему низкий поклон!
До отъезда случилась удивительная история, когда мне снова и сердцем, и душой удалось прикоснуться к великим святыням Православия и ощутить духовную помощь преподобного Серафима. Во дворе Лавры ко мне обратился уважаемый духовник, ставший в дальнейшем игуменом известного монастыря:
— Симон, ты сейчас не занят? Поможешь мне?
— Благословите, батюшка!
— Нужно съездить к одним хорошим верующим людям, они хотят отдать Лавре личные вещи старца Серафима. Поговаривают, что скоро начнется восстановление Дивеевской обители. Они там будут нужнее!
Нас встретила на крыльце дома вся семья, старые верующие люди, окруженные домочадцами. Нам торжественно вручили, сопровождая дары слезами, келейную икону преподобного и его кожаные рукавички.
— Симон, я понесу икону, а ты бери рукавички и положи их за пазуху, чтобы не потерять!
Провожаемые плачущими и вздыхающими дарителями, которые ради святой обители отрывали от сердца эти святыни, мы вышли со двора. Когда мы поздно вечером входили в Лавру, я признался духовнику:
— Отче, пока я нес варежки за пазухой, всю дорогу сердце горело огнем, словно уголь, от их великой благодати!
— Ну еще бы! — шепотом ответил он. — У меня то же самое! Это же наш удивительный святой, Серафимушка!
До утра это благодатное чувство не покидало меня, словно душа получила благословение самого преподобного…
В конце недели я позвонил в Москву иеромонаху Ксенофонту:
— Ты в Лавру приедешь? Помолимся преподобному Сергию и у старца благословения попросим на дорогу…
— Хорошо, батюшка, только к начальству не хочется идти, я его всегда опасался, простите… Но зато мне удалось разыскать брата инока Пантелеймона и его друга, кандидата математических наук. Они готовы ехать и ждут от вас указаний!
— Ладно, берем билеты в Минводы на следующую неделю и выезжаем. Встретимся завтра в Лавре!
На следующий день все вместе мы помолились у преподобного, а отец Кирилл благословил нас в исповедальной комнате, внимательно посматривая на моих спутников. В последний раз попрощавшись с батюшкой, с наместником и лаврскими отцами, я поехал на вокзал вместе с издателем, который помог мне подвезти подарки к поезду на Минводы. Он нагрузил меня новыми книгами и иконами для погранзаставы и Псху, напечатанными в типографии Лавры. Там меня ожидали Никита, брат отца Пантелеймона, и Николай, его друг.
Брат оказался веселым, добрым парнем, а математик — серьезным талантливым ученым, хотя вид этого человеком не соответствовал его математическим занятиям в Академии наук: взъерошенные волосы, курносый нос и глаза разного цвета на простодушном лице, казалось, принадлежали другому человеку, вернее, кому угодно, но только не математику.
— Меня постоянно милиция останавливает: «Давай паспорт! Когда освободился?» — и все в таком роде! — с улыбкой рассказывал он. — Однажды утром на улице погнался за мной майор милиции. Я вскочил в троллейбус, он приказал водителю остановить его, вытащил меня за руку на тротуар и спрашивает: «Чего убегаешь? Покажи документы!» Я отвечаю: «Спешу на работу в Академию наук!» Тот оторопел: «Хватит заливать, парень! Таких, как ты, я столько пересажал!» Посмотрел удостоверение, увидел, что я научный сотрудник, и опешил: «Двадцать пять лет в уголовном розыске работаю, первый раз так ошибся…».
