Позднее сам старец Хаджи–Георгий говорил так: «Султан Махмуд потом стал любить христиан. Если до того христиане не могли ни отремонтировать старый храм, ни построить новый, то во время его правления было издано больше двух тысяч фирманов о строительстве новых церквей… Ещё он пожертвовал две большие иконы, святого Иоанна Предтечи, которого очень почитал, и отца его, пророка Захарии, и одно серебряное паникадило. Покровительствовал Иерусалимской Патриархии, которая должна была евреям тридцать шесть тысяч золотых лир. Султан потребовал себе все расписки и порвал их, а евреям строго приказал впредь не требовать этого долга с Иерусалимской Патриархии. Он изменил многие турецкие обычаи и много помогал христианам. За это турки, конечно, его убили, а всем объявили, что он умер своей смертью».
Проведя четыре года в Константинополе при дворе султана и вернув многих людей ко Христу, Гавриил в возрасте восемнадцати лет стал думать и о собственном спасении. Со слезами постоянно день и ночь он просил Божию Матерь направить его на путь спасения.
Как–то раз он был на литургии в храме Патриархии и со слезами просил Божию Матерь перед Её иконой, что находится за Патриаршей кафедрой[4], указать ему путь. После службы он не покинул храм, но с сильной верой и детской непосредственностью продолжал просить Богородицу указать, как ему поступить. Вдруг, как сам старец Хаджи–Георгий рассказывал потом, он увидел Царицу Небесную, Которая от иконы шла к нему. На Ней было светлейшее белое одеяние. Она подошла и спросила:
— Чего ты хочешь?
— Хочу спастись, — ответил Гавриил.
Тогда Богородица ему говорит:
— Иди к внешним воротам Фанара[5], к лестнице, там увидишь одного монаха, поезжай с ним на Святую Гору.
Сказав это, Божия Матерь вошла опять в Свой образ.
Гавриил радостный побежал к лестнице. Он увидел почтенного монаха, худого, с длинной седой бородой. Это был игумен афонского монастыря Григориат, отец Григорий. Гавриил упал ему в ноги и стал просить взять с собой на Афон. Но афонский игумен ему сказал:
— Святыми отцами и патриаршими повелениями запрещено принимать на Афон детей, как ты, и юношей без бороды. Нечего и просить, на Афон ты пока поехать не можешь.
Услышав отказ, Гавриил сильно опечалился. Он рассказал о том, что видел Божию Матерь и что это Она повелела ему обратиться к игумену. Но старец–игумен ни под каким видом не хотел брать Гавриила с собой на Афон и не придал никакого значения особому указанию Госпожи Богородицы, Которая может поступать и вопреки человеческим правилам, какими бы хорошими они ни казались.
Разговор происходил в присутствии капитана корабля, на котором игумен Григорий приплыл в Константинополь. Он посочувствовал Гавриилу и сказал ему так:
— Ты спрячься на корабле, а когда приплывём на Афон, выйдешь к старцу.
Из Константинополя Гавриил отплыл в 1828 году, и через несколько дней корабль причалил у монастыря Григориат. Гавриил вышел из своего укрытия и упал игумену в ноги со словами: «Богородица привела меня на Афон». Из глаз его катились слёзы. Но игумен всё равно стоял на своём — не хотел принимать в монастырь. Он даже избегал с ним встречаться. Но отцы монастыря переубедили своего старца, и он, наконец, принял Гавриила. Ему сразу назначили послушание помощника повара, и он стал усердно служить братиям и ревностно подвизаться в духовной жизни.
Монастырь Григориат с пристанью.
Однажды, когда Гавриил был ещё новоначальным монахом, под престольный праздник святителя Николая из–за плохой погоды рыбаки не ходили в море, и отцы переживали, что останутся без рыбы и угостить гостей будет нечем. Но Гавриил был спокоен, потому что знал, что для Святителя добыть рыбу проще простого. Он попросил Святого, и на монастырский причал накануне праздника стала чудесным образом сама выбрасываться большая хорошая рыба. Отцы с радостью принесли её в монастырь и приготовили, славя Бога.
После этого события Гавриил ушёл на Кавсокаливью, чтобы избежать почестей от отцов монастыря. В монастыре Григориат он прожил примерно два месяца. Там он узнал, что в скиту Кавсокаливьи есть один опытный духовник, папа–Неофит Караманлис, его земляк, ревностный подвижник, отмеченный Благодатью Божией.
К нему в каливу святого Георгия и направился Гавриил. Папа–Неофит принял юношу с радостью, потому что увидел на лице у него свет Благодати Божией.
В это время на Афоне было много турецких солдат: в Греции поднялось освободительное восстание (1821–1830). Чтобы уберечь юношу от варварства турок, отец Неофит поселил его в пещере преподобного Нифона, где сам подвизался большую часть времени. В этой пещере Гавриил усердно подвизался четыре года, не видя никого, кроме своего старца, который приходил к нему и причащал Святых Таин.
