Текст Косьмы интересен тем, что в нем можно различить несколько слоев. «Мидяне и эламиты» попали в перечень из Деяний Апостолов, они намекают на Пятидесятницу и ее провиденциальный смысл. Встречающиеся в том же списке «далматы, испанцы и римляне» отсылают к Отцам церкви. Однако большинство собственных имен у Косьмы — совершенно реальные, причем некоторые свидетельствуют о хорошей осведомленности автора в последних событиях («герулы» ср. с. 88, «гараманты», ср. с. 106), а этноним «булгары» является вообще первым историческим упоминанием об этом этносе. Таким образом, реальная гордость за успехи христианства у Косьмы прокладывает себе путь как сквозь напластования традиции, так и сквозь межцерковные барьеры.
Этот пафос «всемирности» имперской церковью в целом был уже утрачен. Не здесь ли кроется причина того, что эпоха великих миссионерских предприятий, инициированных византийскими императорами VI в., закончилась неудачей: к началу седьмого столетия константинопольское христианство утратило господствующие позиции и в Судане, и в Аравии, и в Персии. Но впереди его ждали еще более тяжкие испытания.
Глава V. Миссии средневизантийского времени (VII‑VIII вв.)
I
В нач. VII в. политика «государственной» христианизации продолжалась. В 619 г. император Ираклий обратил «гуннского» вождя Органа. Подробный рассказ об этом обряде содержится у патриарха Никифора: «Владыка народа гуннов вместе с окружающими его вельможами и телохранителями прибыл в Византий и попросил императора просветить его в христианской вере (μυεΐσθαι δέ τα Χριστιανών). Тот радостно принял его, а ромейские вельможи усыновили в божественной купели гуннских вельмож, супруги же их — жен этих [вельмож]. [Варваров], просвещенных в божественном, он почтил Царственными дарами и титулами, их предводителя удостоил чина патрикия и благожелательно проводил в гуннские пределы»[332]. Согласно Иоанну Никиускому, родственник и преемник Органы Куврат «был крещен в городе Константинополе, и в детстве принят в христианскую общину, и вырос в императорском дворце… И после того как он получил дарующее жизнь крещение, он победил всех варваров–язычников при помощи доблести святого крещения»[333]. В составе так называемого Малоперещепинского клада, который принадлежал какому‑то номадскому вождю 2–й пол. VII в., сохранился литургический дискос с вензелем императора Ираклия и греческой надписью Κούβρατος πατρίκιος («Куврат патрикий»). Этот предмет явно был подарен Куврату в миссионерских целях. Греки рассчитывали, что крещеный правитель будет применять подарок по прямому христианскому назначению[334]. Впрочем, смысл миссионерских подарков мог не «прочитываться» варварами. Это же относится и к христианству в целом: его восприятие неофитами отличалось от того, что пытались втолковать им миссионеры. Здесь можно вспомнить, как жившие на Дунае в V в. гунны именовали Феотима, епископа города Томы, «римским богом» (Sozomeni VII, 26, 6).
Ираклий[335] пытался обратить и Кавказскую Албанию, никогда, заметим, не принадлежавшую Римской Империи. В 628 г. после разгрома Персии Ираклий встретился с агванским (азербайджанским) князем Варазом Михранидом. По некоторым сообщениям, этот правитель уже был христианином, но монофиситского толка, по другим же сведениям, он являлся зороасгрийцем и принял крещение от Ираклия[336].
Но в целом средневизантийский период характеризуется уменьшением удельного веса дипломатии сравнительно с силовыми методами. Это наблюдение применимо и к миссии. Так, первое свидетельство массового обращения военнопленных можно найти в загадочном и легендарном Житии Панкратия Тавроменийского (BHG, 1410—1412). Время создания памятника определяется как VIII в., а его малограмотный язык выдает «популярное» происхождение; легенда, лежащая в основе Жития, зародилась на Сицилии, но окончательная конституция текста произошла, по–видимому, уже в Константинополе[337]. Сюжет этого памятника разворачивается главным образом вокруг сицилийского города Таормина, действие помещено в апостольские времена, однако многочисленные анахронизмы указывают на куда более позднюю эпоху. Самый важный из них — описание войны сицилийцев с народом «аваров», притом что первое появление на исторической арене реального кочевого народа с таким этнонимом относится к середине VI в. Действительно ли автор имел в виду аваров, вторгались ли когда‑нибудь эти варвары на Сицилию, — все это нас сейчас не занимает. Аварская проблема в Византии достигла пика своей остроты в первой четверти VII в., и к этому времени, скорее всего, следует привязать зарождение той легенды, о которой пойдет речь ниже.
