Ознакомительная версия.
Нередко брак и монашество противопоставляют друг другу, утверждая, что монашество отвергает институт семьи. Но в действительности, как пишет митрополит Антоний, для всякого человека, который принадлежит Церкви, является ее членом, живет ее жизнью, совершенно ясно, что противоречий в ее бытии, ее сущности быть не может. И на самом деле, если продумать вопрос о браке и монашестве в их существе, делается ясно, что брак и монашество – как бы два лика одной и той же Церкви. В браке единство бросается в глаза: двое соединяют свою судьбу так, чтобы весь свой земной путь пройти вместе. В монашестве человек отходит от той личной человеческой близости, которая составляет радость и полноту брака, как бы в предвкушении того времени, когда Бог победит, когда победит все, что есть лучшего в человеке. Да, монах от этого отказывается, но он не отказывается от любви: во-первых, от любви к Богу, во-вторых, от любви к человеку. Монахом может стать только такой человек, который осознал и воспринял достаточно глубоко трагизм мира; для которого страдание мира настолько значительно, что он готов о себе позабыть совершенно для того, чтобы помнить о мире, находящемся в страдании, в оторванности от Бога, в борении; и для того, чтобы помнить о Самом Боге, распятом по любви к миру. И поэтому уход в монашество далеко не означает бегства из мира, и в монашестве, и в браке корень всего – в любви, притом личной, живой, конкретной любви к миру, в котором мы живем, в сознании его трагичности, а вместе с тем (и это сказывается, может быть, более ярко, более зримо в браке) – в радости о том, что в этом трагическом мире есть любовь, есть единство, есть дружба, есть такие человеческие отношения, которые делают его не адом, а возможным раем.
И здесь большую роль и в монашестве, и в браке играет надежда, понятая не просто как мечта, но как акт ликующей веры, уверенности. Священное Писание нам говорит, что надежда – это уже предвкушение будущего, как вера – уже уверенность в невидимом. Надежда – не мечта о том, что, может быть, в будущем станет лучше. Исходя из опыта сегодняшнего (несмотря на его мрачность и, порой, ужас), видя, что среди этого дня, полного жути, сияет свет, горит любовь, что свет во тьме действительно светит и тьма никакой силой его не может победить, – мы, благодаря надежде, преисполняемся уверенностью, что в конце концов победит свет. Это – надежда наша, и это – вера наша, и на них может вырасти победа любви как в монашестве, так и в браке.
Когда увядает красота лица
Разумеется, далеко не каждая семейная пара способна принять монашество в том возрасте, когда супружеские отношения уже невозможны. История знает всего несколько таких примеров, самые известные из которых – Кирилл и Мария Радонежские, Петр и Феврония Муромские. Да это и необязательно. Главное – сохранить до конца жизни ту самую новизну первого дня, когда человек каждый день предстает с новой красотой, новой глубиной, новой значительностью. Такое видение может длиться годами, может продолжаться всю жизнь. Но порой, по прошествии какого-то времени, это видение тускнеет (как бывает, когда солнце отойдет от окна и вдруг сияние этого окна тускнеет). И вот в этот момент вступает вера. Вера вот в каком смысле: вера как уверенность, что то, что было когда-то увидено, а теперь стало невидимым – достоверно, несомненно. Такой верой мы все живем, более или менее. Бывают моменты особенных встреч, глубоких, волнующих; потом мы возвращаемся к обычной жизни: но снова оказавшись лицом к лицу с человеком, связанным с этим переживанием, мы знаем, что видимое нами – не весь человек; что в нем есть такая глубина, которую мы теперь больше не можем прозреть. И мы относимся к этому человеку по-новому. Не может быть истинных, подлинных взаимных отношений, если нет между мужем и женой, между невестой и женихом взаимной веры, то есть, с одной стороны, настоящего доверия, с другой стороны, верности. Это очень важно, и это раскрывается особенно ясно в службе Венчания, когда читается молитва, где упоминается блудный сын. Он ушел из отчего дома, прожил блудную, некрасивую жизнь, раскаялся под давлением обстоятельств и вернулся домой. И что же случилось? – Отец его встречает, он к нему бежит навстречу, его обнимает, целует, и когда сын говорит отцу: “Я согрешил против неба и перед тобой, я недостоин называться твоим сыном…” — отец ему не дает сказать последних слов, которые были приготовлены кающимся сыном на пути. Он хотел сказать: “Прими меня хоть как одного из твоих работников…” — отец не дает ему этого сказать, потому что недостойным сыном он может быть, но не может быть ничем меньшим, чем сыном. А дальше отец не спрашивает ни о чем; ему достаточно того, что сын вернулся домой. Он его не спрашивает, кается ли тот, жалеет ли, стыдится ли своего прошлого, не спрашивает его, готов ли он измениться; ему достаточно, что сын вернулся, для того, чтобы верить в него до конца.
...
По мере того как со временем в трудах и заботах исчезает обаяние физической красоты, все более и более должна сиять красота души, заменяя потерянную привлекательность. Жена всегда должна больше всего заботиться о том, чтобы нравиться мужу, а не кому-нибудь еще. Когда они только вдвоем, она должна выглядеть еще лучше, а не махать рукой на свою внешность, раз больше никто ее не видит. Вместо того, чтобы быть оживленной и привлекательной в компании, а оставшись одна, впадать в меланхолию и молчать, жена должна оставаться веселой и привлекательной и когда она остается вдвоем с мужем в своем тихом доме. И муж, и жена должны отдавать друг другу все лучшее в себе. Ее горячий интерес ко всем его делам и ее мудрый совет по любому вопросу укрепляют его для выполнения своих ежедневных обязанностей и делают храбрым для любой битвы. А мудрость и силу, которые нужны ей для выполнения святых обязанностей жены, женщина может найти, обращаясь только к Богу.