Гавриил возмужал, турок на Афоне стало меньше, и он перешёл к своему старцу папа–Неофиту в скит, в каливу святого Георгия, где подвизались с ним ещё девять братий.
Хотя Гавриил был всего лишь послушник, он показывал рассуждение и опытность преуспевшего в духовной жизни монаха. То есть это был связной Церкви, подключённый к источнику Божественной Благодати.
Калива святого Георгия в Кавсокаливье, где подвизался папа-Неофит.
Однажды во время молитвы он услышал голос своего старца, который просил: «Братья мои, спасите меня!» Гавриил побежал к старшему из братии и передал ему это, но тот, увы, заругался:
— Ты в прелести! Иди лучше и читай своё правило. Тоже, услышал голос старца!
Гавриил послушался и вернулся в свою келью. Принялся опять за молитву, но ещё сильнее услышал душераздирающий крик старца: «Братья, спасите! Я на перевале у Керасьи, возле Креста. Умираю. Помогите!»
Гавриил опять идёт к старшему брату и говорит ему:
— Наш старец в опасности. Он наверху, возле Креста.
Но брат ещё пуще забранился:
— Да ты в своём уме? Как ты от Креста можешь слышать голос старца[6]?
Гавриил стал со слезами упрашивать брата:
— Прочитай, отец, сотницу с поклонами внимательно, и сам увидишь.
Только брат стал молиться по чётке и сделал пару поклонов, как услышал душераздирающий крик своего старца. Братья подвязали к ногам ветки, чтобы не увязнуть в снегу, и пошли ко Кресту. Почти полдня они шли, утопая в снегу, до того места, где находился старец. Если внизу в Кавсокаливье снегу было метр, то наверху, у Креста, ещё больше!
Папа–Неофит, возвращаясь в свою каливу, шёл из скита святой Анны в сторону Керасьи. У Креста он выбился из сил, завяз в снегу, которого было выше человеческого роста, и не мог выбраться.
Монахи нашли его едва живого, подняли и замёрзшего принесли сначала в скит Керасьи, чтобы он немного пришёл в себя. Но мне думается, что спасло старца не тёплое питьё, которым его напоили, а горячая молитва Гавриила.
Когда папа–Неофит поправился, они вернулись в Кавсокаливью, в каливу святого Георгия. Вскоре, в каливе, Гавриил был пострижен в монахи с именем Георгий, а после паломничества ко Святым местам его стали знать «Хаджи–Георгий».
Братство папа–Неофита выросло и из Кавсокаливьи перебралось в Керасью ради большего уединения. Сначала четыре года жили в келье Святых апостолов, пока не достроили кельи святых Димитрия и Мины, где могло разместиться всё братство. В Керасье папа–Неофиту было видение, после которого он ввёл в своём братстве строгий устав постоянного поста и непрестанной молитвы. Потом, в 1848 году, он оставил отца Георгия, Хаджи–Георгия, за старца, а сам занял келью святителя Николая в Карее, которая принадлежала монастырю Симонопетра, заботясь о людям, ищущих у него духовной помощи, чтобы им было легче к нему добираться.
Место под названием “Крест”
Отцы братства, оставшегося в Керасье, доверяли Хаджи–Георгию, потому что он сам долго жил в послушании у старца и понимал, что значит быть послушником. Отсечение воли у человека он вёл в святоотеческом духе: то есть, когда нужно, отсекал детский эгоизм, а когда нужно, сдерживал излишний энтузиазм. Другими словами, подрезал с рассуждением, а не рубил безрассудно. Старец носил в себе святость, а потому братья подчинялись ему из почтения и благоговения, а не из–за страха.
К себе Хаджи–Георгий был строг и постоянно увеличивал свои подвиги. Старец говорил: «Когда человек приступает к посту, бдению и молитве, телесные силы его истощаются, и плоть начинает стенать и жаловаться на тяжесть и труд подвижнической жизни. Тут–то и нужно усиленное внимание в мысленной брани, потому что тогда на память приходят дни мирской жизни, чтобы не иметь препятствий на пути ко спасению и не погубить души своей».
Результатом таких трудов у Хаджи–Георгия было истощение плоти и утончение духа. Хотя ноги у него болели от постоянного стояния на молитве, и особенно колени от многочисленных поклонов, старец не отступал от своего строгого правила и никогда не принимал никаких лекарств. Своим же послушникам и приходившим паломникам он говорил: «Лучшее лекарство — это частое причащение Святых Христовых Таин. Частая исповедь и Божественное Причащение это самое важное, необходимое условие для духовной радости на земле и вечного наслаждения на Небесах». И в подтверждение своих слов приводил такой пример.