О чем же плачут смиренные? Какие слезы смиренных драгоценны пред Богом? Разве все слезы равны? Ведь люди нередко плачут слезами зависти, злобы, ненависти. Не об этом окаянном плаче слово Христово: оно о тех, кто плачет, помышляя о множестве своих грехов, об их давящей тяжести, о своей виновности пред Богом, о своем недостоинстве. Это печаль по Богу, о которой писал св. апостол Павел во Втором послании к коринфянам (II Кор. 7, 10).
Драгоценны пред Богом и слезы тех, кто не может выносить неправды мира, кто мучается и терзается, живя среди людей неистово развратных, как мучился праведный Лот, живя в Содоме. Вот если такие чистые слезы потекут из глаз наших, если терзается душа наша нашим собственным недостоинством, если терзается злом и неправдой мира, тогда блаженны мы, тогда сбудется над нами сказанное Христом: Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Утешатся великим, вечным утешением у Бога.
А дальше какое звено? Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю (Мф. 5, 5). Кто эти кроткие, и какую землю они наследуют? Конечно, не эту землю, ибо она сгорит со всем, что на ней (II Пет. 3,10), но землю иную, новую: наследуют жизнь вечную за то, что в жизни своей, во всех делах своих уподобились Самому Господу нашему Иисусу Христу, Который, будучи злословим, не злословил взаимно, страдая, не угрожал, но предавал то Судии Праведному (I Пет. 2, 23). Блаженны те, которые не отвечают на оскорбления оскорблением. Блаженны те, чье сердце мягко, как воск, а не жестко, как камень, подобно сердцу гордых. Блаженны кроткие, ибо кротость противоположна гордости. Кротость есть следствие нищеты духа и чистых слез.
В таком блаженном духе просыпается ненасытная жажда и алчба вечной, высшей правды. Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся (Мф. 5, 7), найдут в вечной жизни, в царстве Божием ту правду, которой так мало на земле. А жаждущие правды знают, что тяжесть неправды основана на немилосердии друг к другу. И в сердце их — новое звено золотой цепи: Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут (Мф. 5,7).
А что дальше? Дальше обещано нам: Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят (Мф. 5, 8). Самого Бога узрят те, у кого в сердце нет грязи, мерзкой гнусной лжи, блуда, клеветы, ненависти, чьи сердца всегда спокойны, кротки, чисты. Эти блаженные уже не могут видеть людей ссорящихся и враждующих — они становятся миротворцами. Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими (Мф. 5, 9).
Но примиряя других и храня мир со всеми и в сердце своем, сами они твердо противятся злу, претерпевая из-за этого любые скорби. И когда в сердце человека эта золотая цепь удлинится так, что он станет способен спокойно, безропотно, даже радостно принимать гонения за правду, за Христа, тогда услышит он: Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть царство небесное (Мф. 5,10).
И, наконец, то, что увенчивает все добродетели: Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать, и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах (Мф. 5,11–12). Вот куда возносит эта святая золотая цепь — в царство Божие, в царство небесное.
Заповеди Ветхого Завета, данные Богом Моисею на горе Синайской, имели в виду пороки грубые, а эти заповеди требуют от нас высшего совершенства. Кому же говорю я о высшем совершенстве? Нет ли среди слушающих это таких, которые не знают и азбуки христианства, которые не сделали и первого шага по пути добродетели?
Послушайте, что говорил великий святитель Иоанн Златоуст своей пастве, во многом подобной вам: «Я вижу, что многие после Крещения живут небрежнее некрестившихся и даже не имеют никакого признака христианской жизни. Потому-то ни на торжище, ни в Церкви не скоро различишь, кто верующий и кто неверующий. Верующий должен быть виден не только по дару, но и по новой жизни. Верующий должен быть светильником для мира и солью. А если ты самому себе не светишь, не предотвращаешь собственной гнилости, то как нам узнать тебя? По тому ли, что ты погружался в священные воды? Но это может довести тебя до наказания. Величие почести для не желающих жить сообразно этой почести увеличивает казнь.
Верующий должен блистать не тем одним, что получил от Бога, но и тем, что ему собственно принадлежит; надобно, чтобы он по всему был виден — и по поступи, и по взору, и по виду, и по голосу. Говорю об этом для того, чтобы нам соблюдать благоприличие не для показа, а для пользы тех, кто смотрит на нас.