Когда увядает красота лица, потухает блеск глаз, а со старостью приходят морщинки или оставляют свои следы и рубцы болезни, горе, заботы, любовь верного мужа должна оставаться такой же глубокой и искренней, как и раньше. Нет на земле мерок, способных измерить глубину любви Христа к Его Церкви, и ни один смертный не может любить с такой же глубиной, но все же каждый муж обязан это сделать в той степени, в какой эту любовь можно повторить на земле. Ни одна жертва не покажется ему слишком большой ради его любимой.
Из дневника Александры Федоровны Романовой
...
Мне повезло: я выросла в верущей семье. Хотя в роду у нас не было священнослужителей, но все мои предки и по папиной, и по маминой линии были православными, хотя в годы гонений это принесло им немало бед. С детства мама водила меня в церковь, так что я всегда знала и любила церковную службу. Особенно мне нравился хор – казалось, ангелы на небесах поют. Я всегда мечтала петь в церковном хоре, и моя мечта сбылась: в семнадцать лет меня взяли на клирос. Каждый день я бывала в храме, и думала, что выйду замуж если не за алтарника или диакона, то уж, во всяком случае, за человека, тесно связанного с приходской жизнью. Многие девушки, певшие в церковном хоре, находили себе мужа именно в церкви. Я, как и многие, молилась Господу и Пресвятой Богородице о ниспослании хорошего человека мне в женихи. А также святым супругам Петру и Февронии. Но в моем случае судьба распорядилась иначе. Город у нас древний, а собор наш – самый красивый. Много всегда в нем туристов, и иностранцы тоже бывают. И вот в одно из воскресений я после службы осталась на клиросе, чтобы ноты разобрать. Вижу – в собор входит группа туристов, по одежде видно – иностранцы. Женщины все без платков – точно не наши, я уже научилась отличать. Ходят по собору, тайком что-то фотографируют (фотосъемка в церкви запрещена, но туристам всегда хочется запечатлеть места, где они были). У нас в храме на это «глаза закрывают» – настоятель сказал всем служащим, чтобы не ругались: иностранцы, что с них взять! И вот вижу я, что от группы отделился молодой человек, такой симпатичный, и лицо у него сосредоточенно-серьезное. И не просто по храму ходит, а крестится, кланяется, к иконам прикладывается, видно – человек православный. Я думала, что это гид, хотя на русского он похож не был. Чем-то он меня привлек, я стала за ним наблюдать. Он взгляд мой заметил, подходит к клиросу и что-то мне говорит по-английски. Я растерялась в первый момент, даже не поняла, что (язык я неплохо знала – английскую школу закончила). Он повторил вопрос – спрашивал меня, что за святые изображены на иконе, на которую он указывал рукой. Это были Петр и Феврония. Я спустилась к нему, мы подошли к иконе, и я рассказала ему житие святых князей. Мне очень понравилось, с каким интересом Мэл (так звали иностранца) выслушал эту необыкновенную историю. Мы поговорили еще немного, а затем их группу позвали в автобус. Мэл попросил у меня адрес, обещал написать письмо. И действительно – через месяц я получила от него письмо. В конверт он вложил еще открытку с видом Калифорниии. Так между нами завязалась переписка. А через год Мэл снова приехал в Россию, только не в составе туристической группы, а сам по себе. Я познакомила его с родителями, он им очень понравился. И в тот же приезд Мэл сделал мне предложение. Хоть я и раньше думала про такой вариант, но все же это было довольно неожиданно, прежде всего, потому, что я всегда считала, что выйду замуж за своего соотечественника, более того – за кого-то из нашего прихода. А вот родители мои, напротив, его предложение восприняли очень спокойно и благожелательно. Я попросила Мэла дать мне время подумать. А он мне в ответ сказал очень странную вещь: «Думай не думай, а мы с тобой поженимся, я это точно знаю». Мне он очень нравился, но я не знала, любовь ли это. Мне нужен был какой-то знак. И в следующее воскресенье я пошла в храм на час раньше службы. Собор был пуст. Я встала на колени перед иконой Петра и Февронии и стала молиться. Я говорила им о том, что Мэл мне кажется порядочным и добрым человеком, но люблю ли я его – не знаю. Можно ли выходить замуж без страстной, всепоглощающей любви? Я молила святых подать мне какой-нибудь знак. Меж тем церковь стала наполняться людьми. Я встала с колен и хотела уже пойти на клирос, как мимо меня степенно прошла пожилая пара. Они держались за руки, и во всем их облике было столько нежности, столько любви! Они буквально светились любовью. Я видела много молодых пар, но даже во время венчания от них не исходило столько тепла и нежности, как от этих двух стариков. Мне подумалось, что для такой любви надо проижить вместе жизнь, она просто так не дается. После службы я сказала Мэлу, что согласна выйти за него замуж. Он сказал: «Я знал, что ты ответишь “да”. Весь год я молился святым Петру и Февронии, чтобы ты была моей. Я был уверен: если ты за этот год не выйдешь замуж, то мы обязательно будем вместе». Мы поженились в моем родном городе, и вот уже пятнадцать лет я живу в счастливом браке, который мне подарил трое чудесных детей. С каждым годом наша с Мэлом любовь друг к другу возрастает, и я знаю: если мы доживем до старости, то будем похожи на ту пожилую пару, которая мне встретилась в родном соборе много лет назад.
Ознакомительная версия.
