Кто? Христиане, к примеру, с энтузиазмом разыскивали «доказательства» Ветхого Завета задолго до того, как археологи сионистской школы взялись за лопаты. Послание святого Павла Галатам распространило договоренности бога с еврейскими патриархами на всех христиан, и, как следствие, в конце XIX и начале XX века в Святой Земле шагу нельзя было ступить, чтобы не наткнуться на истового копателя. Среди прочих выделялся генерал Гордон, библейский фанатик, позднее убитый силами Махди в Хартуме. Уильям Олбрайт из Балтимора без конца раскапывал стены Иерихона и другие мифические артефакты. При всей примитивности тогдашней археологии, удивительно, что некоторые из этих кладоискателей слыли серьезными исследователями, а не простыми искателями приключений. Встречались и серьезные моралисты. Ролан де Во, французский археолог-доминиканец, поставил на кон само будущее своего ордена: «если история веры Израиля не найдет исторического подтверждения, она ошибочна, а с ней ошибочна и наша вера». Прямота этого признания достойна восхищения. Не пора ли принять ставку отца де Во?
Еще задолго до современных научных методов, тщательных переводов и кропотливых раскопок мыслящему человеку было вполне по силам понять, что и «откровение» на Синайской горе, и все остальное Пятикнижие суть шитые белыми нитками сказки, сочиненные гораздо позднее описываемых «событий» и лишенные не только убедительности, но и всякого правдоподобия. Невинные вопросы смышленых школьников раздражают учителей и остаются без ответа с тех пор, как Библию стали изучать в школах. Самоучка Томас Пейн, подвергаясь жестоким преследованиям со стороны ненавидевших религию французских якобинцев, привел до сих пор не опровергнутые доказательства того, что эти книги лгут, и что они не были сочинены Моисеем; что написаны они были не во времена Моисея, но несколькими столетиями позже; что они суть попытка жизнеописания Моисея и летописания его эпохи, а также эпохи более ранней, предпринятая невежественными и лживыми глупцами через несколько столетий после смерти Моисея. Так и сегодня пишут истории событий, случившихся или будто бы случившихся столетия или тысячелетия тому назад.
Начнем с того, что срединные книги Пятикнижия (Исход, Левит и Числа; в книги Бытия Моисей не упоминается) говорят о Моисее в третьем лице:
«И сказал Господь Моисею».
Можно возразить, что он предпочитал говорить о себе в третьем лице, пусть такая привычка и ассоциируется сегодня с манией величия. Но подобная интерпретация выставляет в совершенно нелепом свете отрывки вроде Чисел 12:3, где мы читаем:
«Моисей же был человек кротчайший из всех людей на земле».
Помимо абсурдности претензий на кротость, превосходящую кротость всех остальных, не стоит забывать, что почти все остальные главы описывают поведение Моисея в самых авторитарных и кровавых тонах. Либо перед нами случай клинического нарциссизма, либо лживейшая из скромностей.
Впрочем, сам Моисей, возможно, не страдал ни тем, ни другим, ибо трудно представить, как он мог бы додуматься до хитросплетений Второзакония. В этой книге введение в тему прерывается прямой речью самого Моисея, записанной с середины, затем повествование возобновляется, затем идет еще одна речь Моисея, а после нее рассказ о смерти, похоронах и величии Моисея. (Напрашивается мысль, что рассказ о похоронах написал не тот, кого хоронили. Похоже, эта мысль не пришла в голову сочинителю текста.)
Совершенно ясно то, что рассказ о похоронах был записан много лет спустя. Нам говорят, что, дожив до ста десяти лет («зрение его не притупилось, и крепость в нем не истощилась»), Моисей взошел на вершину горы Нево, откуда открывался прекрасный вид Земли обетованной, путь в которую ему был заказан. На горе крепость в пророке внезапно истощается, он умирает в земле Моавитской, и там же его предают погребению. «До сего дня», замечает автор, никто не знает места погребения Моисея. У Израиля, добавляет автор, более не было такого пророка. Подобные обороты речи могут означать только одно: с тех пор прошло немало времени. Получается, мы должны поверить, что «некто» похоронил Моисея. Если это был сам Моисей и опять в третьем лице, тут явно есть что-то неправдоподобное; если же его погребением занимался лично бог, то откуда об этом знать автору Второзакония? В целом автор, похоже, очень смутно представляет себе подробности описываемых событий, чего и следует ожидать от попытки восстановить полузабытое прошлое. Это, разумеется, подтверждают и бесчисленные другие анахронизмы, где Моисей говорит о «событиях» (поедание «манны» в Ханаане, конфискация гигантского одра «великана» Ога, царя Васанского), которые могли и не происходить совсем, но даже в библейской хронологии произошли через многие годы после его смерти.