Итак, христианское войско Таормины во главе с неким Вонифатием разгромило аваров и захватило их в плен. Когда герой жития Панкратий начал служить литургию в присутствии пленных варваров, «весь полон изумился и пришел в восхищение, заслышав [его] сладкое пение, и стали они говорить друг другу: «Что за чин у них тут, что они так воюют, и так все устроено в их земле (ποια τάξις θέλει είναι ταύτη, και έν τοις πολέμοις τοιαϋτα, και έν τη γ?} αυτών ούτως)? Какому богу они служат?«Никто не решился рассказать им о [христианском] чине, Поскольку предводитель (таорминцев. — С. И.) сказал: «Пусть °ни не узнают о нашей вере во Христа без блаженного [Панкратия] — он сам всех огласит и крестит (κατηχήσας βαπτίσει)“. блаженный принялся расспрашивать (Вонифатия. — С. И.) о пленных: какого они рода, и какой у них язык, и сказал: «Дитя, есть ли у тебя эллины, усвоившие мудрость («Ελληνας τής σοφίας πραξιν είληφότας)“? А Вонифатий блаженному: «Нет, отче, они все авары, племя весьма мерзкое, совершенно не владеющее [нашим] отеческим языком (μή δ’ ολως τής πατρικής γλώσσης προσεγγίζοντα)«… Вонифатий распределил добычу… и полон весь, велев [воинам] стеречь каждого, сколько бы дущ он ни получил, дабы они приняли святое крещение. Приведя переводчика, [Панкратий] сказал им: «Мы христиане и исповедуем Христа, а если и вы выучитесь греческому и латыни, мы сделаем вас христианами (έαν μάθετε καί υμείς τό Ελληνιστί καί Ρωμαϊστί, ποιοΰμεν υμας Χριστιανούς)«… А пленные через переводчика сказали: «Никогда, господа, не видали мы такого, что узрели на войне». Блаженный сказал им через переводчика: «О мужи, поведайте нам о том великом, что вы увидали, а мы скажем вам слово могучего Бога». А мужи эти сказали блаженному через переводчика: «Мы — народ аварский. Поклоняемся изображениям различных четвероногих как богам, [а также] огню, воде и нашим битвам. Мы увидели, как в вашем войске все сияет светом и пришли в изумление,… и тотчас [наши жрецы] разбежались и сделались, словно воск, испытавший огня, и словно глина в воде». Так сказали пленные. А блаженный [Панкратий спросил] их через переводчика: «Хочет ли око вашего разума (τό όπτικόν τής διανοίας υμών πρόθεσιν), чтобы вы крестились и стали христианами?«А эти мужи в один голос заявили: «Пожалуйста, сделай нас христианами». И вот блаженный сказал Вонифатию: «Чадо, давай крестим их… Крестим этот народ»… А Вонифатий блаженному… «Не скрою от твоей святости, я призвал всех своих приближенных и велел им не говорить язычникам, какой мы религии, чтобы твоя святость во всем первой научила (μάθη) истине. Делай, как ты приказываешь». И вот блаженный [Панкратий] привел всех людей этого полона и, огласив, крестил их в холодной воде во имя Отца и Сына и Святого Духа. И можно было увидеть невероятное зрелище: эти бессловесные люди (αλάλω εθνει), ныряя в воду и выныривая крещенными, разверзали усга (διανοίγεσθαι τας γλώσσας) свои и говорили: «Слава тебе, Христе Боже, истинный и прославленный свет». Крестил он все множество»[338].
В житийном рассказе, несмотря на сказочные подробности, явно присутствуют элементы, заимствованные из реальной жизни. Так, пленные могли принимать крещение не только под страхом смерти, но и добровольно — под впечатлением от военного превосходства христианской армии. Роль миссионера здесь минимальна: он никого ни в чем не убеждает, а лишь закрепляет успех, полученный в результате чуда. Самым же интересным является чудесное обретение «бессловесными» варварами человеческой, т. е., очевидно, греческой речи, без овладения которой византийский автор и не мыслит христианизации (см. ниже, с. 317)!
II
В середине VII в. массовое переселение аваров и славян на имперскую территорию, экспансия ислама, экономический и социальный кризис в Империи, а также резкое сокращение ее территории привели к тому, что прежние способы государственной христианизации варваров вышли из употребления — впрочем, не окончательно: в 777 г. Лев IV принял в Константинополе булгарского хана Телерига, присвоил ему титул патрикия, женил на своей родственнице и «принял его при крещении из божественной купели»[339].