А теперь, с какой стороны ни стараюсь распознать тебя, везде нахожу тебя в противоположном состоянии. Хочу ли заключить о тебе по месту, — вижу тебя на конских ристалищах, на зрелищах, вижу, что ты проводишь дни в беззакониях, в худых сборищах, на рынке, в сообществе с людьми развратными. Хочу ли заключить о тебе по виду твоего лица, — вижу, что ты непрестанно смеешься и рассеян, подобно развратной блуднице, у которой никогда не закрывается рот. Стану ли судить о тебе по одежде, — вижу, что ты наряжен ничем не лучше комедианта. Стану ли судить о тебе по спутникам твоим, — вижу, что ты водишь за собою тунеядцев и льстецов. Стану ли судить о тебе по словам, — слышу, что ты не произносишь ничего здравого, дельного, полезного для нашей жизни. Буду ли судить о тебе по твоему столу, — здесь открывается еще более причин к осуждению.
Итак, скажи мне, как могу узнать, что ты верный, когда все перечисленное мною уверяет в противном? И что говорю — верный? Даже человек ли ты, и того не могу узнать доподлинно. Когда лягаешься, как осел; скачешь, как вол; ржешь на женщин, как конь; объедаешься, как медведь; утучняешь плоть, как лошадь; злопамятен, как верблюд; хищен, как волк; сердит, как змея; язвителен, как скорпион; коварен, как лисица; хранишь в себе яд злобы, как аспид и ехидна; враждуешь на братьев, как лукавый демон, — как могу счесть тебя человеком, не видя в тебе признаков естества человеческого?
Ища различия между оглашенным и верным, подвергаюсь опасности не найти различия даже между человеком и зверем. Как, в самом деле, назову тебя зверем? Ведь у каждого зверя какой-нибудь один из этих пороков. А ты, совокупив в себе все пороки, далеко превосходишь и их своим неразумием. Назову ли тебя бесом? Но бес не служит мучительству чрева, не любит денег. А когда в тебе больше пороков, нежели в зверях и бесах, скажи мне, как можно назвать тебя человеком? Если же нельзя назвать тебя человеком, то как наименуем тебя верным? А что всего печальнее, находясь в столь худом состоянии, мы и не помышляем о безобразии души своей, не имеем и понятия об ее гнусности» [1].
Вот страшная речь великого святого, речь произнесенная полторы тысячи лет тому назад, но как свежа она и сейчас! Разве нет среди нас таких, к кому можно отнести эти страшные слова? К стыду нашему, есть и немало! Как некоторые держат себя в храме Божием? Они толкаются, ругаются, сквернословят, осуждают, сплетничают. Зачем они ходят в храм Божий? Зачем своим присутствием оскверняют святое место? Зачем смущают чистые сердца тех, кому невыносимо видеть такое кощунство?
А что делают они, вернувшись из храма? Истязают, изводят своих домашних. Злая свекровь отравляет жизнь несчастной невестке, преследуя ее, проклиная и ругая за всякую мелочь, бьет, гонит из дому, добивается развода с сыном, доводит до самоубийства! Но разве только свекрови таковы? Есть и такие невестки, такие сыновья и дочери, которые старых родителей выгоняют из дому. Таких древний закон Моисеев предписывал побивать камнями. Эти люди по духу своему совсем далеки от Церкви. Есть и такие лжехристиане, которые воруют, лгут, развращают своих же собственных детей!
Мальчик одиннадцати лет украл в школе тетрадь. Привлеченный к ответу, он сказал: «Ведь я вижу, как мама постоянно берет уголь у соседки, я думал, что так и нужно». Другой мальчик, двенадцати лет, всегда лжет, и когда ему говорят, что лгать нельзя, что лгать подло, он отвечает: «Но мне всегда говорили, что надо брать пример со старших, а я слышу каждый день, как мама лжет папе и тете и обманывает их. Значит так нужно».
Девочка пятнадцати лет красит губы и брови. Она этому научилась глядя на свою мать, у которой волосы уже седые. О, несчастная мать! Чему ты учишь свою дочь? Каждый день бываешь в церкви и не слышала слова св. апостола Петра: Да будет украшением вашим не внешнее плетение волос, не золотые уборы или нарядность в одежде, но сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно пред Богом (I Пет. 3, 3–4). Ее это будто и не касается, она не учит дочь тому, чтобы быть сердцем красивой, а учит ее фальши и лжи.
Вот выходит из храма не бедно одетая женщина с девочкой лет шести. Доброе дитя, увидев одного несчастного старика, дает ему рубль. И что же мать? Она за это наказывает своего ребенка! Разве она никогда не слышала, что на Страшном Суде Христовом немилосердные пойдут в муку вечную? Но учит ребенка не быть милосердным, запрещает творить добрые дела!