Высокая вероятность того, что эта интерпретация верна, далее подкрепляется четвертой и пятой главой Второзакония, где Моисей созывает свой народ и повторно выдает ему божественные заповеди. (Здесь нет ничего особенно удивительного: Пятикнижие содержит два противоречивых рассказа о сотворении мира, две разные генеалогии семени Адамова и два описания Потопа.) В одной из этих глав Моисей пространно говорит о себе, а в другой его речь пересказывается в третьем лице. В четвертой главе заповедь не создавать кумиров расширяется до абсолютного запрета на любые «изображения» или «изваяния» любого существа, будь то человек или животное. В пятой главе повторяется содержание двух каменных скрижалей; в общих чертах оно дублирует Исход, но есть одно важное отличие. На этот раз автор забывает, что субботу надо святить потому, что бог создал небо и землю за шесть дней, а на седьмой почил. Внезапно мы узнаем, что святить субботу надо потому, что бог вывел свой народ из египетского плена.
Можно только порадоваться, что некоторые из описываемых событий, скорее всего, не происходили на самом деле. Во Второзаконии Моисей распоряжается, чтобы родители забивали своих детей камнями за непослушание (что нарушает по крайней мере одну из заповедей) и без конца произносит фразы, свидетельствующие о душевной болезни («У кого раздавлены ятра или отрезан детородный член, тот не может войти в общество Господне»). В Числах он распекает своих военачальников за то, что во время битвы те оставили в живых слишком много мирного населения:
[…] итак убейте всех детей мужеского пола, и всех женщин, познавших мужа на мужеском ложе, убейте, а всех детей женского пола, которые не познали мужеского ложа, оставьте в живых для себя […]
Это далеко не самое возмутительное подстрекание к геноциду в Ветхом Завете (израильские раввины по сей день серьезно спорят о том, не является ли требование истребить амалекитян завуалированным приказом расправиться с палестинцами), однако в этом отрывке есть привкус плотских удовольствий, слишком однозначно намекающий на то, какая добыча положена воину. По крайней мере, так кажется мне, и так казалось Томасу Пейну, целью которого было не опровергнуть религию как таковую, но очистить деизм от наносной скверны в Священном Писании. Пейн писал, что перед нами «приказ перебить сыновей, перерезать матерей и насиловать дочерей». Его слова оскорбили епископа Лландаффа, одного из видных священников того времени. Бравый валлийский епископ возразил, негодуя, что из контекста вовсе не очевидно, что девушек оставили в живых для греховных утех, а не в качестве бесплатной рабочей силы. С такой придурковатой невинностью было бы грешно спорить, если бы досточтимый отец не выдал своего равнодушия к судьбе мальчиков и их матерей.
Можно прочитать Ветхий Завет от корки до корки, порой отмечая лапидарную строчку («но человек рождается на страдание», сказано в книге Иова, «как искры, чтобы устремляться вверх») или изящный стих, но повсюду наталкиваясь на одни и те же проблемы. Люди доживают до фантастического возраста, не переставая производить детей. Ничем не примечательные личности идут в рукопашную или затевают споры с богом и его посланниками, ставя под сомнение не только божественное всемогущество, но и божественный здравый смысл. Кровь невинно убиенных хлещет нескончаемой рекой. Более того, все происходящее носит удушливо местечковый характер. Ни это провинциальное племя, ни его божок не имеют ни малейшего представления о том, что мир не ограничивается пустыней, овцами, волами и насущными потребностями кочевого образа жизни. Поведение племени еще можно понять, но как быть с его всевышним поводырем и тираном? Кто кого создал по образу и подобию своему?
Глава восьмая
«Новый» Завет почище «Ветхого»
Перечитывать Ветхий Завет порой утомительно, но всегда полезно, ведь именно там появляются первые зловещие предвестья. Авраам (еще один праотец всего монотеизма) готов принести в жертву своего первенца, и ходят слухи, что «Дева во чреве приимет и родит Сына». Постепенно два мифа начинают сливаться в один. При чтении Нового Завета необходимо помнить об этом. Если открыть любое из четырех Евангелий на произвольной странице, очень скоро выяснится, что то или иное действие или высказывание, приписываемое Иисусу, имело своей целью исполнить древнее пророчество. (В Евангелии от Матфея, глава 21, стих 4, о прибытии Иисуса в Иерусалим верхом на ослике говорится следующее:
