Лев Тихомиров - Руководящие идеи русской жизни

I

Невнимание общества к пониманию принципов власти. — Их научная необследованность. — Важность обследования

Свойства и значение различных принципов власти, действующих в политике и социальной жизни, в настоящее время возбуждают чрезвычайно мало интереса в массе публики. Можно даже сказать, что большинство и не подозревает, что в этой области есть целые «вопросы», полные жгучего значения. Это большинство, довольствуясь двумя-тремя ходячими афоризмами, убеждено, что тут нечего более и узнавать, особенно в отношении начала единоличной власти. Это, однако, большая ошибка со стороны общественного мнения, и притом ошибка, влекущая за собой множество практически вредных последствий.

Само собой разумеется, что политический принцип, действовавший в течение тысячелетий, не мог, понятно, не обнаружить с достаточной ясностью многих сторон своих. Но точно так же издревле люди наблюдали и, стало быть, до известной степени знали множество явлений астрономических и метеорологических. От такого рода знания, однако, очень далеко еще до научной астрономии и метеорологии. То же самое можно сказать о наших знаниях социологических, и особенно политических. Во многих отношениях они в настоящее время даже более хаотичны, нежели во времена чистого эмпиризма, ибо эмпиризм, не доверяя силе обобщающей мысли, по крайней мере не смеет выходить из подчинения фактам. Он неспособен был овладеть ими и проникнуть во внутренний смысл их идеи, но, по крайней мере, не забывал их существования. Его выводы недостаточны и поверхностны, но не фантастичны. Между тем первые попытки обобщающей мысли, сознавшей свою силу, но еще не успевшей овладеть фактами, сплошь и рядом совершенно фантастичны и, так сказать, отрицают факты. В этой стадии развития находится наука об обществе, социология, которой развитие отвлекло силы современного ума от собственно политики и, сверх того, подрывает в политике старые эмпирические истины вторжением кое-как скомпонованных, каждое десятилетие меняющихся социальных теорий.

Развитие собственно политической науки в настоящее время весьма отстало от других наук, и человек, привыкший, например, к точной, твердой, научной постановке вопросов естествознания, филологии или даже политической экономии, входя в область государственного права, чувствует себя в каком-то совершенно особом мире условностей, случайностей, противоречий. С трудом он может различить, что здесь действительно научно, т. е. составляет констатацию объективного факта и выяснение его внутреннего смысла, и что относится к области тех опаснейших недоразумений, которые создаются логикой, аргументирующей на ложных или фантастических посылках.

Такое состояние государственной науки еще более ухудшается от того, что она, не успев выйти из эмпирической стадии развития, захвачена была чрезвычайно сложной политической эволюцией современных европейских стран, для объективного анализа которой у нее недоставало средств. Эта политическая эволюция европейской государственности при таком условии поколебала самые основные эмпирические понятия государственного права, не находившего в политической науке твердых основ для понимания текущих исторических явлений. Вместо того, чтобы руководить понятиями общественного мнения, государственное право при этом само в прискорбнейшей степени проникается его давлением и строит теории подчас столь же «научные», сколько была бы научна астрономия, если бы деятели Пулковской обсерватории стали руководствоваться не показаниями телескопа, а рассказами окрестных обывателей деревень.

При таких условиях политические понятия собственно общества, среднего круга людей, во многих других отношениях «образованных», в настоящее время оказываются запутанными до чрезвычайности. Для многих стало неясно самое понятие государства или власти, т. е. даже такие понятия, для уяснения которых политическая наука и государственное право могли бы дать публике очень многое, если бы пользовались его доверием. Даже в сфере этих элементарных понятий общество представляет легкую добычу самых диких отрицаний, самых фантастических надежд. Но само собой понятно, что человек, не знающий смысла государственности или власти, не может тем более ясно осознавать смысл частных форм государственности с проявляющимися в ней формами власти монархической, аристократической или демократической.

