Василий Ирзабеков - Тайны русского слова

Однако А.С. Шишков находил поддержку и понимание не у многих своих современников, большинство считали иначе: «Дитя играючи научится сперва говорить, потом читать, потом писать, и как французский язык необходимо нужен, напоследок будет писать так складно, как бы родился в Париже...»

«В этой-то самой мысли, — не соглашается А.С. Шишков, — и заключается владычество его над нами и наше рабство. Для чего истинное просвещение и разум велят обучаться иностранным языкам? Для того чтоб приобрести познания. Но тогда все языки нужны. На греческом писали Платоны, Гомеры, Демосфены; на латинском Вергилии, Цицероны, Горации; на итальянском Данты, Петрарки; на английском Мильтоны, Шекспиры. Для чего ж без этих языков мы можем быть, а французский нам необходимо нужен? Ясно, что мы не о пользе языков думаем; иначе за что нам все другие так унижать пред французским, что мы их едва разумеем, а по-французски, ежели не так на нем говорим, как природные французы, стыдимся на свет показаться? Стало быть, мы не по разуму и не для пользы обучаемся ему; что ж это иное, как не рабство?» И далее: «Я сожалею о Европе, но еще более о России. Для того-то, может быть, Европа и пьет горькую чашу, что прежде, нежели оружием французским, побеждена уже была языком их».

И это именно к А.С. Шишкову обращается на страницах «Евгения Онегина» его автор, в который раз используя в тексте романа иностранные слова в оригинале:

Однако вернемся к теме нашего разговора — о сокровенном значении слов в русском языке. В своей книге А.С. Шишков пишет: «Исследование языков возведет нас к одному первобытному языку и откроет: как ни велика их разность, она не от того, чтоб каждый народ давал всякой вещи свое особое название. Одни и те же слова, первые, коренные, переходя из уст в уста, от поколения к поколению, изменялись, так что теперь сделались сами на себя не похожими, пуская от сих изменений своих тоже сильно измененные ветви. Слова показывают нам, что каждое имеет свой корень и мысль, по которой оно так названо».

Так что же все-таки означает слово человек? А.С. Шишков возводит его этимологию непосредственно к понятию «слово»: слово — словек — цловек — чловек — человек. И дело не только в том (хотя и это немаловажно), что таким образом подчеркивается главное отличие людей, как существ словесных, мыслящих словами, от всего живого, сотворенного Богом, но и в том, что Слово — это прежде всего имя Самого Бога! На какую же неизмеримую высоту поднимает нас эта мысль, какое высокое достоинство придано всем нам. Вспомним Евангелие от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин. 1, 1-3).

Больно слышать, когда Православную веру пытаются (и попытки эти в последнее время становятся все более настойчивыми) представить всего лишь одной из религий. Можно ли с этим согласиться? Ни в коем случае. Ведь Господь Бог наш Иисус Христос, в Которого мы веруем, личностен. Именно в этом заключается коренное отличие нашей веры от иных религий. Господь был явлен нам, воплотившись, жил среди нас, учил и исцелял нас, радовался и горевал вместе с нами, принял за нас крестные страдания. И разве не этим сокровенным делится с нами святой апостол Иоанн: «О том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривала и что осязали руки наши, о Слове жизни, — ибо жизнь явилась и мы видели и свидетельствуем, и возвещаем вам сию вечную жизнь, которая была у Отца и явилась нам, — о том, что мы видели и слышали, возвещаем вам, чтобы а вы имели общение с нами: а наше общение — с Отцем и Сыном Его, Иисусом Христом» (1 Ин. 1, 1-3). И далее: «Сей ученик и свидетельствует о сём, и написал сие; и знаем, что истинно свидетельство его» (Ин. 21, 24). Вспомним, любимый ученик Спасителя даже слышал биение сердца своего Божественного Учителя, приникнув к Нему во время Тайной Вечери. И если пафосом иных верований является мысль о ничтожестве человека пред лицом Всевышнего, то Священное Писание говорит нам о совершенно ином — что мы созданы по образу и подобию Божию. Пречистыми устами Господа нашего Иисуса Христа оно взывает к нашему с вами Небесному достоинству. «Итак, будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный», — читаем в Евангелии от Матфея (Мф. 5, 48). «Посему ты уже не раб, но сын», — вторит святой апостол Павел (Гал. 4, 7). Но если Отец наш есть Слово, то рожденные от Него, конечно же, словеки, чловеки, человеки. И это уже родство не только по плоти от ветхозаветного праотца Адама, о котором мы упомянули ранее. Все неизмеримо выше, божественнее, сокровеннее.