Люди, знакомые с научным состоянием вопроса о формах власти и достаточно пытливые, чтобы думать о них, конечно, не скажут, чтобы эти основы политики были настолько общеизвестны. Несравненно чаще, желая дать себе ясный отчет о действии различных форм власти, мы вынуждены прийти к выводу, что многое в этой области не только не общеизвестно, а даже никому неизвестно, и еще стоит перед наукой как вопрос нерасследованный и неразрешенный. Человек, у которого потребность теоретического понимания окружающих явлений неспособна затихнуть перед обескураживающим зрелищем общего незнания, невольно вынужден делать попытки личных гипотез, как бы мало он ни доверял себе. Таково, полагаю, действительное положение вопроса о формах власти, и если попытка рассуждения о государственном значении единодержавия могла бы быть неуместной, то никак не по общеизвестности вопроса, а скорее по его необследованности во многих существеннейших пунктах.

Это обстоятельство, однако, лишь увеличивает теоретический интерес вопроса.

Мы не можем сверх того забывать, что вопрос о власти, ее значении, форме и действии имеет всегда, а особенно в настоящее время, не один теоретический интерес, а глубоко затрагивает наши обязанности гражданина.

Правильное понимание вопросов политической науки приводит людей к познанию искусства правления, к умению сознательного формирования общественной жизни, а стало быть, и к разумному исполнению личных обязанностей члена общества и подданного государства.

А между тем формы власти стали ныне предметом великой исторической борьбы, от которой не вправе стоять в стороне ни один мыслящий человек, ибо здесь каждая малая сила на той или иной чашке весов способна дать перевес решениям неизмеримой важности.

В ряду основных вопросов политической науки начало единоличной власти возбуждает особенно жгучий интерес. История человеческой культуры вообще, история государственности в частности до такой степени связаны с ним, что иногда с трудом от него отделимы. Большая часть государственной жизни большинства народов протекла под господством монархического принципа. Теоретическое понимание такого видного факта истории не может не возбуждать сильного интереса. Он еще более усиливается, когда мы вспомним, что в настоящее время в культурнейших странах мира это начало власти стало предметом полного отрицания. Естественно является вопрос: «почему»? Почему начало власти, столько тысячелетий действительнейшее в истории, отрицается в настоящее время? Для нас, русских, этот вопрос еще более важен потому, что наша страна доселе живет на основах монархической власти. Сверх того — вопрос высокого интереса создается еще и тем, что наш монархический строй, если не подбирать искусственно отдельных моментов, а взять тысячелетнюю историю России в совокупности, никак не может быть признан ослабляющимся. Напротив, в общем, он от столетия к столетию развивается, и после каждой эпохи своего кажущегося упадка поднимается с силой, затмевающей предыдущие эпохи. Достаточно сказать, что именно XIX век у нас представил царствования Николая Павловича и Императора Александра III. В то время как в европейско-американском мире совершенно ясно все более развивается принцип демократический, у нас скорее можно считать наиболее развивающимся принцип монархический. В этом отношении между Западом и Востоком Европы, быть может, также проявляется некоторое общее противоположение. Леруа Больё высказал однажды, что «расстояние» между Европой и Россией не уменьшается, а увеличивается, и объясняется это увеличивающееся несходство тем, что Европа движется по пути «прогресса» быстрее России. Невольно, однако, является вопрос: не объясняется ли дело только тем, что мы движемся разными путями?

Западный мир последние столетия постепенно переходил к демократическому принципу, и в XIX веке мы видим лишь заключительное слово этого давно начавшегося процесса. В России не можем ли мы наоборот наблюдать процесс нарастающего сложения монархического принципа? Вопрос этот имеет чрезвычайный социологический интерес, ибо при положительном его решении мы получим важные данные для установки национальных типов. Если в настоящее время в ряду стран высшей культуры обозначается снова сопоставление двух различных типов политического строя, основанных на различных формах Верховной власти, то очень важно не пропустить момент для научного наблюдения их. Не раз уже человечество имело перед собой это сопоставление, не раз оно и производило на основании его свой выбор. Но это делалось более на глазомер, полуинстинктивно. А между тем в настоящее время сопоставление, быть может, более поучительно, чем когда бы то ни было, так как выбор должен сопровождаться особенно важными последствиями в силу всемирного влияния Европы и России.