Не знаю, читал ли Николай Васильевич Гоголь Шишкова, но как проникновенны его слова из «Выбранных мест из переписки с друзьями»: «Нужно вспомнить человеку, что он вовсе не материальная скотина, но высокий гражданин высокого небесного гражданства. Покуда он хоть сколько-нибудь не будет жить жизнью небесного гражданства, до тех пор не придет в порядок и земное гражданство».

Кстати, нелишне будет поведать о той печальной метаморфозе, которую претерпело само слово гражданин в советский период нашей истории. Ведь именно тогда оно стало ассоциироваться с понятием казенщина, более того, с весьма специфичным понятием общения с «гражданином начальником». Вспомним, будучи заподозрен в чем-то противоправном, человек из дружественного разряда «товарищей» автоматически переходил в печальную группу изгоев — «граждан». А ведь изначально слово это обозначало высшую похвалу и пожелание православному человеку стать по завершении земного бытия насельником Небесного Града Иерусалима, и именно от этого Града ведет свое происхождение высокое слово гражданин. Не потому ли так нелепо звучат для нас, нынешних, бывшие некогда хрестоматийными строки: «Смотрите, завидуйте, я — гражданин Советского Союза!»

Вот и в популярной песне Б. Гребенщикова «Под небом голубым» (авторство его мне кажется весьма сомнительным, так как и мелодия, и слова эти известны не одно столетие) всего из-за одного-единственного предлога искажен ее сокровенный смысл. На самом деле стихотворение это звучит несколько иначе: «Над небом голубым есть Город Золотой». Речь в этой песне идет все о том же Небесном Граде Иерусалиме.

А взять, к примеру, слово славяне — по Шишкову, это люди, одаренные особым даром слова. И это правда: ни у одного народа в мире нет больше такой великой литературы, каковой является русская словесность. Конечно, есть множество народов, литература которых насчитывает не одно столетие и даже тысячелетие, но дело не в возрасте. Хотя по историческим меркам русская словесность еще достаточно молода в силу юности нации, главное ее отличие от всех иных — прежде всего, в том, что в творениях ее классиков, как ни в какой иной литературе, показана вся глубина, все неуловимые оттенки движения души человеческой, и ее ангельские, лучезарные взлеты, и тяжкие мрачные падения. Никогда и нигде не ставились доселе так властно и с такой пронзительной любовью и болью «проклятые вопросы» человеческого бытия. А потому, отмечая то огромное влияние, которое она неизменно оказывала на весь строй души русского человека, на его умонастроения и в конечном итоге на судьбы нации, находившийся в эмиграции Иван Бунин в 1925 году горько констатирует: «Нынешнему падению России... задолго предшествовал упадок ее литературы».

Вспоминаю, как покойный дед мой, окончивший классическую гимназию, а позже преподававший в ней, неизменно называл литературу словесностью. Невольно задумываешься о том, как же правильно обозначали наши воистину просвещенные предки важнейшую область человеческой деятельности, более иных связанную с человеческой душою: именно словесностью, а не литературой, где литера — все лишь буква. Воистину: «Имеющий ухо (слышать), да слышит» (Откр. 2, 17).